Я приходил на причал не только Четвертого числа. Это было идеальное место для спокойного созерцания. Плеск воды вдоль набережной имел свойство заглушать все остальное и восстанавливать мою душу. Как будто озеро взывало ко мне. Это было идеальное место, чтобы побыть одному и затеряться в шепоте природы.

Причал находился сразу за главным офисом, у подножия горы, и добраться до него было нетрудно. Я мог бы пойти пешком, если бы захотел, но взять гольф-кар было проще и быстрее. Честно говоря, это стало моим основным видом транспорта, независимо от того, куда я направлялся. Большинство людей предпочитали передвигаться по курорту пешком. И я не мог винить их, учитывая, насколько прекрасны и спокойны были окрестности, но, прожив здесь всю свою жизнь, а также работая здесь каждый день в течение последних шести лет, я пришел к выводу, что ходьба была переоценена.

Пока ехал по грунтовой тропинке, ведущей к озеру, я не мог не чувствовать, как одиночество поглощает меня. Не имело значения, как сильно я боролся с гнетущим облаком, окутывающим меня жалкими страданиями, оно не уходило. Самым нелепым во всем этом было то, что мне не нужно было оставаться одному. Я мог бы провести вечер, празднуя День независимости вместе со всеми остальными в ресторане или баре «Черной птицы». Вместо этого я решил побыть один — как и каждый год.

Причал, где мы держали туристические лодки, был уединенным и изолированным в тихой нише, в основном скрытой деревьями. Это было идеальное место, чтобы посидеть и выпить немного, пока город через озеро запускал фейерверки. Не было ничего лучше, чем наблюдать за взрывами цвета над зеленым пейзажем, отражающимися от спокойных вод, которые, казалось, простирались бесконечно. Обставновка действительно была безмятежной, и мне это нравилось, но даже это не могло сломить то уныние, в которое я впал.

Солнце, близкое к закату, оставляло небо похожим на холст, раскрашенный различными мазками оранжевого и розового цветов. Между вершинами гор, окружающих водохранилище, которое больше походило на стекло, чем на воду, не было ни единого облачка. Настоящий шедевр.

Припарковав гольф-кар рядом с поляной недалеко от тропы, спустился по деревянным перекладинам, утрамбованным в землю, к плавучему доку. Прямо перед крытым эллингом к столбу прикреплен знак «Посторонним вход воспрещен». По какой-то причине я не мог пройти мимо него, не постучав, как делают, прежде чем войти в комнату. Это было моей традицией — или суеверием — с тех пор, как я себя помню. Поэтому я легонько постучал костяшками пальцев по металлической табличке и направился в конец платформы.

Однако вид длинных светлых волос привлек мое внимание, и я замедлил шаги. Девушка — богиня, ангел, кем бы она ни была — сидела в конце, прислонившись плечом к перилам, свесив одну ногу сбоку, наклонив голову и сосредоточив внимание на чем-то на другой стороне озера.

Я не ожидал увидеть здесь кого-нибудь, и это заставило меня задуматься, не окупился ли, наконец, стук по этой вывеске за все эти годы. Как будто я каким-то образом вызвал ее. Не знал каждого гостя, который зарегистрировался здесь, но был почти уверен, что запомнил бы ее, что заставило меня задуматься о том, что девушка здесь делала.

Я молился, чтобы она была местной жительницей, которая забрела посмотреть шоу.

Не желая ее тревожить, я как можно тише пробрался в конец причала. Замешательство мучило меня, хотя я и не был уверен, почему. Мое сердце билось быстрее и сильнее. Может быть, это из-за беспокойства? Что бы это ни было, я никогда не чувствовал такого раньше. Мое лицо вспыхнуло, а голова словно раздулась, как воздушный шарик. И, не делая сознательно ни единого шага, я приблизился к девушке, как будто кто-то дергал за веревочку.

Она подняла голову, широко раскрыв ярко-голубые глаза, разинув рот, вздох удивления застрял у нее в горле. Это заставило меня остановиться. Я лихорадочно обдумывал, каким должен быть мой следующий шаг. Никогда в своей жизни я не застывал на месте от одного взгляда пары пронзительных глаз. Никогда раньше не сомневался в своем следующем шаге, основанном исключительно на чьем-то вздохе.

До сих пор.

До нее.

Мое сердцебиение подскочило, а затем пригрозило совсем остановиться. Мой отец всегда говорил, что я хорошо скрывал удивление, но впервые в жизни я усомнился в этой теории, потому что готов поспорить, что любой, кто наблюдал за этим, должен был заметить мою ошеломленную реакцию. Единственное, что я мог сделать, это продолжать идти и молиться, чтобы справиться с этим, не показавшись психопатом.

Я медленно закончил свой путь к ней, не отрывая глаз от сияющего ангела, который сидел передо мной. Девушка оставалась такой же неподвижной, напоминая мне фарфоровую статуэтку. Первое, что я заметил в ней, были ее кристально-голубые глаза, похожие на озерца воды, умоляющие меня в них поплавать. Ее прямые светлые волосы свисали по обе стороны лица, как вуаль, призванная скрыть ее красоту, но вместо этого густые светлые локоны подчеркивали ее. Я продолжал пристально рассматривать ее черты, запоминая их, как будто был слепым человеком, наконец-то способным видеть в первый раз. Ее слегка приоткрытые губы — то ли от благоговения, то ли от удивления — были полными и совершенными, с глубоким луком Купидона сверху. У нее была едва заметная ямочка на подбородке, практически незаметная, но мне она показалась совершенно очевидной.

Эта крошечная ямочка была мне знакома, как будто я знал, что она там будет.

Как будто я каким-то образом видел ее раньше.

— Я могу помочь? — спросил я, надеясь, что мой низкий голос не прозвучал для нее так угрожающе, как для моих собственных ушей. Временами, когда я меньше всего этого ожидал, эта хрипотца в моем голосе заставляла меня больше походить на медведя гризли, чем на двадцатиоднолетнего парня.

Поначалу я не мог оценить ее реакцию, потому что вместо того, чтобы ответить, незнакомка несколько раз открыла и закрыла рот, моргая, как будто пытаясь прояснить зрение. Затем, внезапно покачав головой, она прошептала:

— Ох.

Этого одного звука было достаточно, чтобы зацепить меня.

Шарф глубокого смущения обернулся вокруг ее шеи и закрыл лицо. Она скользнула босой ногой по деревянным перекладинам под собой, готовясь встать.

— Мне так жаль.

Я быстро поставил холодильник — больше не заботясь о холодном пиве, которого жаждал не более десяти минут назад, — и присел перед ней на корточки. Это было единственное, что я мог придумать, чтобы удержать девушку от того, чтобы встать и уйти.

— За что ты извиняешься?

Не отрывая от меня взгляда, она указала в сторону лодочного сарая.

— На табличке написано: «Посторонним вход воспрещен».

Я не смог сдержать улыбку, которая взяла верх. Похоже, это все-таки был знак свыше.

Незнакомка положила ладони плашмя на деревянный настил и приподнялась в еще большей — и более очевидной — попытке встать. Мысль о том, что она уйдет, вызвала у меня волну паники, и без единой мысли я положил руку ей на колено. Девушка замерла, ее тело напряглось под моим прикосновением. И вдруг я начал паниковать по совершенно новой причине. Я не хотел, чтобы она уходила, но также не хотел пугать ее.

Самым мягким голосом, на который был способен, я сказала:

— Тебе не нужно уходить.

Страх сменился замешательством, когда ее широко раскрытые глаза сузились, а морщины на лбу стали глубже. И все же девушка оставалась безмолвной — ее взгляд задержался на моем лице, ожидая, что я скажу что-нибудь еще.

— Я имею в виду, ты уже здесь, так что оставайся и посмотри фейерверк. Ты ведь поэтому пришла, верно?

— Да, — ответила она нежным, робким голосом, который пробежал по мне, как легкий ветерок в холодный день. Затем девушка медленно изменила позу, пока снова не села, прислонившись спиной к перилам и свесив одну ногу с края.

Чувствуя, что наконец-то могу расслабиться и снова дышать, я сел, прислонившись к столбу напротив, чтобы видеть ее, пока мы разговаривали. Конечно, это было немного самонадеянно с моей стороны, но я всегда стремился добиваться того, чего хотел. И мне хотелось поговорить — я не хотел оставаться один.