Если полиция будет действовать быстро, то они смогут поймать всех больных ублюдков, которым нравится смотреть это дерьмо, а также ублюдков, которые его организовали.

Я съежился от звука собачьего визга, но мне пришлось подождать.

Это были самые длинные и самые отчаянные несколько минут за всю мою жизнь. Я наблюдал за ужасной схваткой, держа камеру направленной на арену, и слушал жуткие звуки, издаваемые собакой, которую разрывали на куски — буквально пытали до смерти. Мой желудок скрутило, и холодный пот заставил меня содрогнуться.

Нахмурившись, я направил фонарик на свои наручные часы, отсчитывая еще минуту. Полиции нужно было поймать их с поличным, но слушать как проходят собачьи бои было тошнотворным занятием. Мне не терпелось сделать что-то большее, чем просто ждать и наблюдать.

Но я обещал Доун. Обещал.

Вдалеке зазвучали полицейские сирены. Время пришло. Я сжал губы в холоднокровной улыбке, затем направился обратно мимо заброшенных комнат. Я был здесь слишком много раз, чтобы дезориентироваться.

Когда я, наконец, добрался до окна и выбрался на шаткую пожарную лестницу, я не был уверен дрожал ли металл подо мной или я.

Я бесшумно приземлился, как делал множество раз, затем выскользнул из переулка, найдя безопасное место, чтобы наблюдать. Вскоре я услышал еще больше криков, но злобный тон одобрения сменился паникой, когда звук сирен стал ближе.

Внезапно двери боулинга распахнулись, и двое парней из мафии выбежали наружу с пистолетами в руках, пока остальные люди в спешке покидали здание.

Больше я ничего не мог сделать. Теперь все было в руках полиции Кливленда, поэтому я побежал обратно к своему грузовику и завел двигатель, ускоряясь, когда три патрульные машины остановились позади меня.

Моя работа была окончена.

Я поехал обратно к Доун, осознавая, что был весь в крови, грязи и пропахший жутким запахом. Как только я подъехал к дому, дверь распахнулась, и Доун выбежала наружу. Я как раз успел вылезти из кабины грузовика, когда она бросилась в мои объятия.

Она крепко обняла меня, ее руки сжали мои плечи, лицо прижалось к груди, пока рыдания сотрясали ее тело.

Меня вновь наполнило чувство вины, отвращения и отчаяния. Я сделал это с ней. Снова.

Прошло несколько минут, прежде чем она смогла заговорить.

— Я так испугалась! Думала…

Я кивнул с суровым выражением лица.

— Прости, Доун… Но я должен тебе кое-что показать…

Глава 17

Препятствия

Доун

Я наблюдала за Алексом, мое сердце бешено колотилось, когда он подключал свою видеокамеру к моему телевизору. Я изучала кровь на его одежде, синяк на щеке, разбитую губу и кровоточащие костяшки пальцев, которые начали опухать.

Молча направилась на кухню и наполнила маленький пакетик льдом, протянув его ему без единого слова.

Он посмотрел на меня серьезным, бушующим взглядом.

— Спасибо, — тихо сказал он.

Затем он нажал на кнопку воспроизведения.

Звук был немного приглушен, но я все равно слышала жалобный и сердитый лай, крики и одобрительные возгласы людей. Затем камера сфокусировалась, и я ахнула.

В течение 20 ужасающих минут я наблюдала, как две собаки дрались друг с другом, и даже пиксельный черно-белый фильм не смог скрыть грубую развращенность того, что я видела.

Наконец запись закончилась, и я закрыла лицо руками.

— Это было… это было самое мерзкое, самое отвратительное… — я не смогла закончить предложение.

Алекс взглянул на меня, его взгляд был осторожным, задумчивым.

— Нам показывали несколько роликов в ветеринарной школе, — продолжила я, — но, увидеть это и знать, что ты там был…

Он кивнул.

— Что… что теперь будет?

Алекс вздохнул.

— Это зависит от того, поймали ли они организаторов.

— Я имела в виду, что будет с собаками? Там были и другие, верно?

Он поморщился.

— Любые собаки, которых найдет полиция, будут усыплены.

— Ох!

— Доун, ты знаешь, что приюты переполнены, и ни у кого не хватит времени или терпения, чтобы перевоспитать бойцовскую собаку, хотя я думал, что мог бы что-нибудь придумать. Но большинство не захотят их приютить, поэтому их просто убьют.

— Тогда почему? — воскликнула я. — Для чего все это было?

Он вздохнул и потер глаза.

— Потому что это лучшая смерть, чем, если им вырвут глотки или заставят снова драться. Ты ветеринар — ты это знаешь.

Я знала. И ненавидела это, но он был прав. От своих контактов в местных приютах для животных я узнала, что крупных собак и в лучшие времена было трудно приютить. Их приходилось держать в бетонных клетках годами, безнадежно ожидая, когда они кому-нибудь понадобятся. Я никогда не могла определиться, были ли приюты с высоким уровнем смертности лучшим вариантом, чем держать собаку в клетке в течение многих лет подряд.

Но это помогло мне немного лучше понять ненависть Алекса.

— А организаторы?

— Если их поймают, это временно прекратится. Я анонимно отправлю отснятый материал по электронной почте в полицию Кливленда на случай, если им понадобятся доказательства. Если они их не поймают, организаторы просто перенесут действие на некоторое время в другое место, поэтому позже я планирую съездить в Питсбург. Если повезет, я найду другую осведомительницу-проститутку с добрым сердцем, которая мне поможет. Но деньги, стоящие за всем этим, это деньги мафии. В конце концов это просочится обратно. Больше зла, больше тьмы, это никогда не прекратится.

Он рассмеялся горько, невесело, как будто не знал, для чего нужен смех.

— Что это говорит об обществе, в котором мы живем? Что жесткая, как гвоздь, проститутка заботится о животных больше, чем обычный человек на улице.

Я не знала, о ком он говорил, но должна была верить, что людям было бы не все равно, если бы они знали.

— Это неправда, я уверена в этом. Если бы ты рассказал людям, если бы ты показал им…

Он снова покачал головой.

— Ты думаешь, что я с-с-сумасшедший.

Я вспомнила выражение его лица, когда он привез ту бойцовскую собаку. И я понимала, но не хотела быть частью насилия. Я хотела оставить это полиции. Хотела, чтобы это было прекращено законным путем.

— Нет, не сумасшедший…

— Но…?

— Ты, же остановишься?

Он молчал.

— Алекс! Эти люди опасны! Что, если они тебя увидят? Что, если они ждут, когда ты вернешься? Если они узнают, что они были записаны на камеру… ты не можешь продолжать — это слишком рискованно. Ты должен остановиться!

Лицо Алекса было твердым, как камень, челюсть сжата.

— Это никогда не прекратится.

Внезапная вспышка озарения остановила слова, которые я хотела произнести.

— Ох! Так борьба, твой крестовый поход — это просто еще одна зависимость, не так ли?

Его глаза расширились.

— Нет, — сказал он с неуверенностью в голосе. — Дело не в этом.

— А я думаю, что это так. Ты пристрастился к этому, Алекс. Я вижу это в твоих глазах. Ты получаешь прилив адреналина, сражаясь с этими монстрами.

— Это не то же самое, что…

— Не так ли? Разве это не просто еще одна зависимость? Еще один способ заглушить боль от… жизни?

Он выглядел удивленным, но, казалось, обдумывал мои слова.

— Ты мне так дорог, Алекс, так дорог! Это пугает меня, я боюсь за тебя. И… ты мне нужен! Мне нужно, чтобы ты был в моей жизни. Для меня, для Кэти. Неужели ты не понимаешь, как ты важен для нас?

Его глаза расширились.

— Думаю, то, что ты делаешь, слишком опасно! Боже, Алекс! Есть и другие способы, которыми ты можешь помочь! Ты мог бы… я не знаю… мог бы стать волонтером в приюте для собак. Открыть свой собственный. Ты можешь его даже сам построить. У тебя есть навыки.

Он не ответил, уставившись на свои разбитые руки и пакет со льдом, который я ему дала.

Я подумала обо всех раненых животных, которых он продолжал привозить в клинику, даже когда мы не разговаривали друг с другом. Казалось, он был неравнодушен к больным и раненным. Мне было интересно, сколько часов он ходил по лесу, чтобы найти этих животных, которые нуждались в помощи.