Лев Аверьянович Кац, пожилой мужчина с грустным носом и курчавой седой шевелюрой, куривший трубку, нового сотрудника встретил равнодушно.

– По направлению товарищ пришел? – спросил он отчего-то не у самого Травина, а у Любы.

Та кивнула, Сергею показалось, что Каца она недолюбливала.

– Карпенко мне позвонил уже. Телефонную линию ему провели прошлой осенью, таки он никак не наиграется. Вы, товарищ, присаживайтесь, – начкоммунхозотдела кивнул на стул, повертел в руках приказ и бумагу из Мосгубисполкома, – а вы, гражданочка машинистка третьего разряда, свободны, дальше мы с товарищем Травиным сами как-нибудь, без посторонних.

Люба фыркнула и с гордо выпрямленной спиной вышла. Дверью хлопнула, распугав клубы дыма.

– Пропесочат меня на комсоставе, – грустно хмыкнул Кац. – Нарисуют опять бюрократом, на мещанское прошлое надавят, в партком нажалуются. Никак не дойдет до них, что работать – это не только собрания устраивать и строем под песни маршировать. Так что, товарищ Травин, Москва таки вам не по душе пришлась?

– Так получилось, – Сергей развел руками. – Послан в уезд укрепить хозяйственный актив.

– Ну да, ну да, дело мы ваше запросим в вышестоящей организации, но раз уж направление из губернского комитета есть, думаю, все будет в ажуре. Раньше с документами работали? Считать умеете?

Травин кивнул.

– Вот и превосходно. Инспекторов по имущественным объектам у нас временный недокомплект, у каждого свой фронт работы закреплен, и, если даже одного нет, у других нагрузка намного больше становится. Работа несложная, но требующая революционной внимательности и физической выносливости. Частник – он только и ждет, когда социалистический надзор ослабнет, чтобы схитрить, понимаешь, или выгоду свою поиметь. Финансовыми делами ведает фининспекция, мы в ее дела не лезем, если вдруг что серьезное – это сразу в отдел по хищениям местного сыска, то есть уголовного розыска, ну а первостепенная задача вашего подотдела – следить, чтобы на вверенной вам территории городские здания содержались в порядке, работы по уборке прилегающих территорий производились дворниками своевременно, заборы были в надлежащем состоянии, деревянные части покрашены, а арендаторы народной городской собственности вовремя вносили обременительный платеж, на что должна быть квитанция уездного банка. И чтобы в торговых помещениях производство не держали, склады не устраивали и имущество городское не портили.

– Не так уж мало делать придется, – осторожно сказал Сергей.

– Тут вам не столица, – веско ответил Кац. – Коммунальное хозяйство большое, но строения в большинстве или частные, или к другим ведомствам относятся. Так что клиенты наши в основном парикмахерские, чайные, похоронные бюро да магазины. Ну и жилые строения, которые городом сдаются внаем. Я бы вам другую работу предложил, например, транспортный подотдел нуждается или водоснабжения, но опыта у вас нет, тут образование специальное требуется. Так что начнете вы с резервного фонда, который простаивает, и потихоньку, может, недельки через две-три, будете уже и к нэпманам заглядывать.

– Это я справлюсь.

– Не сомневаюсь. Остальные инспекторы у нас давно работают, тонкости знают, и вы освоитесь. А пока начните с малого. Зайти во вверенное помещение, посмотреть, что и как, не обвалился ли потолок или не затопило ли подвал, не собираются ли элементы деклассированные, ордера не имеющие, тут любой сможет. В пинкертонов, молодой человек, играть не нужно, один вон таки поиграл, так теперь на погосте табличка с его именем нарисована. Так что вливайтесь в работу, товарищ, сегодня же дадим койку в фабричном общежитии, в исполком сходите – они вам талоны оформят на питание. В столовой, я вам по секрету доложу, готовят не очень, так что настоятельно советую продуктами взять. Сегодня отдыхайте, осмотритесь, что и как, и с завтрашнего дня в бой. Первую неделю с Афанасием Лазаревичем походите, а потом уже самостоятельно.

– Думаете, вникну за неделю? – Сергей улыбнулся.

– Молодой человек, – Кац вернул ему улыбку вместе с очередным клубом дыма, – революция прикажет, и мы справимся с чем угодно. Табачок нравится? У Ковальского в кооперативной лавке, по червонцу фунт. Дерет, зараза, в три шкуры, но товар того стоит.

– Да я больше папироски смолю, Фабрики имени товарища Урицкого.

– Трубочный табак и папиросный – две большие разницы, но как будет угодно. Встретимся завтра в восемь утра, товарищ, я вас Афанасию нарисую, и тогда уже с почином, – Кац поднялся, подошел к двери, приоткрыл ее: – Зинаида Ильинична!

Неожиданно громкий возглас Каца заставил Травина вздрогнуть. Второй раз он содрогнулся, когда в кабинет неторопливо вплыла дама шикарных объемов, казалось, еще чуть-чуть, и войдет она вместе с дверной коробкой. Мощная грудь и не менее мощный зад покоились на монументальных ногах, и талией по причине ее отсутствия не разделялись.

– Зинаида Ильинична, – Кац разве что слюну от вожделения не пустил, – вот товарищ из Москвы, Травин Сергей Олегович, будет у нас работать. Надо организовать ему жилье, направить в профком за талонами на питание и передать Афанасию Лазаревичу.

– Он завтра будет, – сквозь губу процедила женщина, снисходительно глядя на начальника. На Травина она взглянула мельком, но заинтересованно, отчего Сергей попытался вжаться в стул.

– Вот завтра и передадите, – Кац этот взгляд заметил, и он ему не понравился. Вытер платком лоб, протер очки. – До свидания, товарищ.

– И вам не болеть, – отчего-то сказал Сергей, бочком пробираясь мимо женщины. Та, оценив его потуги сбежать, только снисходительно усмехнулась.

1913 год

Офицерская воздухоплавательная школа,

Гатчина

На летном поле стояли два биплана Вегенера. Сам авиаконструктор, капитан Вегенер, сидел на низенькой табуреточке возле кучи железяк, аккуратно разложенных на белой простыне. Рядом с ним высокий белобрысый парнишка, на вид лет четырнадцати, пытался засунуть шестеренку в почти уже готовый узел.

– Ты поаккуратнее, – Вегенер сосредоточенно смотрел на запасные части, словно они силой его взгляда должны были сами собраться в какой-то очень нужный для биплана элемент. – Нежнее, это же техника, к ней как к барышне надо, с пониманием и лаской.

Парнишка покраснел, ему на самом деле было всего двенадцать, и о барышнях он имел довольно смутное представление.

– Ничего, подрастешь еще, узнаешь, что почем. Вон твой отец идет, сегодня очередной вылет у него?

– Да, на Меллере.

– Что-то сдал штабс-капитан, врачи что говорят?

– Только руками разводят, – парнишка сплюнул на землю, – коновалы. Порошками пичкают, клизмы ставят, а все без толку. Александр Николаевич, вот почему доктора сами не знают, что делают? Вот самолет, в небо летает, мы его можем собрать и разобрать, из двух один сделать, еще лучше, чем были, чудо ведь, а организм человеческий, он же проще гораздо, чего там, сердце да печень с почками?

– Потому что, Сергей, самолет люди построили, а человек – дитя Божье, а значит, не постичь нам нашей собственной сути никогда. Уяснил?

– Нет, не пойму я. Мы же как птицы теперь летать можем, считай, то, что Бог дал, мы превзошли.

– Подрастешь, поймешь. Сие не для таких недорослей, тут опыт жизненный нужен. Нет на этом свете ничего более сложного, чем человеческое существо. Ну а пока мы должны с этим регулятором закончить, так что не отвлекайся.

…Вспышка, приступ головной боли накатил ожидаемо, но от этого не менее сильно.

1927 год

Рогожск, Московская губерния

– Это что за здание?

Заколоченный досками большой одноэтажный дом в конце Рабочей улицы, кирпичный, с большим чердаком и пристроенным флигелем проходил по документам как жилое строение. Сергей посмотрел покрытый печатными знаками лист, там ничего конкретного не содержалось.