–“А если вы живете с кем то вдвоем и этот человек отождествляет себя на 2 позиции, например как птица, или рыба, то вы никогда не поймете друг друга, никогда. Он будет тянуть вас из норы далеко далеко, туда, где простор, а тушканчика выманить можно только через угрозу его безопасности или потери, или через интерес. И конфликты неминуемы. Вы будете притворяться, что тоже птица или рыба, но когда эта игра измотает все ваши силы, вам придется сказать, что вы хотите домой и не встретите понимания. И будет грандиозный скандал. На 3 позиции рассматриваются ассоциации в личных отношениях с половым партнером, я его пропущу. А на 4 – это то животное, кто вы и есть. И у вас тут ежик, тоже самое, стремление к безопасности и готовность защищаться, и снова гнездо, в котором он отсиживается долгой зимой.. Вы не можете жить без уверенности, что где то у вас есть дом-нора. И если бы вы построили загородный дом, я уверена, в подвале вы бы выкопали бункер и отделку помещений начали с него. Но только зарабатывать на загородный дом очень было бы вам трудно, почти невозможно. Вам подошла бы работа из дома, на фрилансе; или работа на себя самого, где вы единственный сотрудник, какое-нибудь производство чего-то несложного”. Она отхлебнула остывший чай.
–“Куда мы едем, кто нибудь знает? Где это территориально находиться?”, спросила она. Я пожал плечами. Clay сидел откинувшись на стенку с прикрытыми глазами и ничего не ответил. “Спрошу на какой-нибудь станции, когда будет остановка”, – добавила она.
–“Все дальше и дальше вглубь России. Титанический ручной труд советского народа – железная дорога”. Она отхлебнула чай и задумалась. Потом озорно прищурила глаза и добавила: “Наверное вы хотели бы жить в огромном замке с подземельями и тоннелями, ведущими за его территорию куда нибудь в дикий лес. И чтобы замок окружали высоченные стены и к нему вела только одна дорога по скалам. Но даже этого было бы недостаточно вам, чтобы чувствовать себя надежно. И тогда, по периметру своего замка вы бы установили датчики движения и камеры, которые бы отправляли вам изображение чужого появления на телефон. И все равно бы вас продолжали терзать сомнения и дополнительно вы бы установили тепловизоры. Знаете, идеальным местом для вас был бы замок Графа Дракулы, где сразу обрыв и море со всех сторон. И вот тогда, если бы вы в нем жили, вы бы могли у себя приютить всех таких же испуганных тушканчиков, которых вы встретите”… Потом она добавила: “Я шучу”. Но мне было не до шуток. Я действительно мечтал о таком доме.
–“Бегут, люди бегут, смотрите!”, – вскочила она со своего места, чтобы было лучше видно. За окном в сторону движения поезда бежало несколько человек с сумками. “Наверное сейчас будет остановка!”, – радостно сказала, помахала бегущим и вышла. Поезд действительно вскоре остановился. Я смотрел в окно. Она уже ходила по перрону среди толпы, суетилась вместе с ними, разговаривала с веселыми продавщицами пирожков. Послеобеденное солнце рисовало на перроне, покрытом снегом, неясные длинные голубые тени и я наблюдал, как ее тень, такая живая и импульсивная, словно смычок скрипки, прыгала на тонких струнах.
–“И что же вы думаете, мы будем стоять целый час!”, – раздался ее голос в дверном проеме купе. “Проходите, вот сюда”, – сказала она и провела мимо нашего купе женщину с маленьким ребенком. “Садитесь вот сюда”. Потом заглянув к нам она спросила: “Вы же не против, если мы подвезем их до следующей станции? Мест же полно. Их ни в какой другой вагон не пустят, у них билета нет”. И она скрылась в соседнем купе. Clay все так же сидел с прикрытыми глазами и дремал. И я решил оставить его одного, тихо прикрыв за собой дверь. Я думал пойти к себе, но она остановила меня словами: “Посидите с нами. И может быть еще чаю? вы знаете где берется чай?”, – спросила она, посмотрев на меня. Я не знал, но успокоил, что найду. Мать девочки шуршала в сумке, перекладывая кульки и пакеты. Девочка сидела тихо на краешке дивана, опустив глаза в пол и наматывала на палец тонкую веревочку, а потом разматывала ее. Ее губы видимо потрескались от мороза и она делала повторяющиеся, непроизвольные, короткие стереотипные движения, внешне схожие с облизыванием губ. Она была одета не по погоде в тонкую синюю стеганую куртку с капюшоном на голове и красный шарф. Я пошел в начало вагона в поисках чая и действительно, нашел чан с кипятком. Рядом стоял стеллаж со стеклянной дверью, в котором были небольшие подносы-сетки с ручками, влажные салфетки, стаканы в подстаканниках, сахар, и огромный ассортимент десертов в упаковках. Я взял пачку салфеток, налил несколько стаканов чая и начал набирать в поднос сладости: круассаны, печенье, конфеты, стараясь выбирать такие, на которых есть веселые мультяшные рожицы. На какое-то время я стал ребенком и пытался представить, что бы я выбрал, если бы был маленьким.
Добрые руки “преподавательницы” развязывали у девочки шарф, когда я пришел. Мать девочки сидела у окна и разгадывала кроссворд. Поставив поднос на стол, я вернулся за чаем и принес еще несколько стаканов, чтобы хватало всем сидящим в купе. Девочка уже была без куртки, но сидела так же тихо на краешке дивана у двери. “Садись поближе, вот сюда, – сказала учительница, похлопав по месту около себя, – тут будет удобнее”. Девочка подвинулась. “Это твой чай, -показала она на стакан, – потрогай рукой. Ты пьешь чай такой температуры?”. Девочка потрогала и утвердительно кивнула. Ее мать не обращала на нас внимания и была полностью поглощена отгадыванием кроссворда. “Вот тут выбирай всё что хочешь скушать”, – показала она на гору вкусностей пальцем с брелком, – “это всё тебе. Никто из нас это не ест”. Девочка отхлебнула чай и протянула руку к конфете. “Тебе это нельзя”, – сухо сказала мать и снова углубилась в свое занятие. Девочка сделала несколько глотков и сказала “спасибо”.
И вот поезд снова тронулся. За окном замелькали заснеженные сосны. “Куда вы едите?”, – спросила учительница у матери. Та опустила журнал, глотнула чая и ответила: “К батюшке хочу съездить, тут недалеко. Эх, непутёвая..”, – кивнула она в сторону девочки. Девочка опустила голову ниже, вся сжалась и стала интенсивнее облизывать губы. “Лечу её, лечу, и всё без толку. Уже и к бабке-шептальщице водила. Не помогло. Вся чешется.”
–“Злые люди сглазили”, продолжила она. “Даже достала с таким трудом для нее химическую помаду, которую только в СССР делали. Соседка сказала, намажешь, и всё пройдет. Тогда в качестве понимали, не то что сейчас. Не помогло, только хуже стало, все лицо опухло, а губы облезли… Осталось последнее средство. Знахарка сказала, нужно свежем гусиным говном мазать и все пройдет. Да где ж я зимой его найду? Так и эта, не буду говорит мазать, уперлась и все тут. Вот хочу в церковь с ней сходить..”
–“А хочешь на верхнюю полку залезть?”, – переключила свое внимание на девочку учительница. Та утвердительно кивнула и она помогла ей подняться.
–“Что, что, а Россия – страна возможностей,– продолжила педагог. “Вот бы мне работать в таком Центре детского творчества, нет, даже не детского, а просто в Центре творчества, куда может прийти любой человек, чтобы попробовать занятие, о котором он в детстве только мечтал. Взрослые обрастают обязательствами и им уже остается только смотреть стримы, как другие занимаются их любимым делом. А мой бы центр был бесплатным и работал круглосуточно. Я думаю, что если бы в нем занимались и дети и взрослые, то это было бы гораздо полезнее для детей. Потому что ты не можешь воодушевить ребенка заниматься чем то, если сам это не делаешь. А там бы он встретил тех, кто тоже туда пришел сам, потому что ему это интересно, а не потому что его заставляют. Или может быть дети приводили бы своих родителей и занимались чем то вместе с ними.
–“То же самое можно было бы сделать потом и в университетах… И в моем центре было бы так все устроено, что например появился человек, которому интересно заниматься игрой на гитаре, и центр бы организовывал комнату для музыкантов на гитаре. Может сначала бы он приходил туда один, а потом, если кто-то бы еще заинтересовался или бы он сам кого-то пригласил, то это направление бы эволюционировало. А не так, что сейчас родителям приходится выбирать направление творчества из того, что есть.
