– Ваши выводы несколько сомнительны, потому что вы не использовали работы современных авторов.

Денис поджал губы: «Он что – глухой?» – подумал он и ответил:

– Я уже упоминал использованные труды последних лет, таких как… – и начал перечислять фамилии, но его прервали, как будто он понёс чушь, и сказали:

– К тому же, без обид, заметно, что ваша работа имеет спекулятивный характер!

– Спекулятивный? Это как?! – переспросил Денис.

– Вот вы говорите о волновой схеме развития, – выразительно махнул на него рукой Добровольский.

– Ну да, или периодической, – согласился Готфрид, не понимая, к чему он клонит.

– Допустим, что так! – торопливо заговорил глава комиссии, поставив ручку вертикально, а затем, опустив её на стол, спросил у Дениса, где же тут волна. Готфрид, уже откровенно удивляясь его тупости, вздохнул и выпалил неоднократно уже произнесённой фразой:

– Ну, это и есть пример волнового колебания как кривой перемещения из одного состояния в другое. Маленькие, крысиные глазки Добровольского, в ответ, заблестели злобой уязвлённого самолюбия:

– Нет, я не согласен с вами, – сумел только злобно просипеть он и тут же категорично заявил: – и, вообще, хочу сказать, что Ваша работа слишком научная, а она должна иметь ещё прикладной рыночный уклон.

– Вот отзывы о его дипломной, вполне положительные, – подал ему бумагу кто-то из членов комиссии.

– Да, я смотрел, – покосился на рецензию Добровольский. – Рецензент рекомендует поставить отлично, но как-то прохладно, без души.

В итоге всей группе поставили отметки «четыре», «пять» и только Готфриду из всех – «три». Понимая, что такому горю своими словами не поможешь, а только навредишь, Денис на перерыве вылетел, как комета, из аудитории и направился к Архангельскому, чтобы объявить о происшедшем эксцессе. На удачу, нашёл его почти сразу на кафедре. Валерий Сергеевич не ожидал подобного, но заподозрил, что это не простое стечение обстоятельств, и сказал:

– А ну, пойдём, Денис, вместе туда! – однако, выйдя за двери, остановил его словами, – хотя нет, постой тут, я сам схожу для начала!

И Готфрид, как вольнодумец в ссылке, остался там, где его и нашёл Руслан. Он получил «четыре» за свою работу и был доволен, как слон, который умял арбуз целиком.

– Ломать, орать, Деня, – сразу начал он по сути. – Здорово они тебя прокатили и не могу втащить, почему вцепились в тебя, как собаки в мясо. Ты, вообще, как?

– Как я вообще? – поднял на него взгляд Денис. – Сам видишь, какая засада!

В этот момент вернулся Архангельский и, со вздохом предварив вопрос, сказал:

– Идёмте на улицу, мужики. По дороге расскажу, – и по пути добавил: – В хорошее время мы живём – время диктатуры мелких лавочников. Продадут всё: и штаны, и совесть!

Когда же они вышли втроём в холл, Архангельский остановился и сказал:

– Тебе, Денис, попался неудачный научный руководитель. Ваш декан Сенкевич пошёл опять на подлость. Он дал задание тому спецу завалить твою дипломную, а сам уехал, якобы, в командировку, чтобы быть ни при чём. А все с целью лишний раз помахать перед ректором, что наша кафедра в отстающих. – Тут он запнулся, увидев возникшего рядом с ним Топорова. – Ты как раз вовремя, – обратился он к нему, – тут вот у Дениса….

– Я уже слышал, знаю! – ответил тот.

– Откуда успел, коллега? – спросил Архангельский.

– Вы ясновидящий? – добавил Берёзов.

– Ясно знающий, – парировал Топоров. – Рядом ходил, сразу новость передали. Пошёл выяснять. И скажу, как есть: Добровольский хам и дерьмо. Но я аналогично сунул ему пару ласковых, чтобы жизнь не путал с рестораном!

– Ты тоже там был? – спросил Архангельский.

– Да! – подтвердил Топоров. – Только что.

– М-да… пойдём наружу в беседку, – кивнул в сторону выхода Валерий Сергеевич и, хлопнув по пиджаку Топорова, спросил: – У тебя есть? Дай сигарету!

– Ты же не куришь! – ответил тот, залезая в карман.

– И уже двенадцать лет как, но иногда можно, – получил в ответ. Все четверо вышли из стен университета с расслабленно-весёлым настроением, как люди, у которых случилась оказия, и ничего с этим не поделаешь.

– Вообще, Денис, не расстраивайся, – начал успокаивать Готфрида Архангельский, когда они заняли места в беседке. – Чую, этот эксцесс будет иметь ещё прогресс. У меня контракт истекает в ноябре этого года, и продлевать его вряд ли будут.

– А мой в январе следующего, и будет то же самое, – добавил со вздохом Топоров.

– Ну что же, значит, перейдём в другое заведение, Вячеслав Анатольевич, – развел руками Архангельский.

– Спокойно и без лишних слов, – пожал в ответ плечами Топоров и продолжил: – А всё для того, чтобы ректору было удобней собирать мзду со всех углов института. Потому у нас и покупается сейчас всё, что пожелаешь, от экзаменов до дипломов, словно это индульгенция от глупости. Может, кто-то сдуру скажет, что это выгодно. Но это до того момента, пока сам не попадёт, например, к хирургу, который, кроме колбасы, в своей жизни ничего не резал. Дожили, как вообще могла сложиться такая ситуация?!

– Да, никогда не угадаешь, что может быть в будущем, – подхватил тему Архангельский. – Спору нет, Денис, история, как ты писал в дипломной, идет по спирали. Но побочный эффект сего процесса бывает в том, что на крутых виражах иногда вместо рывка вперед ход событий падает в канаву средневековья, где уничтожаются главные основы государства: наука и производство техники. Только вместо чёрной инквизиции здесь – бизнесмен-ублюдок, бесконтрольно гребущий в карманы нажуленную прибыль. Такое извращение абсолютно недопустимо!

– После всего учите и преподавайте на украинском языке, господа! Ха-ха! – с саркастической усмешкой заметил Топоров. – Тому, кто знает русский, я всегда объясню тонкую, но важную вещь: страны, как и люди, – их ценят не по факту рождения, а по делам! Эта же страна вместе с мовой, которую нам пытаются привить, показала себя как тот корсар, что может только выносить всё из трюма, а фрегат топить. И пока государство не заслужит уважения, пусть у меня учат предметы на том языке, которым владею. Тем более, его и так все понимают. Еще я немецкий знаю, могу преподавать на нем!

Архангельский в ответ мрачно кивнул и, затянувшись дымом, кашлянул, затем сердито потушил сигарету, проворчав:

– Тьфу, какая гадость, что люди в этом находят?! – и опять обратился к Готфриду. – Всё это небескорыстный балаган абсурда. Но он не должен смущать на пути к своей цели, Денис. Я знаю, ты хочешь продолжить научную работу, это похвально. И как уже говорил, твоя дипломная должна стать базой для кандидатской! Мы в этом тебе, если что, поможем. А в будущем хочется тебя видеть, дай Бог, и доктором наук, полагаю, это тебе по силам. Ведь ты же не такой, как наш толстый рвач проректор Мищенко, что мимикрирует, как животное, под учёного. Что он сделал для науки, кроме своих купленных диссертаций?!

– Да он больше театрал, – поморщился Топоров. – Его главная заслуга в том, что всем доказывает, якобы Шекспир не автор своих пьес. Он, вообще, нарцисс и любит быть в центре внимания, поэтому и открыл у нас факультет театральный. Ну не лезет это в формат института! Может, ко всему, он ещё курсы гипноза откроет?

Услышав последние слова, взгляд Руслана оживился, и он заёрзал на месте, как человек, вспомнивший об одном важном деле.

– Ладно, дорогие други, – сказал, наконец, посмотрев на время, Архангельский. – У меня через десять минут зачет. Вчера заочники слёзно просили провести его сегодня. Так что давайте расходиться, а к этому вопросу ещё вернёмся!

Оба товарища вышли из беседки и, не заходя больше в универ, направились домой. Берёзов, желая скрасить огорчение Готфрида, сказал ему:

– Слушай, Деня, что нам горе горевать, иногда полезно на всё плюнуть. Тут мне в разговоре вспомнилось… Давай пойдём сегодня в драмтеатр на шоу Гипномистерий. Вчера мать мне дала два билета за сдачу диплома, сказала -пригласишь, кого хочешь, но у нас девок нет, так вдвоем двинем!