ГОЛОСА

  Можно ли в наше время

  выдумать что-то такое,

  что на следующий день

  не оказалось бы правдой?

  Людвиг Бёрне

   Приходится начинать с сумеречного, хотя кладбище, в осенней своей печали, не взывает к оставшимся с суровым предупреждением о тщетности бытия, а как бы примиряет с неизбежным. Пока ты ЗДЕСЬ, держишься за тонкую ниточку надежды, и только ТАМ понимаешь, что твои страхи были напрасны, и с чувством юмора, в котором никто прежде тебя не подозревал, начинаешь воспринимать прошедшее, а желание, казалось бы, столь естественное, о том, чтобы начать всё сначала, даже не приходит тебе в голову.

   Знать бы это женщине, пришедшей на свидание с тобой. Вырвавшись на недолгое время из привычной житейской суеты в этот оазис тишины и спокойствия, она всё ещё не может приноровить свои действия, не оставленные за оградой, с неписаными правилами здешних мест. Она всё ещё суетится, достаёт из сумочки зеркальце и губную помаду, но, передумав, возвращает туда же, потом носовым платком, утирает невидимые миру слёзы и громко сморкается. Ей лет под сорок, но сохранение былой красоты, такое же неотъемлемое занятие, как беспокойство о банковских счетах. Она суетлива, более обычного, потому, что ощущает чувство вины, ей самой непонятное. Прежнее желание придти и помолчать, сменяется скороговоркой, цель которой не быть услышанной, она никогда к этому не стремилась, а отвлечение от собственных мыслей.

   ЖЕНЩИНА. Здравствуй, дорогой, любимый, незабываемый! Видишь, я всё-таки пришла, чтобы доказать несправедливость твоего пророчества, что никогда не приду на твою могилку. / Утирает глаза платком /. Милый, дорогой, незабвенный. Кто бы мог подумать, что после стольких счастливых для нас лет, мы расстались без всякой надежды на новую встречу. Как могло случиться такое с нами? Уверенные в своём счастье, даже предположить не могли, что когда-нибудь оно закончится. /Всхлипывает /. Будущее казалось несокрушимым, хотя бы потому, что верили в него на много лет вперёд. В дни нашего рождения и нашего венчания, ставших для нас праздничными, мы знали, как будем их встречать через год, через пять лет, десять... Да что там: всегда! Поездки за границу, встречи с друзьями и просто знакомыми, планировали так уверенно, как будто должны были происходить с сегодня на завтра.

   ГОЛОС. Помолчи!

   ЖЕНЩИНА / испуганно /. Что? Неужели померещилось? Нервы, нервы, это всё нервы виноваты. С тех пор, как ты ушёл, я превратилась в сплошной нерв, и успокаивает меня лишь мысль, что ТАМ, если о ком-то у тебя есть возможность и желание вспоминать, то обо мне. Не ухмыляйся, пожалуйста, я не так наивна, чтобы не понимать, женское присутствие и ТАМ тебе обеспечено. Но ведь они - тени, а я - живая, плоть от плоти, кровь с молоком... возможно, прокисшим. Но это тайна, известная только тебе, а ты не из болтливых. К тому же, ТАМ, где ты сейчас, у меня, наверняка, нет соперниц.

   ГОЛОС. Помолчи!

   ЖЕНЩИНА. Опять! / Вскакивает в испуге, оглядывается /. Так можно с ума сойти. Проклятое одиночество. Мужчинам этого не понять. Им одиночество не грозит.

   ГОЛОС. Дура!

   ЖЕНЩИНА. Что-о! Кто это сказал? Повтори... Впрочем, повторять не надо. / Крестится /. Это галлюцинации. И прежде не давали мне покоя, а после твоей... твоего ухода... А что делать? Жизнь берёт своё с беспощадностью грабителя на большой дороге. Забрала у меня тебя. Теперь забирает годы, чего при нашей с тобой жизни, не замечала.

   ГОЛОС. Так и не угомонилась.

  ЖЕНЩИНА / оглядываясь /. Ничего не понимаю.

  ГОЛОС. А когда ты понимала хоть что-то?

  ЖЕНЩИНА. Вот оно что! Теперь узнала. Как это я не догадалась сразу, что и ТАМ не образумишься, и сделаешь всё возможное, чтобы свести мои желания к максимуму, а возможности - к минимуму. Эгоизм так и прёт, хотя там, где ты сейчас и одному тесно. Господи, какая я наивная. Думала, что теперь уж точно оставишь меня в покое, и мы, если и не останемся друзьями, то, по крайней мере, будем общаться, как хорошие знакомые, друг другу ничем не обязанные, а, значит, ничто не сможет помешать радости общения, недоступной, когда ты был ЗДЕСЬ.

  ГОЛОС. Да замолчишь ты, наконец?

  ЖЕНЩИНА. Замолчать? А разве я не молчала всю жизнь, когда мы были вместе? И теперь хочешь помешать мне выговориться. А как же иначе: первый парень на деревне, решившись любой ценой попасть в город. Помнится, именно это я и пыталась сама себе втолковать. А ты скрутил меня и не отпускал. А когда смял мою волю и тело, предчувствия, меня не отпускавшие, сбылись самым жестоким образом. Но хватит! Я сыта по горло. Теперь ты не сможешь мне помешать, делать, что хочу, и уж, тем более, говорить.