– Улыбнись! Ну же! Яр! Сейчас же!

Рука Вадима на мое плечо и его голос:

– Ал...

– Отъебись! – рявкнула, дернув плечом и неотрывно глядя в глаза Истомина. – Яр, улыбнись!

Уголки губ слабо приподнялись. И я протяжно выдохнула, отшатываясь и прикрывая глаза. Потому что не было в мимике асимметрии – уголки губ поднялись синхронно. В это же момент прибежали доктора и начали над ним колдовать. Сказали, что нужно идти в медицинскую часть. Ушел с ними. Вадим и еще пара человек хвостиками увязались, хотя, судя по жесту Истомина, он сказал остаться.

Я сидела в кресле с остальными бойцами. Тоже явно напряженными. Но молчавшими. Сидела и чувствовала удары сердца. Все еще бешеные, все еще шум в крови в ушах, несмотря на звон мыслей в голове «не инсульт, прекрати. Это не инсульт». Страх все еще сжимал сосуды и студил кровь. Страх, зарожденный последствиями несвоевременного диагностирования. Это не инсульт. Прекрати. Все нормально. С ним все сейчас будет нормально. Прекрати. Вадим вернулся вскоре и сел рядом. А у меня внутри все стянулось в тугой узел и пыталось прорваться криком, яростным требованием, чтобы он, падла, сказал сразу же как появился в поле зрения, что все нормально.

– Что там? – мой голос тих и ровен, ни на грамм не выдающий того, как мне холодно от мыслей.

– Почти в норме, сейчас еще пару уколов сделают и отпустят. В госпиталь сначала хотели, но он уже полностью в себе и, в общем, выбора у них нет. Для виду консилиум проводят и настаивают, чтобы доктора в сопровождение… Короче, сейчас выхватят и вылетаем… – нервозно улыбнулся, глядя в пол. И облегченно прикрывая глаза.

– Это действительно мигрень? – тихо спросила я, пристально глядя на него. Явно очень еще не отошедшего от эмоциональной встряски. Сильной. Усилие, щелчок, мандраж под засовом, еще усилие и переключение на то, что весьма интересна причина именно такой выраженности его переживаний, да и момент упускать нельзя, пока он еще на сходе.

– Да. Просто... в общем, один раз ему по башке очень так нехуево съездили и это последствие. Если погода дрянь, то у Ярого начинаются приступы. Такой пиздец, правда, в первый раз... Скорее всего, из-за перелетов… и в последнее время сплошные нервы и пиздецы один краше другого, и не спит нихуя почти, и еще погода эта, и...– Вадим резко замолчал и невесело усмехнулся, скривив губы и качая головой. – Ален, поймала четко, респект. – Искоса досадно посмотрел на меня, – если не сложно, не сдавай, что я распиздел.

По башке съездили, значит. Вероятно, не все в восторге от его интеллекта. Метеочувствителен он, блять… Невесело улыбнулась и отвела взгляд.

Истомин пришел через несколько минут, все еще бледный, но лицо непроницаемо. Краткий жест и все в тишине в самолет.

Остался с бойцами в салоне. Каждый занят своим делом, но соблюден невербальный приказ – абсолютная тишина. Потому что ему снова было хуево. Перепады давления на взлете, высота… И он снова не показывает. Просто я замечала, что взгляд в экран ноутбука, стоящего перед ним, сидящим в кресле за столом, периодически расфокусирован. Не поднимая глаз на меня, сидящую напротив, раздраженно повел подбородком на соседнее с ним пустующее кресло. Чтобы не видела этого, не замечала. Чтобы внутри не возникала парализующая волна страха, которую я не выдавала вообще ничем. Но он будто чуял. И раздражался.

Пересела рядом и уставилась в иллюминатор. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем затягивающие в трясину полная тишина и внутреннее напряжение, порвались. Тем, что он достал из своей сумки две деревянные коробки, поставил на столешницу передо мной и снова углубился в ноутбук. Похолодевшими пальцами открыла и до боли прикусила губу, пытаясь подавить желание абсолютно истерично хихикнуть и проглотить вставший в горле ком – браслет и серьги.

Глава 7

Из капитана вернулись в мой город, Истомина отпустило ближе к концу полета. Далее были два дня на утрясание важных вопросов. У Истомина и его людей своих вопросов, у меня своих. Я не знаю точно, специально ли это было сделано, либо нет, но по прилету, позвонив брату, узнала, что официальный запуск империи перенесен с запланированной субботы на вторник.

Запуск это громко сказано, эта система уже работала, а официал это вечерочек в гоп-стоп-элит компании необходимых людей, чтобы эта самая империя работала. Этих людей следует до отвала накормить, развлечь, набухать и светски почирикать с ними, чтобы, так сказать, быть в дружественных отношениях. Вот, собственно и весь официал запуска.

– Илья, нам нужно будет поговорить, – напряженно сообщила я, пинком захлопывая дверь перед Иноземцевым, только собирающимся переступить порог моего кабинета и подпирая дверь стулом.

– Давай, – отозвался брат.

– Это… не телефонный разговор. Сейчас, секунду подожди, – отвела трубку от лица и, прикрыв динамик, наблюдала, как дергается ручка моей двери, потом, когда до Иноземцева доперло и он постучался все-таки, я ему сообщила, – Виктор Григорич, извините, но я не одета. – Прижала трубку к уху, с упоением глядя на дверь за которой была ошарашенная тишина, – Илья?

– Если не телефонный, тогда давай сразу после прилета сразу.

Я прилечу с Истоминым!

– Я заеду к тебе в офис. – Произнесла я, усаживаясь на стул, слушая венценосную жопу требующую ему немедленно открыть. Максимально закрыла динамик и произнесла, – Виктор Григорич, сейчас, пожалуйста, подождите, я почти достала лифчик с люстры. – Снова прижала трубку, прикрывая динамик, чтобы Илья не слышал, если Иноземцева накроет, – или домой к вам, смотря, где будешь…

Илья молчал довольно долго, у меня сердце колотилось бешено, заглушая даже мат Иноземцева толкающего дверь с такой силой, что я на стуле подпрыгивала. Наконец, взвесив все за и против, и сделав логическое заключение, что в сию лютую пору так далеко загадывать не получится точно, он согласился.

Я как раз стягивала трусики и бросала их на полку стеллажа, рядом с дверью. Отключив звонок, отодвинула стул и впустила крайне сердитую венценосную жопу.

– О-о-о!  – округлив глаза и рот, демонстративно взяла нижнее белье с полки и встряхнула перед лицом охреневшего Иноземцева, – вот же они! А я найти все никак не могла! – выхватила у него из рук бумаги на выход из состава учредителей, пролепетав, – вы так любезны, Виктор Григорьевич, – засунула их под мышку и склонилась с нижним бельем к своим ногам, – сейчас же подпишу, только трусы надену. Или одену. Натяну, короче.

Скучный ты мужик, Иноземцев, круто развернувшийся на пятках и силой захлопнувший за собой дверь. Скучный. Вот Яр бы заценил.

Истомин. Вообще, по идее, он поселился у меня. По крайней мере, домой с аэропорта меня привезли вместе с его сумкой, но в эти два дня он снова зашивался, приезжал под утро, когда я уже спала и уезжал, когда я еще спала. Так что сложно сказать, где он остановился.

По прилету почти стал прежним – невъебенно серьезным и деловым на людях, сумасводяще ироничным наедине. Наедине – тоже громко сказано. По телефону. Да и звонил в основном только по рабочим моментам, и у меня тоже времени почти не было. Так что, можно сказать, что трахнулись и забыли, а вспомнить времени ни у кого нет.

По телефону познакомилась с Валей – моим зеркалом. У каждого из нас в проекте Истомина были зеркала – официальные отражения, потому что своим лицом и именем в таких замутах светить категорически нельзя. Валя была просто охуенной. Исполнительной, очень понятливой и чрезвычайно ответственной, вычленяющей для меня основное, предлагающая варианты, которые я модифицировала до приемлемых, а она исполняла.  Мы еще не виделись, мы еще не начали работу толком, только подготовку, но плоды уже шли. Валя охуенна.

Вылет в Москву был ранним утром, Истомин примчался где-то за полтора часа, когда я на сверхскоростях почти уже собрала вещи. Как только он вышел из ванной, метнулась туда, а когда прибежала обратно в спальню с тюком косметики, собираясь свалить в чемодан, сесть сверху и попросить Истомина помочь закрыть, то пришлось самой справляться, потому что Яр полулежал на моей кровати, разговаривая по телефону с явным раздражением.  Дернул меня мчащуюся за одеждой к шкафу, повалил на постель и навис сверху, сообщая абоненту, что перезвонит.