– Я нашел твое учебное пособие, – ухмыльнувшись, сказал мне он, опираясь рукой над моим плечом, а второй доставая из-под моей лопатки закатившегося туда Кешу.

– О, ты тактично сидел на месте и не трогал мои вещи, а черная коробочка удовольствий, которую я положила в чемодан, сама прыгнула тебе в руки, – умилилась я, – ну, что ж, Ярослав Андреевич, познакомьтесь с Иннокентием Порфирьевичем, и, как это не прискорбно, но даже если вы будете против, он все равно переезжает вместе со мной.

Истомин, все так же нависая надо мной, с интересом рассматривал моего лучшего друга в одиноких холодных ночах, надежного и верного пурпурного Кешу. Вибратор в форме красивого мужского достоинства, с которым мы прошли много испытаний, познали неудачи и победы, разделили горести и радости. Горести из-за батареек, внезапно сдыхающих в самый важный момент. Радости, ну, думаю, понятно какие. Не такие, как с Истоминым… скот. Поганый дилер, сдвинувший с моего пьедестала дотоле безусловного фаворита Кешу.

Яр отложил Кешу на постель рядом со мной, а спустя секунду скользнул рукой под полы короткого халата и меня подбросило от нажима его пальцев между ног, но высказать за дискомфорт я не успела.

– Волны кровавого моря отхлынули, – глубокомысленно произнес Яр, уже оценивающе глядя на свои пальцы и доли мгновения спустя извлек из заднего кармана джинс презерватив, одновременно быстро склоняясь к моим губам, хрипло и непонятно прошептав, -  и их было трое.

Поцелуй сразу глубокий, сразу язык по языку, сразу жадно, что бы не успела осознать, что у нас скоро самолет, Москва, дохера дел, и Вале надо бы перезвонить и еще что-то надо было сделать… Своего добился сразу, в общем.

Прижался всем телом, до затруднения дыхания, и без того урезаемого быстро горячеющей тяжести в венах. Развела ноги, чтобы скрестить на его пояснице голени, чтобы прижать теснее, чтобы вновь задохнуться в его запахе и вкусе. Чтобы забыться и начинать быстро загораться от того что отстранился, с нажимом ведя горячим языком по зудящим губам.

Пальцами в его плечи, неожиданно зажимаясь, когда коснулся поцелуями шеи, когда неторопливо вниз по ней, понимая, чего он хочет и к чему все идет. И неожиданно зажимаясь от этого. Будто почуял. С нажимом ладонями по ребрам, поцелуи грубее на коже груди, чтобы знала,  чтобы чувствовала, как снова алчность правит в нем. И призывает тоже самое.

Снова ставит печати. Пальцами на ягодицах, приподнимая меня за них и рывком вжимая в свой пах, и мир начинает погружаться в ад от неистововства этого его ада где болезненность и наслаждение в слившейся спирали, скручивающей все внутри в огне и начинающемся безумии. Новые печати от его губ на груди. И на секунду задерживает дыхание, когда мои пальцы на его плечах сводит судорогой и ногти бередят еще отдающие болезненностью следы.

– Прости, – прошептала пересохшими губами, а в ответ краткая беззлобная усмешка и мягкие поцелуи живота.

Вниз по нему. Неторопливо, осторожно и его пальцы на груди так же неторопливы и осторожны. От этого ведет. От контраста. От осознания, что в любой момент все это может снова перейти в иное состояние, от которого не спастись и не скрыться, ибо хочется еще большего.

А он все так же торопливо поцелуями ниже и они становятся еще мягче, запуская негу, густую и горячую под кожу. Его руки от груди по ребрам по талии со спадающим нажимом. До бедер, их внутренней стороны и разводящие их шире. Его губы и язык по внутренней стороне бедра, от середины к низу живота. Дразнит, оглаживая бедра. Сводит с ума тем, что творится внутри. В его лукавых глазах и в разрывающихся сосудах, когда то же самое по внутренней стороне бедра, когда просто ведет тело под ним, но он удерживает руками с упоением испиывая мою требовательную жажду, с удовольствием глядя на до боли прикусанные губы. Отстраняется от бедра.

Секунда задержки, глаза в глаза, усмешка одновременно и у обоих, только моя смазалась стоном, когда он прильнул губами. Легкое давление горячим языком и разум затуманивается от резкого ответа огня в теле. Вслепую нашаривает мою кисть и кладет себе на затылок. Для его контроля, для того, чтобы направляла. Но перестраховывался зря. На каждое движение его языка у меня расщепляло разум, только потом приходило осознание что это, и лишь затем нажим на его затылок, но он уже все считал по дрожи по ведению моих ног и тела под ним. И запомнил.

Добавил вакуум и нажим и я вообще забыла обо всем, просто онемевшими пальцами вцепляясь в его голову, и выгибаясь от того, как ударяло внутри.

Подбирает ритм. С меньшего на больший, краткая осечка, когда было излишне, до дискофорта, но зажатие тут же оборвано смягчением давления языка и замедлением ритма.

И мой мир начал рассыпаться. Нет, не оттого, как разбивало внутри, а от того, что он собирался сделать. Как он хотел это сделать. Как. Он. Хотел.

Спасите. Нет. Не спасайте.

Именно это я думала, когда смотрела как его пальцы раскатывают латекс по силикону.

В голове полный дурман, когда он ослабляет нажим, когда дает чуть спасть пелене с разума, чтобы погрузить на дно, чтобы острее прочувствовала. Он, не глядя, безошибочно точно по кнопкам и выбрана малая интенсивность вибрации.

Поднял на меня взгляд, когда прислонил. Мгновение.

И в серо-зеленых глазах удар невыносимого опьянения, когда меня разносило от того, что он одновременно с нажимом своего языка, обеспечил мне чувство распирания, от того как неторопливо вводил внутрь. С одномоментным увеличением интенсивности вибраций.

Это все взрывом, но неторопливым, оттого кжасающим, потому что понимаешь, что он неизбежен, что все вошло в раж, понимаешь, четко осознаешь в эти доли мгновения, что тебя сейчас разъебет…

И это происходит. Нажим егоо языка токсином в кровь. Сворачивая ее, делая непригодной от степени отравления, а когда одновременно интенсивность вибраций в момент, что разносит низ живота, а он еще и начинает пальцами задавать ритм… У меня не было шансов. С ним у меня не было шансов.

Когда ритм его языка сливался с движениями его пальцев, знающих как, потому что он считывал каждую реакцию на смену направления и молниеносно вычленял нужный вектор, по струнам, заряженным, в токсичную кровь. Становящуюся еще более отравленной из-за нарастающего интенсивнее пламени внутри, которое он подхлестывал языком. Им же зарождал. Питал. Убивал.

Разнос от виброволн, таких слабо дразнящих влились в ураганы, все возрастающие уроганы от его языка, от его пальцев вновь стискивающих бедро, от взгляда серо-зеленых глаз, подведших к краю бездны.

Удар его языка через полуулыбабщиеся губы, одновременно вибрация увеличена до максимума и резко вглубь тела, почти сожженного им. Почти. И теперь точно.

Есть предел оргазма. До него сходишь с ума от того, как расщепляет тело наслаждением. За этим пределом – срыв. Полностью и всего.

За этим пределом, удерживаемым его губами, точка невозврата. Когда не расщепляет, когда рывком в пол от того, что каждая мышца в теле сокращается, разрывается от разрубающего удовольствия чистейшего, достигнувшего пика наслаждения, зародившегося внутри и с каждой милисекундой набирающего такую мощь, что она не гасится криком, когда полосует до черных точек перед глазами, когда разрывает. Под ним. Для него. Полностью разрывает до истерзанных импульсами рецепторов, павших от дерущего в крови черного виски…

В себя не сразу. Не сразу пониманием в утонувший в темных, бурлящих водах наслаждения, мозг, что его сейчас жестко имеют.

Легкими, поверхностными прикосновениями кончиками его пальцев по моим часто вздымающим ребрам.  И опьяняя этим. Выражением в его глазах. Тут же подстегивающим слабое тело пошевелиться и насладиться той роскошью, что рядом полуулыбается.

– Слушай, а где твое учебное пособие? В Америке, осталась да? – целуя его шею слегка прикусывая кадык.

– Я девственник. – Фальшиво возмутился он. – Был.

– Давно, – добавила я, сжимая его еще не стихнувшую эрекцию.