А раз решила — пора подбирать сопли и паковать вещи. И Ассиля нужно предупредить, что завтра мне понадобится его куэлла. Очень понадобится…
Упаковалась я быстро, в тот же вечер, а потом кинула «телефон» братишке, попросив отвезти на Остров Стали. Кажется, он догадался, что дело серьезное и отнесся к просьбе соответственно, то есть согласился сразу и без лишних обсуждений. Договорились встретиться завтра утром, у причала.
Провожать меня Вессаэль, разумеется, не пошел. Последний раз перед отъездом мы пересеклись за завтраком, где он усиленно делал вид, что едва замечает мое присутствие. А вместо «до свидания» порадовал следующей фразой:
— Думаю, я ошибался в том, что к тебе можно привыкнуть, — сказал он со спокойно-благовоспитанной миной. — Нет, никакого иммунитета к твоим выходкам получить невозможно в принципе. Ты всегда делаешь лишь то, что хочешь, начисто пренебрегая любой логикой. Но гораздо хуже, что и сама при этом не догадываешься, что же тебе нужно.
«А посему, — закончил он все так же равнодушно, — я могу убираться куда пожелаю, раз уж мне так приспичило. Все равно, ни разрешения, ни даже совета я ни у кого не спросила. И не спрошу, похоже»…
Очень захотелось высказаться в том плане, что уже поздно делать такие открытия — я сама всех о том предупреждала. Но вместо этого благовоспитанно утопила взгляд в кубке с молоком, стоявшем передо мной, и приторным голосом поблагодарила лаэда за пожелания доброго пути. Сьеррин осторожно, словно хрустальное, отложил в сторону надкушенное яблоко и молча вышел из комнаты.
Занятно, но ни Равенель, ни Вокэнни, хотя и сидели за тем же самым столом, абсолютно ничего не заметили, погруженные в собственные мысли. Дана явно грезила о предстоящей встрече с Ассилем, а библиотекарь о свидании с очередной книжкой, дожидавшейся его наверху. Я тоже покинула эту замечтавшуюся парочку почти сразу за сьеррином, и тоже по-английски, не попрощавшись — есть внезапно расхотелось.
Ушла я на пристань, ждать Ассиля, благо до назначенного времени оставалось всего ничего. Прохладный морской ветер, которому совсем не мешало неяркое зимнее солнце, остудил голову, но откуда-то навеял печаль. И когда из-за далекого лесистого мыса вынырнул тонкий силуэт куэллы, четко прорисованный на фоне темной воды, картина оказалась идеально соответствующей настроению. «Одинокий скиталец».
Черт! К собакам эту дурь! Пора заканчивать с подобными вывертами. Я сама все решила и выбрала, и нечего теперь плакаться. К тому же прямо сейчас я увижу Ассиля, по которому страшно соскучилась, а через пару часов и Тавеля — жизнь еще не кончилась! Совсем даже не!
В куэллу я запрыгивала уже успокоившись, тем более и Ассиль обрадовался встрече не меньше моего. Рассказывать ему о ссоре со сьеррином не стала — незачем тревожить братишку нашими склоками. Просто объяснила, что решила внять уговорам Тавеля и заняться школой серьезно. Он даже не удивился. Конечно, давно ведь пора.
Но с Тавелем подобный фокус не прошел, впрочем, не сильно я на то и надеялась. Пришлось объяснять все как есть — то бишь и про инициацию, и про наши с Вессаэлем разногласия по ее поводу. И вот тут хисстэ меня удивил — понял все с полуслова и согласился без всяких возражений. А вот на такое я, честно говоря, уже не рассчитывала. Наоборот, готовилась долго и муторно убеждать его в своей правоте, а тут р-раз — и полное вам понимание. Очень неожиданно оно было, но приятно. Только вот этот странный взгляд… Хотя какая разница? Главное, что с сегодняшнего дня я ученик его школы, со всеми вытекающими.
Сидя на жесткой кровати в небольшой, но зато отдельной комнате, которую мне выделили (все-таки ривессэ второго круга, как-никак), я прислушивалась к шуму поздней тренировки, который долетал сквозь открытое окно и мысленно переворачивала очередную страницу своей биографии. Что ж, несмотря ни на что жизнь продолжается. На новом месте. А еще… Как оно там?. «На новом месте приснись жених невесте». Я хмыкнула, закинула ноги на кровать и укрылась одеялом с головой. Ну пусть снится, чего уж.
Глава 15
Солнце… Щурясь на показавшийся над водой яркий краешек, мальчишка решительно тряхнул короткими, неровно срезанными прядями, разгоняя непрошеные воспоминания: «Нет, ну за что это свалилось именно на него? За что?» Впрочем, мысль была настолько не новой, что думать ее уже не хотелось. А вот волосы было жаль. Обрезал он их еще в лодке, узким зарукавным ножом, единственным оставшимся у него оружием, если это шило вообще можно так назвать. Тогда жест показался красивым, сейчас — глупым, но, похоже, именно этот пафос и спас ему жизнь.
Резать волосы в знак не свершившейся еще мести было очень старым, почти забытым обычаем. Сам он вычитал о нем в какой-то книге, ветхой настолько, что та буквально рассыпалась в руках. Да, почти забытым… Но стальной клан о нем, как оказалось, помнил. К счастью. Потому что они поняли все, увидев полумертвого от жажды подростка, лежавшего на подстилке из собственных обкромсанных прядей. Вернее, они поняли главное, но этого хватило — опять же, к счастью. Потому что стальные не убили его на месте, хотя и поклялись когда-то: никто больше не сойдет живым на их берега. Или, наоборот, к несчастью. Потому что они его все-таки не убили.
Иногда он думал, что спасенная жизнь — вовсе не благо, и лучше бы ему дали умереть. Но думал лишь до тех пор, пока не вспоминал о риве. Клятве отомстить. И тогда, сжав зубы, продолжал держаться за эту проклятую богами жизнь. «Потому что клятвы надо выполнять. Любые. Но такие — особенно. И он выполнит ее… Обязательно… Рано или поздно… Но обязательно. Выполнит».
Из полудремы-полубреда, куда парень незаметно провалился, его выдернул скрип дверных петель. Странно, а в их доме они не скрипели никогда. Впрочем, какая разница? Зато он успеет встряхнуться и принять здоровый вид. И тогда, возможно, ему разрешат сегодня выйти из комнаты…
Створка распахнулась до конца, пропуская высокого очень бледного дана. Астээль, Поющий клана стальных. А больше и некому. За те три дня, что мальчишка провел на острове, кроме мага сюда еще никто не входил. Странно, но выглядел он почему-то много старше других данааэ. Хотя сам как раз и дарил ту самую вечную молодость, что стала одновременно и проклятием, и благословением их народа. Может, из-за странно неживого выражения блеклых глаз? Или из-за вечно неподвижной маски, заменявшей ему лицо? Маски совершенно непроницаемой. И совершенно непривычной.
«Впрочем, говорят, у них в клане все такие. С тех самых пор, как из-за предательства у стальных погибло девять из десяти, и они дали зарок не ввязываться больше в стычки остальных семей. И не иметь ни с кем дела до самого окончания войны. Если такое вообще когда-нибудь случится».
Именно Астээль, по странному стечению обстоятельств, Пел и ему, хотя он-то стальным как раз не был. Просто иначе его было уже не спасти. Другой вопрос, зачем этому клану гордецов вообще понадобилось вытаскивать чужого мальчишку почти из-за грани? «Неужто почувствовали в нем пережитое и ими тоже? Что ж, тогда они не ошиблись. Он действительно потерял слишком многих. Практически всех. За одну ночь»…
— Славного тебе дня, Вессаэль. — Привычно равнодушное приветствие помогло разогнать воспоминания. — Вижу, сегодня ты почти в порядке.
— Да, лаэд, в порядке. Могу я уже выйти?
— Выйти? — Поющий несколько секунд пристально смотрел на него. — Что ж, пожалуй… Но только после полудня, не раньше, — остановил он готового спрыгнуть с кровати подопечного. — А пока завтрак и снова спать.
Пришлось смириться — с магами не спорят. Тем более не спорят с магами, которые тебя лечат.
Поднос с едой, как обычно, передали из рук в руки в дверях, и он успел заметить лишь изящную тень да мелькнувшие на мгновение тонкие женские пальцы. Странно, это стало для него почти игрой, неожиданным, но от того не менее приятным развлечением — ловить вот этот момент, и надеяться разглядеть больше, и дорисовывать потом в воображении остальное, и гадать, насколько близок он оказался к действительности. Маленькая, почти запретная сейчас радость, которая, наверное, и помогла ему не сойти с ума совсем. Но сегодня затворничество должно закончиться, и он увидит, наконец, лицо загадочной лаэды. И не только это…
