На дрожащих ногах Владимир поднялся из-за стола и, перед тем, как выйти самому, коснулся стула, на котором сидел собеседник. Дар молчал. Стул оставался холодным, словно на нем сидел покойник.

20 декабря 1880 года, понедельник, вечер, Николаевский вокзал, Санкт-Петербург

Корсаков понятия не имел, сколько ему придется пробыть в Москве, а ехать неподготовленным он очень не любил. Особенно, после летнего путешествия через всю Россию до Пермской губернии с одной единственной дорожной сумкой. Поэтому перед поручиком Павлом Постольским он предстал в сопровождении дюжего носильщика, который, тяжело дыша, катил перед собой тележку с несколькими дорожными кофрами, портпледами и чемоданами. Саквояж с предметами первой необходимости Корсаков тащил сам. Удивление молодого жандарма отразилось у него на лице, поэтому Владимир счел за лучшее ворчливо пояснить:

– С вашей службой приходится быть готовым ко всему! – сочтя долг перед собственной сварливостью выполненным, он протянул руку и искренне улыбнулся. – Рад вас снова видеть, Павел!

Постольский ответил на приветствие неуверенно. «Этого следовало ожидать», подумал про себя Владимир. Они не виделись с октября, когда оба оказались заперты в особняке баронессы Ридигер, и в тот раз юный поручик успел увидеть живого мертвеца, вселившийся в чужое тело дух, а в довершение всего – тварь, которую древние тексты называли «зазеркальным скитальцем». Многие люди после таких встреч становились постоянными обитателями приютов для душевнобольных, но Павел не только выглядел вполне пристойно, так еще и продолжал служить по жандармской части. Владимиру оставалось лишь внутренне порадоваться за душевную стойкость нового знакомого.

Их поезд уже стоял под крышей дебаркадера, которая защищала перрон от зимней непогоды и искр локомотива. Сдав многочисленные корсаковские пожитки в багажный вагон, прицепленный позади паровоза, молодые люди нашли свободное купе в «синеньком6» и расположились с максимальным комфортом. Они были разительно непохожи – среднего роста, чуть полноватый, чисто выбритый, с пышными черными волосами, в щегольском костюме Корсаков и высокий, подтянутый блондин Постольский, с обязательными усами из комплекта «юный жандарм», одетый во всегдашнюю униформу, пусть и зимнюю. Павел оглядывался с неподдельным интересом, впервые оказавшись в вагоне первого класса – если бы не купленные службой билеты, он бы явно не мог себе позволить такую роскошь.

– Любите поезда? – спросил Корсаков.

– Обожаю, – с энтузиазмом подтвердил Павел. – Многие считают, что попасть в железнодорожные жандармы сродни ссылке, но я был только рад.

– А за что вас определили на «чугунку»?

– Это долгая история, – уклончиво ответил молодой жандарм.

– А мы до самой Москвы никуда не торопимся, – Владимир откинулся на мягкую, обитую бархатом, спинку купейного дивана.

– На самом деле я у вас хотел спросить… – неуверенно начал Павел, меняя тему.

– Слушай, давай уже на «ты»! Ни к чему нам «выкать». А спросить ты, верно, хотел про события в особняке Ридигеров. Что, ротмистр с полковником не сочли должным ничего не объяснять?

Поручик смутился:

– Да. Полковника я с тех пор и не видел, а ротмистр… Он и сам занят постоянно, и меня загонял. Хоть и старался, но все объяснения давал на бегу, урывками.

– Боюсь спросить, чем ты, в таком случае, занимался с октября?

– Книгами, в основном, – сконфузился Павел. – Самая жандармская работа. Шатался по книжным лавкам и искал запрещенную литературу по спискам ротмистра.

– Только книги явно были не с революционным душком? – понимающе хмыкнул Корсаков.

– Да уж! Лавочки тоже не похожи на подпольные типографии. Я и не знал, что такие существуют! А книги… Чудные они, эти книги – как те, что мы нашли в гостиной Ридигеров. Не знаю, почему, но уверен – не должны они продаваться свободно. От некоторых у меня мурашки по спине бегают, особенно от гравюр. Там такое паскудство иногда изображают…

– Могу себе представить, – подтвердил Владимир.

За окном раздалось два удара колокола и громкий голос станционного служителя:

– Господа! Машина7 готова! Потрудитесь занять места в вагонах!

– И что ты хочешь знать? – спросил Корсаков.

– Всё! – выпалил Постольский. – Как такое вообще возможно? Почему об этих вещах никто не знает? Даже не так – откуда о них знаешь ты и моё начальство?

– Ну, на первый вопрос я тебе не отвечу, – ухмыльнулся Владимир. – Вернее, отвечу цитатой – «Есть многое на свете, друг Гораций, чего не снилось нашим мудрецам». А относительно того, почему об этом никто не знает – так это неправда! Во все века находились люди, которые посвящали свою жизнь исследованию изнанки нашего мира и всех тех ужасов, что она скрывает. Некоторые передавали свои знания по наследству. Вот и с моей семьей так – из поколение в поколение мы собираем по крупицам знания о неведомых силах, стараемся понять законы, по которым они существуют, и отличить правду от домыслов. Я узнал эти тайны от отца, ему рассказал дед, и так далее. Можно сказать, это фамильное призвание Корсаковых.

– Но почему о вас никто не слышал?

– Во-первых, кому надо, те слышали, – усмехнулся Владимир. – Во-вторых, мы не склонны афишировать свою деятельность. Излишнее внимание только помешало бы нам. Ну, и в-третьих, я никогда не слышал, чтобы жандармы интересовались всяческой чертовщиной, но вот мы с тобой едем в Москву по заданию твоего полковника. Кстати, у его епархии есть какое-нибудь официальное название?

– Боюсь, что нет… Я служил на одной из станций на Финляндской железной дороге, когда к моему начальству явился Нораев с официальным документом о моем переводе в Губернское управление. Не успел прибыть, как в октябре оказался с тобой на Большой Морской и понял, что деятельность полковника не имеет никакого отношения к обычной жандармской службе. Так с чем мы все-таки столкнулись?

– Стихией, – коротко ответил Корсаков. – Стихией, которую мы не можем понять и обуздать. В мире всегда было что-то, чего мы не могли объяснить – погодные явления, болезни, вращается ли солнце вокруг Земли. Разгадка этих тайн мироздания заняла многие столетия. То, чему мы были свидетелями, то, что мы называем призраками, проклятьями, месмеризмом, магией – явления того же порядка. У нас нет приборов, чтобы их измерить и классифицировать. Все, что мы имеем – это опыт. Отчасти – свой, отчасти – предков. То, что хранится в тех самых книгах, за которыми тебя посылают.

– А как же Бог?

– Я не буду убеждать тебя, что Его нет. Больше скажу – моя семья, Корсаковы, верует. Но увы, то, с чем мы сталкиваемся не приблизило нас к разгадке вечных тайн. Существа с той стороны, какими бы они ни были, не являются ни ангелами, ни демонами. Хотя многие хотели таковыми казаться. Так что есть на небе Рай и есть ли в недрах земли адское пекло – сказать не могу. Но во всех религиях, так или иначе, разбросаны крупицы истины, которые, увы, невозможно собрать воедино, – он усмехнулся. – Думаю, виновата Вавилонская башня.

– Но ведь то, что мы видели в особняке Ридигеров – это зло! Чистое зло!

– Нет! – резко оборвал молодого жандарма Владимир. – Еще раз – это стихия. Она может быть страшной, разрушительной, беспощадной. Соблазнять могуществом. Стереть нас с лица земли. Но у неё нет своей воли, нет плана, нет умысла. То, что мы видели, в итоге – дело рук людей. Назарова и Нейманда. Они попробовали направить стихию в нужное им русло – и заплатили за это своими жизнями, и жизнями невинных. Если бы не их ритуал – Амалия Штеффель и надзиратель Решетников остались бы в живых, а нам не пришлось бы срочно латать дыру из нашего мира в жуткое задверье. Стихия может убивать – но куда ей в этом плане до людей?

IV

20 декабря 1880 года, понедельник, вечер, поезд Санкт-Петербург – Москва