Назовешь

Коль своей без спроса, без понятия,

Обретёшь

Только боль сердечную, навечную.

А поймёшь,

Что она сама себе владычица,

Обретешь

Друга верного, в любви навек, всегда космической

Заживёшь!

На перекрестке восьми дорог стоит неприметная избушка. Да, нет же! Не на курьих ножках! Вот что, за приверженность к стереотипам?!

Обычная такая избушка, окна почти в землю вросли, давно потому что стоит.

Но и не только по этому.

Из таких окон сразу видно, зачем индивидууму разных сущностей этот перекресток понадобился.

Что он собой представляет, обувь мигом покажет. От дела бегает, аль дело пытает.

Коль обувь удобная, натруженная, знать, по делу ему срочно надо перекресток пройти. Свой путь найти.

Ну… а каблуки семимильные, да ботинки лаковые бездельников живо с потрохами сдадут. Ибо невозможно дорогами судьбы пройти, да каблуки не сбить и носы не поцарапать. Не только у обуви.

А знаете, у кого самая сбитая обувь, стертые пятки, натруженные руки и надсаженная душа?

У тех, кто настоящую любовь ищет!

Им в этом мире труднее всего приходится.

Столько всего отвлекает, ох, да и только!

И кормиться надо, и старших слушать приходится, и вокруг посмотришь… какая такая любовь?! У всех счетчики в глазах!

Но это только на первый взгляд. Вообще-то в этом мире много, очень много тех, кто любовь ищет.

Но пока найдут её… охохонюшки, сколько всего испытать придется, сколько ложных паутин и чужих путей пройти…

Ни в сказке сказать, ни пером описать…

–Яггусенька, ты чего пригорюнилась?

Баюн вальяжно ввалился в сторожевую избушку. Это неделя выпала им. Дежурства распределялись строго. Отговорки не принимались. Больничные не оплачивались. Отпуск давался в соответствии с графиком.

–Ох, Баюн, Баюнушка. Сколь мы с тобой уже на этом перекрестке провели часов. Сколь душ на верный путь направили… а вот сама я....эх…

Баюн понимающе посмотрел на Хранительницу. В самом соку девка! Всего – то двадцать четыре тыщи с хвостиком на днях минуло. А вот да… и космические силы не помогают… Не встретился ей тот, за кем пошла бы на край света.

В промежутке между дежурствами.

Да и если подумать, какой добрый молодец согласится любушку свою голубушку на пост отпускать?! А вдруг там кто уведет, заманит?!

Поискать ещё такого надобно. Чтоб и понимающий был, и добрый, и щедрый, и с руками, ногами, головой дружил повсеместно. Да чтоб всю жизнь, как отряд верных богатырей, плечом к плечу с супружницей да детками… будущими…

Вот и сидит Ягга Бабаевна в избушке придорожной, зрит в корень, да смету домиков для Домовых рассчитывает.

А у самой тоска в глазах! Знать, весна не за горами! Аль просто время приспело.

– Не грусти, дева милая! Не кручинься! Найдется и на твою шею… ой прости, знаю, что хомут ты в клочки порвешь, ведаю! Найдется и тебе друг сердечный. В своё время.

– Да когда ж оно уже придет, время-то это?!

Ягга в сердцах отодвинула от себя толстую пачку документов, потому что за окошком послышались шаги очередного искателя.

Потом раздался длинный выдох, как будто последний, и рядом со входом брякнулось что-то тяжелое.

Баюн с Бабаевной переглянулись, и опрометью выскочили на улицу.

Рядом с избушкой лежал богатырь. Но такой изможденный, что понять его принадлежность к богатырской когорте, можно было с великим трудом, и только путем просвечивания и сканирования.

Хранительница вздохнула, посмотрела на Баюна, тот виновато выставил вперед мягкие лапки.

Ягга крякнула, и взвалила богатыря на свои нежные дамские плечики.

Богатырь в процессе переноса слегка очухался, и попытался слабо вякнуть о правах и обязанностях богатырей.

Мол, негоже ему на чужих, да ещё таких нежных, девичьих плечах кататься.

На что Ягга влила ему ума чрез задние врата, путем легкого, но благодаря размеру ручки, ощутимого шлепка по мягкому месту. Оное было в легкой доступности.

Богатырь охнул и сдался. Или сдулся. Замолк, короче.

Его сгрузили на мягкую лежанку, и хозяйка пошла, варить взвар укрепляющий. Ибо тощ был богатырь до невозможности!

Напоили странника взваром шиповника на меду. Ещё каких-то травок душистых Ягга в него добавила. И уже совсем скоро богатырь яростно наворачивал щи наваристые, с куском хлебушка свежего.

Рассказывать о себе не мог. Ибо то, чем рассказывают, было занято активным пережевыванием. И вздохами счастья.

А потом… добрался до лежанки, уже самостоятельно. И заснул.

Ягга прибралась в избушке маленько. Да присела у окошечка.

Как-то сам собой в руки напросился посох Деда. Она крутила его в руках, и так, и сяк. Со всех сторон полезная вещь.

На дороге опереться даст. Коли люди лихие накатятся, отбиться поможет. Да и коряги, сучки, каменья всякие разгрести им можно. Крепкий. Семь седьмиц веков несчитанных назад сделан, а до сих пор светится. Наверное, силу вобрал ото всех, кому засветить пришлось.

–Яггуся, а как ты Ягой стала? – спросил Баюн, – ты никогда не рассказывала. Интересно же.

Девушка потупилась… дело давнее было. Но не забываемое.

– Ладно, слушай. Рассказ не коротким получится. Сам напросился.

Была я дочерью царя. Красоткой…

– Почему была?! – возмутился Баюн, – ты и сейчас она есть!

– Не перебивай! Не то передумаю!

Баюн закрыл лапкой рот.

– А царь – батюшка о сыне мечтал. Но родилась я. Нет! Он меня любил безмерно! Но так как делать ему частенько было нечего, советники были справные, то стал он меня брать на все тренировки. Мечом помахать, в мишень пострелять. Богатырей по лужайке повалять.

Они смеялись сперва, потихонечку, да мне поддавались. Потом, когда я всех победила, смеяться перестали.

Иначе как, Яггой Бабаевной не называли.

И такая гордость меня одолела! Такой азарт «всех победю!»… Что зазналась я выше некуда.

А тут уж возраст подошел, замуж идти. А я… я поставила условия, что выйду замуж только за того, кто меня на всех соревнованиях победит.

И в кулинарии в том числе. А! Забыла сказать, что готовить меня нянюшка учила. А уж вкусней её никто не умел обед сварганить!

Где ж такого богатыря найти, чтоб и на ристалище умел был, и учен, да ещё и готовить умел, а так же серенады петь, комплименты говорить, подарки дарить…

И наказал меня Старший. Отобрал один глагол «г», и сказал, что пока не пойму, в чём сила женская, не вернет мне славу добрую!

Так и живу… народ пугаю… да его так то и пугать особо не надобно. Ему что скажут, он в то и верит.

Да это ладно…

Ягга пригорюнилась:

– Сколь уже веков, тысячелетий здесь живу, никак понять не могу:

В ЧЁМ СИЛА ЖЕНСКАЯ!

– Может быть, в слабости?

Донесся слабый голос с лежанки.

Ягга вспыхнула, она никак не ожидала, что гость уже проснулся и всё слышит. И горячо ответила:

– Да, насмотрелась я в вашем мире, как вы, мужчины, слабостью женской пользуетесь! Продавали, за приданное, аль за калым. До свадьбы:

Звезда очей моих. После ты чего тут как туча растеклась!

Богатырь крякнул:

– Да… и такого достаточно… да… дал тебе задачку Старшой, ничего не скажешь!

Богатырь уже поднялся с лежанки и сидел, глядя на грустную Яггу.

Но она сердито отмахнулась косой, и ушла во двор. Оттуда стали слышны звуки ударов.

Баюн участливо глядя на недо совсем очухавшегося богатыря, сказал:

– Ты ей только не вздумай втирать, что-то типа: Лес рубят, щепки летят, не мы такие, жизнь такая.

Сколько не плети таких плетей, а обуха они не перешибут.

А вот она обухом может…

Баюн икнул:

– Я – то верткий, да небольшенький, успеваю увернуться. А тебя много, куда-нибудь да попадет! Она ж такая иногда бывает, сначала делает, потом извиняется!