Снаружи, за стеной раздался отчетливый громкий шорох. Словно кто-то касался стены. Рей вздрогнула, оглянулась на окно, и Бен очнулся.

— Мы же не заперлись, — полувопросительно шепнула она.

Он отрицательно мотнул головой, быстро встал. Рей тоже поднялась, достала фонарик. Взяв со стола пистолет, Бен задул керосиновую лампу, решительно пересек маленькую комнатку и чуть приоткрыл незапертую дверь.

В лицо тут же дохнуло промозглой сыростью. У самого порога густыми слоями стлался туман, в неярком свете диодного фонарика было видно, как он растекается, расползается, бесконечно и непрестанно меняет форму, как какое-то фантастическое существо. Ничего невозможно было разглядеть, почти не угадывались даже черные стволы деревьев, казалось, будто они тоже движутся — то приближаются, то удаляются.

— Какой-нибудь ночной зверь, — неопределенно сказал Бен и, быстро закрыв дверь, запер ее на ключ. — Уф…

Сама идея выглядывать в темноту показалась ему идиотской. Что они там собирались разглядывать? Зачем? Надо было сразу запереть дверь! Да, похоже, все-таки не стоило столько пить…

— Уф, — подтвердила Рей и поежилась. Выяснять, что таилось за дверью в этом зловещем тумане, у нее тоже явно не было никакого желания — Это наверняка был Слонопотам, но мы в домике.

Она взяла один из его блокнотов и начала листать.

— Там… — поспешно сказал Бен, — некоторые вещи… Это… скажем так, метафоры. …

— Того, что ты живешь в аду? Твоих собственных демонов?

Бен кивнул.

— Я, кажется, нигде и никогда не испытывал такой потребности рисовать, как здесь, — усмехнулся он. — Но это еще и своего рода дневник. Пропавшие люди, мои размышления… Черная дверь, которая не давала мне покоя…

Рей перевернула страницу и вдруг замерла. Бен вгляделся в рисунок.

— Его звали Финн, — пояснил он. — Финн Дьома. Ему… удалось убежать, когда я пытался его вывести и передать Маз. Он был не в себе, как и все остальные. Думаю, он погиб. Где-то тут, в лесу, я так его и не нашел.

— Он жив, — тихо сказала Рей. — Я с ним говорила. И… после этого я окончательно решила проникнуть в монастырь.

Бен смотрел на нее и не мог отвести взгляда. Она была такой… такой невозможно красивой. Тусклый свет керосиновой лампы смягчал черты лица, отблески пламени, разгоревшегося в печке, играли на ее встрепанных волосах, и все это делало ее похожей на какую-то сказочную принцессу. Которая добровольно захотела остаться с чудовищем и разделить его одиночество…

Нарисовать бы ее такой… Или… Ему снова стало жарко от мгновенного видения — Рей позирует ему обнаженная, только в старинных в украшениях его бабушки, там, в коттедже… Что за черт! Надо взять себя в руки! Он понимал, что его развезло от алкоголя, что сила воли просто отключилась. Она тут исповедуется, а он…

— Что ты так смотришь? — вдруг спросила Рей. — Хочешь меня нарисовать?

— А ты бы хотела, чтобы я тебя нарисовал? — Это вырвалось само, он не успел себя остановить, и голос прозвучал так низко и томно.

Рей неожиданно вспыхнула.

— Лучше я тебя нарисую!... Мессир Пух… — Она вскочила и тут же покачнулась, схватилась за шкаф. — Я тоже… Могу! Где тут у тебя… эти… карандаши или чем ты…

Он тоже поднялся.

— Я же хотел тебе показать… документы…

— Я что-то такая пьяная, — сообщила она, вдруг хихикнув, и, снова покачнувшись, схватилась для равновесия за его предплечье. — Как мы так напились…

— Тогда лучше ложиться спать… — протянул Бен, чувствуя, что его как будто еще сильнее накрыло хмелем. — Завтра на рассвете уже нужно вернуться в монастырь. Поэтому иди в кровать, я сейчас достану одеяло. Можешь еще и пледом сверху укрыться для тепла. Хотя в комнате вроде бы…

— А ты? — перебила Рей, вглядываясь ему в глаза снизу вверх.

Зрачки у нее были расширены, и в полутьме комнаты, освещенной теперь только огнем в печке, ее глаза казались огромными и очень темными.

— А я на полу, — начал было Бен.

— Ах, ну конечно! — громко фыркнула она. — Именно так я и думала! Но только нате-ка выкусите, мессир, спать вы будете со мной на кровати!

— Зачем тогда спрашивала, — усмехнулся Бен, глядя на нее с улыбкой.

— Если ты тут думаешь играть в рыцаря, то можешь положить между нами меч, — продолжала Рей, глаза у нее возбужденно блестели.

— Меч?

— Ну, если опасаешься, что будешь покушаться на мою честь или я на твою, — хихикнула она снова. — Как в средневековых романах. «И они разделили ложе, и чтобы сохранить честь девы, он положил между ними меч…»

— Что-то я не помню таких романов, — хмыкнул Бен и полез в шкаф за одеялами. — Хотя я их в принципе не особо читал…

— Ну, не романы, — досадливо отмахнулась Рей. — Просто обычай такой… У тебя есть меч?

Она отдернула занавеску и плюхнулась на кровать, откинулась назад, опершись руками на матрас. Краем сознания Бен отметил, что язык у нее совсем заплетается. Впрочем, и сам он был не сильно трезвее… Мысли путались все сильнее, перед глазами все расплывалось. Тепло от печки, хмель, усталость — все навалилось разом.

— У меня нет меча, — сообщил он, изучая содержимое шкафа. — Там у тебя два… этих… подушки? Могу принести еще, если… не хватает.

— Два… меча... подушки… две… — Рей уже встала на четвереньки, заглянула в изголовье кровати под покрывало, и Бен на мгновение прикрыл глаза, потому что вид ее хорошенькой задницы был сейчас совершенно невыносим. — Несите лучше сюба… седя сюдасе… себя сюда, сэр Лось Здоровенный!

Бен фыркнул, бросил на кровать два одеяла и взял уже снятое Рей тонкое покрывало.

— Меня посвятили в рыцари, а я и не заметил. Тебе дать еще плед?

— У тебя был бы меч и щит такой… — продолжала болтать она, совершенно его не слушая. — С рогами… и девиз…

— Щит с рогами?

— Ну, ты же сэр Лось, поэтому щит, и меч, и…

— Так, Рей, все… залезай под одеяло.

— Ты тоже!

— Я тоже, — согласился он, скидывая ботинки, и нырнул в постель.

Чуть отсыревшую, прохладную, с влажноватым бельем, пахнущим затхлостью и старым деревом. Впрочем, они сейчас быстро согреются, подумал Бен отстраненно. Вдвоем…

Он накрылся одеялом, Рей возилась рядом, устраивая себе ямку поудобнее. Кажется, она совсем замерзла — Бен придвинулся к ней, чтоб поделиться с ней своим теплом.

— Ну что… Спокойной ночи, брат Пятачок?

— М-м-м… угу…

Бен приподнялся на локте и склонился над ней. Глаза у нее блестели, она смотрела на него неотрывно и вдруг облизнула губы. В полутьме, в тепле и уюте общей постели, в опьянении от хмеля и ее близости он потерял все ориентиры, контроль, рассудок. Его тянуло к ней неостановимо, неудержимо, невозможно — она была тут, совсем рядом, ее тепло, ее дыхание, ее сияющие глаза так близко, ее губы — здесь, вот, еще чуть-чуть и…

И он сделал это — нежно, едва ощутимо поцеловал ее, осторожно, неловко, а потом еще, и еще, легко, невесомо, как будто в шутку, и где-то на краю сознания билась мысль, что это же не считается, да? Можно же немного, совсем чуть-чуть, совсем… Но Рей вдруг тихо вздохнула, приоткрыла рот, и он больше не смог.

Не осталось уже никаких мыслей; он сам не заметил, как подмял ее под себя и уже со стоном прикусывал ее губы, толкался языком в ее рот, безумно, безудержно, а она отвечала — так же неистово, почти грубо.

Старая деревянная кровать жалобно скрипела под ними, но он не слышал. Осталась одна лишь жаркая невыносимая потребность, мучительная, невыносимая, застилающая сознание; одно лишь нестерпимое желание — быть с ней, насытиться ею, напитаться, взять себе ее всю, без остатка, сейчас, немедленно. Вся она была здесь, для него — сладкий, яблочный и медовый привкус алкоголя на ее губах, ее горячий рот, ее руки, обхватившие его за шею, ее раздвинувшиеся для него бедра, захватившие в плен его колено.

Она всхлипывала и стонала, притягивая его ближе к себе, шептала что-то невнятное между поцелуями, тянула его за волосы, зарываясь в них пальцами, выгибалась, подставляя ему шею. Бен скользнул губами ниже, к ключице, к теплой ложбинке груди под расстегнутой рубашкой…