–– Женщины научились заботиться о себе, мадам де Ла Тремуйль. Все торгуют, обогащаются, продаются. Уже мало кого увлечешь сказочкой о хорошей жизни под крылышком мужа!
Ее речь была под стать тому, что я видела. Вдоль набережных торговали не только аристократическим прошлым, но и самыми банальными товарами: тканями, маслом, мылом, шерстью, хлебом, кружевом, пудрой, солью, платками, перчатками, дровами, углем, сапогами, лентами, цветами – самыми разнообразными вещами, которые Бог знает откуда взялись или Бог знает откуда были украдены. Столица была переполнена мошенничеством, это читалось в облике ее улиц. Сад Тюильри, насколько я могла заметить, окончательно превратился из места прогулок благородной публики в клоаку, где царили проститутки, сутенеры и праздно шатающиеся солдаты, которых было, ввиду намечающейся войны с Италией, огромное количество.
Эме снова перехватила мой взгляд:
–– Это еще что! На Елисейских полях проститутки вообще голыми выглядывают из окон, кричат и визжат изо всех сил, чтоб привлечь внимание… Никогда еще в Париже не торговали женским телом так, как сейчас!
Она выражалась свободно, резко, так, как никогда не принято было выражаться при королевском дворе. Я не знала, так ли уж нужно мне возобновлять знакомство с герцогиней, столь явно демонстрирующей моральный упадок нашего сословия. К примеру, в Бретани знакомые мне аристократки вели себя совсем иначе, много сдержаннее, и выглядели благороднее… Помимо того, перед ней, постоянно жалующейся на недостаток средств и сетующей на отсутствие достойного мужа рядом, мне было как-то неловко из-за того, что я сама не бедна и замужем за герцогом дю Шатлэ, который был нынче в некотором роде роялистской знаменитостью. Однако Эме интересовала меня – во-первых, своей явной близостью с Клавьером, во-вторых, опытом жизни в Лондоне. Я хотела осторожно выудить у нее немного сведений о том и о другом, поэтому, поразмыслив, не стала противиться, когда она, сжав мою руку своей горячей сильной рукой, предложила перекусить на Елисейских полях.
–– Время к вечеру. Вы были у Фраскати?
–– Нет. Я совсем недавно приехала в Париж.
–– Ха-ха, недавно! Скажите лучше, вы сто лет здесь не были. Вот уже год, как это лучший летний сад в столице. Там отлично играют музыканты и отлично кормят. А дамам нынче не возбраняется пообедать без мужского общества и даже пропустить стаканчик-другой!
Елисейские поля, как я видела, активно застраивались особняками и увеселительными заведениями и уже не выглядели аллеей для верховой езды, проложенной среди пустоши. Жить здесь раньше было не особо престижно, но со временем эта просторная улица обещала стать популярной. Верховой езды, впрочем, здесь и сейчас было вдоволь: вдоль широкого проспекта, окаймленного зелеными газонами и газовыми фонарями, неслись всевозможные экипажи, позванивая серебром и медью упряжи, проносились ловкие всадники в жокейских костюмах, зачастую – как я заметила – на очень породистых и дорогих лошадях. Кофейни были полны, и франтоватые молодые люди, усевшись на раскладных стульях, пили кофе и болтали, разглядывая проезжающие мимо коляски. Было шумно, как на ярмарке.
–– В конце Елисейских полей купил дом старший брат Бонапарта, Жозеф, – заметила герцогиня, – так что здесь скоро и арпана свободного не останется, все участки раскупят.
Она велела кучеру остановиться у огромного заведения, утопающего в зелени каштанов. Весна уже так буйно проявила себя в городе, что сквозь завесу растительности я даже не сразу разглядела, что ресторан Фраскати – это не отдельное большое здание, а несколько просторных деревянных павильонов, возведенных на скорую руку, с большими окнами и легкой крышей для укрытия от непогоды. Деревянные конструкции были задрапированы яркими легкими тканями, украшены картинами на темы греческой мифологии и увиты растениями; повсюду испускали аромат ящики с нарциссами, тюльпанами, крокусами, круглились кроны лимонных деревьев, посаженных в кадки. По углам были расставлены античные светильники на высоких бронзовых треножниках. Журчали мраморные фонтаны в виде геркуланумских статуй… Вечерело, и павильоны были полны народу. На помосте оркестр наигрывал легкие вальсовые мелодии, под которые некоторые посетители ели, а некоторые тут же, между столами, носились в танце или, вернее сказать, обнимались, отплясывая. Женщины были в прозрачных платьях, с обнаженными руками и плечами, с прическами, перегруженными кружевом и золотом, мужчины – в сюртуках с немыслимо высокими галстуками, часто с массивными золотыми часами, нарочно закрепленными на виду, то есть в передних нагрудных карманах.
Никогда прежде я не видела ничего подобного. Общество, открывшееся мне, находилось будто в каком-то чаду, пьяном угаре, – казалось, люди предаются безудержному и неприличному веселью, вырвавшись из тюрьмы или спасясь от смерти. Я видела тут и воспитанных дам, и совершенно вульгарных женщин, увешанных, тем не менее, драгоценностями, – раньше никому и в голову не могло прийти, что они могут оказаться на вечеринке под одной крышей.
–– Видите? – кивнула Эме чуть хмуро в сторону вальсирующих. – Весь Париж танцует. Все бросились в объятия Терпсихоры14! Знаете, что держать бальный зал нынче очень выгодно? К примеру, чтоб потанцевать в отеле Бирон, надо заплатить двадцать пять франков! А в отеле Телюсон – и того дороже.
–– Разве теперь достаточно заплатить, чтобы попасть на бал? – растерянно осведомилась я.
–– Революция всех уравняла! – язвительно пояснила Эме. – В любое бщество можно попасть, имея деньги! Впрочем, у совершеннейших бедняков теперь есть собственные танцевальные залы, вход в которые стоит два су.
–– Почему же вы не заведете себе бальный зал, если это так выгодно? – спросила я машинально, лишь бы что-то спросить, ибо еще не вполне поборола в себе оторопь от увиденного.
–– Легко сказать, мадам де Ла Тремуйль! Для этого надобно иметь большой дом в Париже, вроде вашего. Нет, моя мечта – игорный салон. Это куда прибыльнее и не в пример легче.
Манеры публики в ресторане Фраскати были, на мой взгляд, ужасны. Мужчины разговаривали с дамами, не снимая головных уборов, и открыто целовали им руки повыше локтя. Женщины, как я заметила, в упор, не стесняясь, разглядывали нас с Эме в лорнет и довольно громко обменивались своими впечатлениями, которые я вполне могла бы расслышать, если б напрягла слух.
Герцогиня уверенно, я бы даже сказала, походкой гренадера пересекла зал и заняла свободный столик в нише. По всему было видно, что она здесь частый гость и официанты ей рады. Служителю, явившемуся по первому щелчку пальцев, она заказала обильный обед и две пинты шабли15.
–– Будет ли петь сегодня Гара, мой любимчик? – поинтересовалась она у официанта.
–– Через час или два, мадам. Не одна вы его ждете! – засмеялся официант, ловко сдергивая грязную скатерть со стола и расстилая новую.
Эме наклонилась ко мне:
–– Ах, какой это певец! И какой красавец! Я с ума по нему схожу.
Я понятия не имела, кто это, и вообще нахождение в подобном месте вызывало у меня легкую тревогу, будто я находилась в притоне. Неужели именно так живет сейчас столица? Может, мне лучше уйти, пока меня никто здесь не заметил? Прежде чем я успела додумать эту мысль, официант грохнул на стол два горшка с густым овощным супом, дюжину жареных перепелов в виноградном соусе, паштет, большую тарелку с вареньем и овечьим сыром и песочный пирог с мирабелью16.
Герцогиня всплеснула руками:
–– О-о! Мои перепела… Отведайте, Сюзанна, лучше этого могут быть только жареные дрозды!
Меня больше беспокоил громадный запотевший графин с белым вином, который был водружен на стол вместе со снедью. Зачем столько вина? Он напомнил мне большущие фьяски17 с кьянти, столь популярные в моей родной Тоскане, и я с тревогой сказала об этом сотрапезнице.
