– Рад тебя видеть, приятель, – говорит незнакомец. – И прими мои глубокие соболезнования насчет Беа.

Я чувствую, как Эдди напрягся.

– Крис, – произносит он, пожимая парню руку. – Я тоже рад тебя видеть. И спасибо за цветы.

Крис лишь качает головой в ответ. На нем светло-серый костюм, а позади у тротуара припаркован «Мерседес». Сидящая на пассажирском сиденье женщина наблюдает за нами, и я чувствую, как ее взгляд останавливается на мне. Усилием воли я сдерживаю порыв одернуть подол платья, единственной нарядной вещи в моем гардеробе.

– Ужасно, просто ужасно, – продолжает Крис, как будто собеседник не знает, что в смерти жены нет ничего хорошего, но Эдди лишь морщится и кивает.

– Еще раз спасибо, – говорит он.

Кажется, сказать тут больше нечего, но тут Крис бросает на меня быстрый взгляд.

– Она была чертовски привлекательной женщиной, – добавляет он, и я чувствую, как его распирает от вопросов.

Кто я такая, черт возьми, неужели это свидание, неужели Эдди всерьез собирается заменить Беа мной, этой бледнокожей некрасивой девушкой, одетой в платье на размер больше необходимого?

– Да, – соглашается Эдди, и я жду, что он вот-вот меня представит.

Крис тоже этого ждет, но Эдди лишь с неловкой улыбкой крепко хлопает его по плечу.

– Увидимся, – говорит он. – Передавай Бет привет от меня.

Пока мы идем по тротуару, меня осеняет, что с момента появления Криса, с той минуты, как имя Беа скользнуло между нами подобно призраку, Эдди ни разу не взглянул на меня.

Он не предлагает проводить меня до машины.

И не целует на прощание.

Все в доме Ингрэма как будто ждет возвращения Бланш.

Появившись там следующим утром, я ощущаю себя грузной и заторможенной, вчерашнее неудачное свидание с Эдди тяжелым камнем сидит в груди. Почему-то мне кажется, что нынешний день как нельзя лучше подходит для того, чтобы по просьбе Триппа прийти и собрать вещи Бланш.

Прошлым вечером надо мной витал призрак Беа, сегодня – Бланш.

Прошло уже несколько месяцев с момента ее исчезновения, но одна из сумочек все еще стоит на столе в прихожей. Там же кучка драгоценностей: змеится колье, беспорядочно свалены кольца. Я представляю, как Бланш возвращается домой после ужина в каком-нибудь ресторане, снимает все эти украшения, небрежно бросает их на широкое стеклянное основание лампы, скидывает с ног туфли прямо под стол. Пара балеток в розовую клетку все еще лежит там. Бланш пропала в июле, и на ум приходит ее образ в подходящей по цвету блузке и белых капри. Местные женщины летом всегда походят на цветы, они словно яркие всполохи красок на фоне неистово зеленых лужаек и ослепительно голубого неба. Это так непохоже на моду восточных штатов, где прошло мое детство: там черный всегда был в почете. Здесь, кажется, даже на похоронах можно увидеть кого-нибудь в наряде сиреневого цвета, а невесты носят маково-красные свадебные платья.

Я никогда не пыталась взять ничего из вещей Триппа – поверьте, он бы заметил. В отличие от Эдди Трипп оставил все фотографии Бланш на виду. Я думаю, после ее смерти он даже добавил несколько снимков для всеобщего обозрения – похоже, все доступные поверхности забиты фотографиями в рамках. Как минимум на пяти из них запечатлен день свадьбы: белокурая Бланш улыбается, Трипп смутно напоминает ее брата, но тогда он был далеко не такой одутловатый и поникший, как теперь.

Войдя в дом, я нахожу Триппа в гостиной. Он сидит и держит в руке пластиковый стаканчик, наполненный льдом и янтарной жидкостью, и это уж точно не охлажденный чай. На часах половина десятого утра.

– Здравствуйте, мистер Ингрэм, – окликаю его я, позвякивая ключами в руке на случай, если он забыл, что сам дал мне их. Это произошло еще тогда, когда Трипп делал вид, что способен продолжать ходить на работу.

Честно говоря, я даже не знаю, чем он занимается. Мне казалось, что он адвокат, но, возможно, это из-за внешнего вида: такое впечатление, будто у него нет другой одежды, кроме рубашек поло и брюк цвета хаки, и по всему дому валяются принадлежности для игры в гольф – входную дверь подпирает сумка с клюшками, в ротанговой корзине рядом лежит множество специальных туфель, а колышки разбросаны так же легкомысленно, как драгоценности его жены. Даже на стаканчике, из которого Трипп уныло потягивает утреннюю выпивку, красуется эмблема какого-то гольф-клуба.

На его коленях лежит фотоальбом, и, когда я прохожу дальше в полутемную гостиную, Трипп наконец поднимает на меня взгляд своих тусклых глаз, прикрытых дизайнерскими очками.

– Джен, – произносит он. Я не поправляю его: хотя я уже объясняла Триппу несколько раз, что меня зовут Джейн, похоже, это никогда не пробьется сквозь толщу виски «Вудфорд резерв», в котором постоянно плавает его мозг.

– Вы просили меня сегодня начать со второй комнаты для гостей, – указывая наверх, напоминаю я Триппу, и после секундного замешательства он кивает.

Я поднимаюсь наверх, но мысли заняты не Триппом и Бланш. Из головы не выходит Эдди, наш вчерашний ужин. То, как он просто кивнул, когда я сказала, что сама дойду до машины, как мы неловко обнялись на тротуаре и как быстро он ушел. Я думала… Черт, это не имеет значения. Возможно, я думала, что между нами что-то происходит, но, очевидно, ошибалась, и теперь остается лишь сосредоточиться на том, чтобы войти во «вторую гостевую комнату» в доме Ингрэмов и упаковать… кто знает, что именно.

Спальня на втором этаже относительно небольшая, оформленная в синих тонах с узорами из тропических цветов. На полу стоят коробки и пластиковые контейнеры, но у меня такое чувство, что это не Трипп их сюда поставил. У него же есть сестры – возможно, они приходили, чтобы подготовить комнату к моему появлению, и сделали что-то вроде предварительной уборки, лишь бы поддержать иллюзию, что это Трипп взял себя в руки, чего он решительно не делал.

Не проходит и десяти минут, как раздаются его шаги.

Полагаю, в свое время Трипп очень походил на Джона. Конечно, он симпатичнее, светловолосый, не такой жалкий и меньше напоминает нечто, что растет в темных щелях за холодильником. Но у них есть что-то общее, как будто Трипп тоже способен подчистую съесть продукты, подписанные чужим именем. Готова поспорить, далеко не одна женщина в Университете Алабамы оборачивалась с удивлением, внезапно обнаружив Триппа Ингрэма в дверном проеме, и гадала, почему такой безобидный с виду парень вдруг нагоняет на нее такой страх.

Но обильные возлияния мешают Триппу предстать в пугающем образе. Он наверняка хотел незаметно подкрасться ко мне, застать врасплох в «синей спальне», но я слышу его шаги в коридоре, хотя Трипп двигается медленно и, похоже, старается вести себя тихо. «Может, не стоит ходить в туфлях для гольфа по деревянному полу, идиот?» – думаю я про себя, но, повернувшись к нему, застывшему в дверях, улыбаюсь.

– Все в порядке? – интересуюсь я.

Водянистые карие глаза Триппа слегка округляются, лицо перекашивает кислая мина, вероятно, потому, что я разрушила его некие планы. Может, Трипп надеялся, что я тоненько взвизгну, уроню коробку и зажму рот руками, покраснев. Наверное, ему бы это понравилось. Не сомневаюсь, что Трипп Ингрэм из тех придурков, которые дергают рулевое колесо, прыгают в лифте и притворяются, что сталкивают своих подружек с высоты.

Мне знаком этот тип парней.

– Если хочешь, можешь забрать все эти вещи, – говорит Трипп, позвякивая льдом в пластиковом стаканчике. – Все это ничего не значило для Бланш.

Я это вижу. Комната красивая, но в ней есть что-то от гостиничного номера, как будто все здесь подобрано исключительно ради внешнего вида, а не по чьему-то личному вкусу. Я бросаю взгляд на стоящую рядом с кроватью лампу, похожую на старомодное жестяное ведро. Абажур покрыт нежным сине-зеленым цветочным узором, и я могу поклясться, что где-то видела его раньше, что не удивительно – все безделушки в этих домах выглядят одинаково. Разве что кроме дома Эдди. И тут до меня доходит, что на самом деле все в этих домах кажется бледной подделкой вещей Эдди, ксерокопией из аппарата, в котором постепенно заканчиваются чернила, и поэтому напечатанное с каждым разом выглядит чуть более тусклым, чуть менее отчетливым. Мне становится ясно, где я видела эту похожую на жестяное ведро лампу.