По мере того как крепла и становилась более большевистской Красная армия, анархисты, бежавшие вначале от гонений, волной прокатившихся по крупным промышленным центрам, почувствовали, что даже на фронте дни махновских и других анархистских соединений, частей и отрядов сочтены, а уж в грядущий процесс коммунистического государственного строительства они не впишутся точно. Большевики умело использовали «батьку» Махно и его «орлов» в борьбе против Деникина и Врангеля и каждый раз, когда накал сражений ослабевал, усиливался нажим на самого крестьянского вожака. Понимая, что Махно не устоять против Троцкого, часть сподвижников «батьки» снова двинулась в путь. Одни ушли в Сибирь, чтобы сражаться против «сибирского диктатора» – Александра Васильевича Колчака. Другие прорывались в тыл войск Деникина, надеясь на военный успех и поддержку крестьян там, и, наконец, одна, глубоко законспирированная, группа направилась в Москву – для мести большевикам. В ее состав входили Казимир Ковалевич, слывший лидером анархо-синдикалистов среди железнодорожных рабочих – пролетарской элиты тех времен, Петр Соболев и Михаил Гречанников, служившие до этого в контрразведке Махно, бывший эсеровский боевик Донат Черепанов – «хулиган», по определению своего одноклассника поэта Владислава Ходасевича, и многие другие решительно настроенные личности, которые видели последний шанс на победу в организации серии шокирующих терактов в сердце большевистской России – Москве.

За короткий срок в столице была создана слаженная подпольная организация, сумевшая остаться абсолютно незамеченной для чекистов и у них под носом организовавшая производство бомб для диверсий и типографию для печати пропагандистских листовок тиражом до 15 тысяч экземпляров каждая. Деньги на все нужды добывались проверенным способом: организацией «эксов», то есть налетов, грабежами касс в Москве и даже на оружейном заводе в Туле. Готовились «взорвать» режим, но взрыв в Леонтьевском переулке стал первой и последней акцией этой группы.

Тайну авторства диверсии долго сохранить было невозможно. Организаторы теракта неизбежно должны были заявить о том, что взрыв в Леонтьевском – это их рук дело, но сначала необходимо было подготовить пути отступления. Однако, как часто бывает в подобного рода делах, мощную и хорошо законспирированную организацию погубило нелепое совпадение. Пока чекисты просеивали население Москвы в поисках диверсантов Деникина, 29 октября в их руки совершенно случайно попалась (в поезде и далеко от столицы: как раз в районе Брянска) восемнадцатилетняя анархистка Софья Каплун с письмом, указывавшим на истинных организаторов взрыва. Следствие немедленно развернулось в нужную сторону и скоро получило доказательства. В материалах, изъятых при первых обысках и отпечатанных в той самой типографии, недвусмысленно объяснялись мотивы диверсии:

«…Вечером 25 сентября на собрании большевиков в Московском комитете обсуждался вопрос о мерах борьбы с бунтующим народом. Властители большевиков все в один голос высказались на заседании о принятии самых крайних мер для борьбы с восстающими рабочими, крестьянами, красноармейцами, анархистами и левыми эсерами, вплоть до введения в Москве чрезвычайного положения с массовыми расстрелами…

Наша задача – стереть с лица земли строй комиссародержавия и чрезвычайной охраны и установить Всероссийскую вольную федерацию союзов трудящихся и угнетенных масс… Близится третья социальная революция…

17 июня с. г. Чрезвычайный военно-революционный трибунал расстрелял в Харькове семь повстанцев: Михалева-Павленкова, Бурбыгу, Олейника, Коробко, Костина, Полунина, Добролюбова и затем Озерова. 25 сентября с. г. революционные повстанцы отомстили за их смерть Московскому комитету большевиков. Смерть за смерть! Первый акт совершен, за ним последуют сотни других актов, если палачи революции своевременно сами не разбегутся»[86].

Теперь оставалось только найти непосредственных исполнителей взрыва, тех, кто за ними стоял, и по возможности ликвидировать всю организацию, включая ее ячейки и отделения в других городах. Московская ЧК развернула настолько бурную деятельность, что сегодня можно только поражаться тому, как эффективно работали чекисты и какая точная была составлена база данных потенциальных преступников в эпоху, далекую не только от компьютеров, но даже от стопроцентной грамотности оперативников и следователей. Арест первых двух анархистов привел к целой цепочке следующих провалов. Вскоре на подмосковной даче в Краскове были обнаружены типография и химическая лаборатория, которые при штурме были взорваны обороняющимися. Непосредственные исполнители теракта в Леонтьевском Ковалевич и Соболев погибли в перестрелке. Но на разных московских адресах взяли живыми других лидеров боевиков: Александра Барановского, Михаила Гречанникова, Леонтия Хлебныйского и многих других. У арестованных в больших количествах изымались деньги, оружие, боеприпасы, липовые документы. Причем нередко сами бланки были настоящими, подлинными, и только внесенная в них информация оказывалась легендой прикрытия.

Арестованный МЧК боевик Леонтий Васильевич Хлебныйский (настоящее имя Иван Лукьянович Приходько, подпольная кличка «Дядя Ваня») явился в Москву с фронта, из 46-й стрелковой дивизии, где успел всего две недели послужить помощником начальника штаба. Этого времени ему хватило на главное: легализоваться и разжиться необходимыми для пребывания в столице документами. Его «случайным» попутчиком стал еще один боевик – Александр Петрович Домбровский («Сашка»), в 46-й дивизии не служивший, но получивший бланки соответствующих документов от третьего попутчика – Казимира Ковалевича, ставшего одним из главных организаторов и исполнителей террористического акта. Стоит ли говорить, что все они ехали в Москву вместе с другим помощником начальника штаба все той же 46-й дивизии – Георгием Голубовским, его сестрой Александрой и женой Люсей. По пути Жорж предложил своим старым друзьям место, где можно остановиться в Москве, – квартиру родственников в доме номер 5 по Троицкому переулку. Там, на постое у супругов Ратниковых, 3 ноября чекисты и взяли Домбровского и Хлебныйского – обоих с документами военнослужащих 46-й дивизии. Арестовали их вместе с хозяевами, и источник, из которого террористы получали документы прикрытия, обнаружился очень скоро.

Из показаний Александра Домбровского, данных им на следствии в МЧК в период с 6 по 27 ноября 1919 года:

«Признаюсь, что я скрыл, что бланки я получил от Г. Голубовского, потому что не хотел его впутать в грязную историю. Точное количество бланков, полученных мною от Г. Голубовского, я не помню, но кажется, что было их около десяти, все эти бланки были с печатью 46-й дивизии. Кроме этого, он назвал фамилии, нужные для подписи, также дал мандат, заполненный уже для образца. Голубовский мне бланки, собственно говоря, не продал, но одолжил у меня около пяти тысяч рублей. Часть бланков я получал от Г. Голубовского в дороге, когда с ним ехал в вагоне, а часть получил здесь, в Москве. Я Голубовскому не говорил, для какой цели я беру эти бланки, хотя он и спрашивал меня, для чего я беру столько…

Пять бланков военно-политического комиссара 46-й стрелковой дивизии с печатями я похитил у Голубовского на квартире…

Прошу внести поправку. Что касается моих предыдущих показаний, будучи очень взволнованным, я перепутал некоторые подробности в своих показаниях. Я раньше говорил о том, что ходил куда-то на собрание подпольных анархистов, но теперь я вижу, что я перепутал, никуда на собрание каких бы то ни было анархистов я не ходил (ни подпольных, ни легальных). Отрицаю также и то, что я одолжил Г. Голубовскому деньги; последний у меня никогда денег не просил, а также я ему не давал.

Голубовский дал мне около десятка бланков, так как я собирался ехать на Украину. Кроме того, я без его ведома взял у него штук пять бланков. Я часть их передал Хлебныйскому, часть их была возвращена в напечатанном виде. Квартиру в Троицком переулке нам указал Голубовский, и мы прямо проехали с вокзала туда. На других квартирах я не жил. Заходил я в гости к Голубовскому и в гостиницу “Луна” к Воле»[87].