И для отца, и для матери радость от рождения сына была особенной, ибо она пришла на смену печали. За два месяца до рождения Юрия умер третий сын Всеволода – младенец Глеб (а ещё за год до того – и второй, Борис). Отец Юрия, Всеволод, несомненно, должен был увидеть добрый знак в том, что новорожденный появился на свет в день, посвящённый святому покровителю своего деда, основателя всего рода князей Юрьевичей – Юрия Долгорукого (в так называемый осенний «Юрьев день» – память освящения церкви Святого Георгия в Киеве). Наречение «дедним» (то есть дедовым) именем, да ещё совершённое ростовским владыкой, должно было снять печать некоего проклятия, тяготившего княжескую чету. И действительно: спустя год с небольшим, 8 февраля 1190 года, у княгини родится пятый сын, наречённый Ярославом (а в крещении Фёдором) – родится столь же здоровым, как и Юрий. Здоровыми и жизнеспособными появятся на свет и следующие их сыновья.
После смерти в младенчестве Бориса и Глеба Юрий стал вторым по старшинству сыном Всеволода Большое Гнездо. Он уступал лишь первенцу княжеской четы – Константину, появившемуся на свет за три года до него, в 1185 году.
Юрий (или Юрги, Гюрги, как звучит это имя в летописи) – русское произношение имени Георгий. Для княжича имя это одновременно стало и мирским, используемым в повседневной жизни, и крестильным – для церкви. Дело в том, что в древней Руси в течение долгого времени князья, как правило, носили два имени – крестильное и мирское, княжеское. Но в XII веке некоторые имена стали восприниматься как одновременно княжеские и крестильные; это, как правило, были крестильные имена великих, прославленных предков – например, Василий (крестильное имя святого Владимира, Крестителя Руси, и его правнука Владимира Мономаха), Роман и Давыд (христианские имена первых русских святых Бориса и Глеба), Андрей (крестильное имя внука Владимира Святого князя Всеволода Ярославича). И Георгий – имя, которое носил в крещении князь Ярослав Мудрый. В летописи князь Юрий Всеволодович будет именоваться то Юрием, то Георгием – как мы убедимся, летописцы не видели большой разницы между двумя формами этого имени.
Небесным покровителем новорожденного стал святой воин великомученик Георгий Победоносец, один из наиболее почитаемых на Руси святых. Пять десятилетий спустя в посмертной похвале князю летописец назовёт его «мужеству тезоименитым» (27. Стб. 468). И хотя имя Георгий с греческого языка переводится иначе (Георгий по-гречески значит «земледелец), в словах летописца был ясный смысл: на Руси, как и в других странах, убитый язычниками святой Георгий почитался как покровитель воинов, а Юрий примет смерть как воин – на поле брани, от рук язычников-татар.
Князь Всеволод Юрьевич (в крещении Дмитрий), вошедший в историю с прозвищем Большое Гнездо, а в летописи именуемый Всеволодом Великим, находился в то время на вершине своего могущества. Его ставленники правили Новгородом и Рязанью; его «сестричич» (племянник), галицкий князь Владимир Ярославич, открыто прибегал к его покровительству, объявляя себя во всей его власти («А яз Божий и твой есмь со всем Галичем, а во твоей воле есмь всегда!» – таковы его собственные слова (28. Стб. 667)); от воли Всеволода Великого не раз зависела судьба киевского престола.
Авторитет Всеволода был признан во всём русском обществе. «Великий княже Всеволоде! – мысленно обращался к нему его современник, автор «Слова о полку Игореве». – …Ты бо можеши Волгу веслы раскропити (расплескать. – А. К.), а Дон шеломы выльяти (вычерпать. – А. К.)» (57. С. 60). Автор же Лаврентьевской летописи посвятил ему такую восторженную похвалу:
…Много мужества и дерзости явил в боях, украшен всеми добродетелями, злых казня, а благоразумных милуя… От одного имени его трепетали все страны, и по всей земле прошёл слух о нём…
(27. Стб. 436–437)
И если это и было преувеличением, то не слишком большим, ибо имя Всеволода как одного из сильнейших русских князей с почтением произносилось в то время и на западе, и на востоке христианского мира – и в Византии, и в Священной Римской империи, и в Венгерском королевстве, и в Польше. Известно это имя было и в православных Армении и Грузии, и даже в далёком Иране.
Необыкновенной женщиной была и мать Юрия, княгиня Мария. Историки до сих пор спорят, кем она была по происхождению и к какому роду-племени принадлежала – «ясскому», то есть аланскому[5], или чешскому. Надо признать, что вопрос этот хотя и не такой принципиальный, каким его иногда представляют, но всё же немаловажный – ведь речь идёт о происхождении не только героя нашей книги, великого князя Юрия Всеволодовича, но и всех других потомков княжеской четы – русских князей, правивших впоследствии и во Владимире, и в Ростове, и в Суздале, и в Москве, и в других русских землях. Ибо Мария родила Всеволоду восьмерых сыновей и нескольких дочерей, так что прозвище «Большое Гнездо» по праву может принадлежать ей в не меньшей степени, нежели её супругу. Но кроме того, Мария «Всеволожая» (то есть «Всеволодова»: в древней Руси женщин чаще всего называли по мужу) была основательницей существующего и поныне владимирского женского Успенского монастыря (знаменитого Княгинина) и в этом качестве почитается Церковью как святая.
Надо сказать, что обе версии её происхождения – и «чешская», и «ясская» – представляются вполне обоснованными, ибо опираются на весьма авторитетные источники.
Статья «А се князи русские» (читающаяся в той же рукописи середины XV века, что и Новгородская Первая летопись младшего извода), а также ряд других летописных и внелетописных источников приводят отчество супруги князя Всеволода Юрьевича – а это редчайший случай для княгинь, не принадлежавших к роду Рюриковичей. И отчество это звучит не слишком привычно для нашего уха: Шварновна. Указана в этих источниках и этническая принадлежность отца Марии: «…А княгини его, Мариа Всеволожа Щварновна (здесь так! – А. К.), дщи князя чешьского…» (22. С. 468; см. также: 37. Стб. 311; 36. Стб. 301; 23. С. 216, 217; 42. С. 19, 36; 58. С. 456, 459; и др.). Это с одной стороны. С другой же – известно, что у Марии имелись по меньшей мере две младшие сестры, и одна из них названа в летописи «Ясыней» (28. Стб. 625). Получается, что «ясыней» была и её старшая сестра, мать Юрия? Или всё-таки «чехиней», как об этом говорит внелетописный источник?
В книге, посвящённой отцу Юрия, князю Всеволоду Большое Гнездо, я уже изложил своё мнение относительно происхождения княгини Марии (92. С. 63–70). Здесь же скажу, что источник статьи «А се князи русские», хотя она и сохранилась в новгородской рукописи, – в данном случае, по-видимому, владимирский или ростовский и содержащиеся в ней сведения о княгине в конечном счёте восходят к тем известиям, которые на протяжении веков сохранялись во владимирском Княгинине монастыре. Здесь княгиня была похоронена, здесь почиталась её память, и здесь имя основательницы обители должны были помнить. В точно такой же форме – «Мария Шварновна, дочь чешского князя», – имя княгини приведено в монастырских летописцах и синодиках (64. С. 64); несколько по-другому, но похоже, с тем же отчеством, – «Марфой Шварновной» – именовалась она и в позднейшей надписи над её погребением, читавшейся ещё в XVIII или начале XIX века (87. С. 535, прим. 62).
Предполагаемый отец Марии (и, соответственно, дед князя Юрия Всеволодовича), некий Шварн, воевода нескольких южнорусских князей и участник многих войн 1140—1160-х годов, хорошо известен летописям: они застают его сначала на службе у киевского князя Изяслава Мстиславича, затем у ставшего киевским князем Изяслава Давыдовича Черниговского, а последнее летописное упоминание, под 1167 годом, связывает его с Переяславлем-Южным, где княжил в то время старший брат Всеволода Глеб Юрьевич и где несколько позже (а возможно, уже и тогда!) нашёл временное пристанище сам Всеволод. Правда, этот Шварн был не князем, но боярином. Но он был близок к князьям, не раз предводительствовал полками наравне с князьями или даже вместо них – словом, входил в тот тесный круг военных вождей, в который в конце 60-х – начале 70-х годов XII века стремился попасть юный Всеволод. Позднейшее же его именование князем – очевидно, «задним числом», через много времени после смерти, – не выглядит чем-то удивительным или из ряда вон выходящим; напротив, с «превращениями» такого рода историки сталкиваются постоянно. Ко времени женитьбы Всеволод ещё не успел проявить себя; он не имел собственного удела, не имел и реальных перспектив на более или менее значимый княжеский стол в ближайшем будущем – и потому вполне мог довольствоваться в качестве жены не дочерью кого-либо из князей, а дочерью воеводы. Но став спустя несколько лет владимирским князем, Всеволод совершил головокружительный взлёт. Супруга его умерла будучи великой княгиней, женой владимирского «самодержца»; записи же о её происхождении составлялись ещё позже – когда Всеволод почитался как прямой предок великих князей владимирских, тверских, московских и т. д. А потому и тесть его неизбежно должен был превратиться в фигуру более значимую, нежели был на самом деле.
