Поручения, которые выполняли дьяки, часто носили тайный, весьма деликатный и опасный характер. В июле 1445 года Василий II попал после неудачного сражения под Суздалем в плен к татарам и оказался в ставке хана Улуг-Мухаммада. Его двоюродный брат Дмитрий Шемяка считался старшим в роде после Василия и потому мог претендовать на великокняжеский стол. Желая прояснить ситуацию, Улуг-Мухаммад отправил в Углич к Шемяке свое посольство. Естественно, удельного князя очень устраивала сложившееся положение вещей, теперь оставалось только получить согласие хана. Поэтому он с большим почетом принял ордынского посла Бигича. Обратно в Орду тот выехал не один, а в сопровождении дьяка Федора Дубенского, который должен был отвезти хану письмо от Шемяки «со всем лихом» на Василия II, «чтобы князю великому не выйти на великое княжение»¹⁴. Таким образом, от миссии Дубенского во многом зависела судьба московского князя.

Отправляя своего дьяка с компроматом на Василия II, Шемяка еще не знал, что Улуг-Мухаммад уже отпустил князя и других пленников на Русь. Ордынский хан решил, что называется, взять деньгами: Василий пообещал ему заплатить после возвращения огромный выкуп. С дороги князь отправил в Москву своего гонца Андрея Плещеева, который должен был предупредить о его возвращении. Между Нижним Новгородом и Муромом Плещеев встретил посольство Бигича и Федора Дубенского. Какой произошел разговор между княжеским гонцом и дьяком, мы не знаем, но Бигич с Дубенским вернулись в Муром, где ордынского посла схватил князь Василий Иванович Оболенский.

По сообщению другой летописи, Василий II сам узнал о посольстве Бигича, когда подходил к Мурому. Он повелел «изымати» ордынского посла. Муромские наместники к «Бигичю выслаша меду много, он же напився и усну». Тогда люди великого князя «поимаше его и отведоша его во град, а после утопиша его»¹⁵. Каковы бы ни были детали, но ясно одно: Бигич канул в реку, а Федор Дубенский помог ему исчезнуть и перешел на сторону Василия II. Совершив такой крутой поворот в своей жизни, дьяк не прогадал – великий князь одержал верх над Шемякой, а Федор Дубенский сделал при московском дворе хорошую карьеру. Впоследствии он служил уже сыну Василия – Ивану III. В архивах сохранилось множество документов, скрепленных монограммой этого дьяка, последние грамоты относятся к 1490-м годам. Исследователи не без оснований отождествляют Федора Дубенского со старцем Троице-Сергиева монастыря Феогностом (Дубенским). На закате своих дней дьяк, вероятно, принял постриг в этом монастыре и занял там почетное положение. В сентябре 1495 года он присутствовал на торжественном обеде, устроенном в честь избрания митрополита Симона¹⁶. Старому дьяку к тому времени уже должно было исполниться около восьмидесяти лет.

При Василии II и Иване III дьяки еще не имели четкой специализации. Они были мастерами на все руки: занимались делопроизводством, описывали земли, строили крепости в порубежных землях Русского государства. В 1491 году страшный пожар испепелил город Владимир, около 10 тысяч жителей остались без крова, в монастыре Рождества Богородицы от огня пострадала рака с мощами благоверного князя Александра Невского. Дьяк Василий Мамырев, выехавший на место по повелению великого князя, составил опись сгоревших домов и церквей. На следующий год Иван III послал другого дьяка, Василия Кулешина, город «рубить» заново. Владимир восстановили за два месяца.

В июле 1480 года Иван III испытал настоящий ужас, когда получил известие о том, что огромное татарское войско хана Ахмата появилось в верховьях Дона. Он расположил ставку в Коломне, а навстречу Ахмату выдвинул полки под командованием своего сына Ивана Молодого и воеводы Данилы Дмитриевича Холмского. В какой-то момент великого князя охватила паника, на всякий случай он отправил жену великую княгиню Софию на Белоозеро вместе с государственной казной. В случае поражения московских войск Иван III собирался бежать в том же направлении. Пока великий князь метался между Москвой и военным лагерем, столица находилась на попечении князя Ивана Юрьевича Патрикеева и дьяка Василия Мамырева.

И, наконец, говоря о дьяках, необходимо заметить, что эти чиновники Средневековья принадлежали к интеллектуальной элите русского общества. Многие из тех, чьи имена уже встречались на страницах этой книги, были писцами и заказчиками уникальных рукописей, которые говорят о высоком уровне их духовных интересов. В 1470—1480-х годах великокняжескому дьяку Григорию Волнину принадлежала «Христианская топография» Космы Индикоплова, которую он впоследствии подарил Кирилло-Белозерскому монастырю. Труд византийского купца и путешественника Космы Индикоплова (первая половина VI века) был популярнейшим произведением в средневековой книжности, так как рассказывал об устройстве Вселенной и содержал сведения о звездах, морях, реках, птицах, животных. Василий Мамырев в 1480—1490-х годах заказал для себя «Шестоднев» Иоанна экзарха Болгарского¹⁷. Сочинение болгарского писателя IX–X веков представляло собой комментарий к библейскому рассказу о Сотворении мира за шесть дней. Выписки из него были известны еще в Древней Руси. Однако полный список стал книжной новинкой XV столетия. Василий Мамырев имел превосходный художественный вкус: великолепные заставки этой рукописи восходят к византийским образцам¹⁸. В 1489 году по заказу Мамырева была написана «Книга Пророков», также украшенная замечательными миниатюрами. Историки искусства отмечают, что многие произведения московского искусства XV века имеют на себе печать той глубокой книжной и богословской культуры, носителями которой были дьяки.

Служба Андрея Майко началась при дворе Василия II: в 1453–1455 годах он впервые поставил свою подпись «Майко» под жалованной грамотой великого князя, адресованной игумену Герасиму, настоятелю Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере¹⁹. Поскольку перед подписью Андрея не стоит слово «дьяк», можно думать, что в это время ему еще не был пожалован дьяческий чин. Однако работа, которую он выполнял, вполне соответствовала этому статусу. По наблюдениям историков, дьяки получали свой чин уже в зрелом возрасте, так как их профессия требовала жизненного опыта. Например, Василий Мамырев стал дьяком в возрасте около сорока лет. Подпись «дияк Майко» стоит на указной грамоте великой княгини Марии Ярославны игумену Спасо-Каменного монастыря Логгину, составленной в 1474–1478 годах²⁰. Скорее всего, в дьяки Андрей Майко был пожалован гораздо раньше. Мамыреву дали дьяческий чин через четыре года после того, как он подписал первую государеву грамоту. Если допустить такую последовательность событий для Андрея Майко, то он стал дьяком примерно в 1457–1459 годах. И если в это время ему исполнилось около сорока лет, то мы получаем примерный год его рождения: между 1417 и 1419 годами. Это значит, что Андрей был намного старше своего брата Нила.

После смерти Василия II в 1462 году Майко перешел на службу к его жене – Марии Ярославне. Монограмма, похожая на ту, которой дьяк обычно заверял княжеские грамоты, стоит на жалованной грамоте княгини игумену Кирилло-Белозерского монастыря Игнатию. Согласно этой грамоте, датируемой 1471–1475 годами, монастырские лодки, суда и возы с товарами освобождались от пошлин за проезд через шехонские волости Марии Ярославны²¹. Осенью 1477 года великая княгиня отправила Андрея Майко в Кирилло-Белозерский монастырь с важной и деликатной миссией. Дьяк должен был договориться с игуменом Нифонтом о монашеском постриге Марии Ярославны. 2 февраля 1478 года, в праздник Сретения Господня, игумен Нифонт постриг княгиню в монашество на ее дворе в Москве и нарек ей имя Марфа²². После пострига двор великой княгини был, видимо, распущен, а Андрей Майко стал служить ее сыну – Ивану III. Однако возможно, что возвращение Андрея ко двору великого князя совершилось не так скоро. Жалованная меновная (обменная) грамота вологодского князя Андрея Васильевича Меньшого игумену Спасо-Каменного монастыря Нифонту, составленная около 1480/1481 года, заверена следующим образом: «А подписал дьяк Федор Мячков»²³. Однако на обороте документа близ княжеской печати значится – Майко. Грамота сохранилась в поздней копии. Если текст был скопирован правильно, то это значит, что Андрей Майко некоторое время служил при дворе вологодского князя, который скончался 10 июля 1481 года.