В преддверии рассвета Пуватон вывел Айдуку к черному разлому Шурх. Перед разломом деревья расступились, свет Ночного Светила тускло облизал воинов, не проникая вглубь мрачной черноты Шурх. Справа и слева торчали черные скалы, выставив свои облезлые горбы над лесом. Кряхтели себе под нос осыпями. Посапывали с посвистом множеством ноздреватых пещер. Скалы жили своей жизнью, окруженные плотными дремучими зарослями. Сквозь эти заросли и днем-то невозможно было пробиться, а уж тем более ночью. Тропа вела в широкий разлом между скалами и уходила куда-то вниз. Айдука почувствовала, что здесь непременно должно что-то произойти.

Приостановилась перед скалами, пропустила вперед Кинилину и с десяток воинов. Сказать, что она испугалась черного разлома, было бы неправдой. Айдука уже многое пережила, многому научилась, не раз встречалась лицом к лицу с врагами, знала кровь и смерть и умела подавлять страхи. Но предательство, когда знаешь о нем, видишь и чувствуешь всей кожей, подрезало ей крылья. Будто она пыталась и не могла взлететь. Предательство приводило к колебаниям. Она собралась и ступила в темноту разлома Шурх. Пошла вниз, предчувствуя, что совет Буна был не бесполезным. Это место издавна глухое. Торговцы обходили его стороной, потому что зачастую те, кого темь заставала в разломе скал, выбирались на другую сторону не только без товаров, но голыми совершенно. И ничего не помнили.

Либо беспрестанно твердили о разбойниках и всяких невидальщинах. Впрочем, кому из торговцев посчастливилось миновать разлом Шурх днем, тому ничего подобного не встречалось.

И разбойников не было, и товары были целы, и дорога без причуд. Хотя в один голос рассказывали про уймищу разных птиц, нор и пещер в скалах, из которых доносилось какое-то рычание и прочие странные звуки. Но при приближении к пещерам все утихало, будто ничего не было. Только жутко давила мрачная сырость. Простые даконцы и воины старались не испытывать судьбу в черном разломе. Однако если случалось оказаться там, то проскакивали его засветло группами и как можно быстрее.

О виденном вторили потом за торговцами.

По тропе через черный разлом Шурх дорога к границе земель, управляемых Пуватоном, в этом направлении была короче, поэтому Айдука согласилась пойти по ней. Входя в разлом, Чигибон распорядился быть настороже. Воины взялись за мечи.

Все медленно втянулись внутрь разлома. Некоторое время двигались по склону, пока дорога не выровнялась. Айдука шла по тропе осторожно, прислушивалась к звукам. Чутье подсказывало, что скоро что-то начнется. Предчувствие тревожило. Она вытянула из ножен меч. И вот в голове сопровождения послышалась беготня и крики. У скал замелькали черные тени. Впереди, где была Кинилина, услыхала в разных голосах свое имя. В этой перекличке уловила голос Пуватона. Совсем близко раздался звон мечей. Айдука начала отражать удары. Запоздало прокатился голос Чигибона:

– Нападение! – кричал он. – Отражать, отражать! Защитить правительницу!

Нападающие были со всех сторон. Мечи звенели смертельной яростью. Тени врагов сливались в бесформенную массу.

Ругань и угрозы метались в воздухе от скалы к скале. Схватка смешала всех в один клубок, не разберешь, где враг, а где свой.

Но утихла быстро после громкого крякающего сигнала. Враги внезапно куда-то подевались, и все странно затихло. Следом тьму разорвал свирепый крик Чигибона:

– Айдуки нет! Лошадь одна! Где правительница? Искать!

Искать! Искать!

И началась дикая суета. Воины натыкались друг на друга, шарили под ногами и у скал. Голоса беспрестанно произносили ее имя. Звали. Айдука не подавала голоса, суетилась вместе со всеми, пытаясь понять, закончилось ли нападение, не появятся ли вновь черные тени врагов. Пригодился совет клажа Буна.

Многоопытный старик предчувствовал, как можно защитить Айдуку этой ночью.

Все произошло по замыслу Пуватона. Исполнителем здесь должен был бы быть Юйк, но пришлось все делать самому бракуту. Заблаговременно, днем в ближних к тропе пещерах были устроены засады. Когда Вандупалима с Кинилиной в плетеном седле поравнялась с пещерами, Пуватон подал знак для нападения, и сам, прорубая дорогу мечом, ринулся со своими наемниками к лошади правительницы. Кинилина выхватила меч и произвела несколько разящих ударов. Но нападение было неожиданным и сильным. Ее стащили с лошади на камни. И первое, что в темноте сделал бракут Пуватон, это нащупал цепь Парвавеллы на шее поверженной всадницы. Его довольный голос выдохнул:

– Она! Волоките в пещеру!

Сопротивляясь безгласно, Кинилина разумела, что таким манером отводит врагов от Айдуки. Ее скрутили по рукам, подхватили множеством дланей, потащили в пещеру. Затхлый дух обдал со всех сторон. Передвигались на ощупь. Впереди свет от хилого факела едва освещал выступы ближних камней и умирал там же, в трещинах. Кинилину догнал насмешливый голос Пуватона:

– Все, Айдука, время твое закончилось.

Резко Кинилина дернулась.

– Не дергайся, тут тебя не найдут, – злорадствовал голос бракута над ее ухом. – Из этой пещеры много выходов. У одного из них тебя ждет Инуфрон. Он станет следующим правителем Даконии, потому что скоро в его руках будут все три символа власти, а ты откажешься от них в его пользу. Инуфрон знает, как заставить тебя! Молчишь? Надеешься, что тебя спасут? Не надейся! Никому ты уже не нужна. Ты так и не поняла этого. Если бы твоих придворных кто-то поманил пальцем, они бы давно сбежали от тебя, но они никому не нужны, как и ты. Веришь, что исполнилось пророчество и появился Предсказанный? Не верь!

Аватиал не понял пророчества. Оно еще не исполнилось. Время Предсказанного не пришло. Потому что он должен родиться в Даконии. Покорись. Дух Судьбы отдал тебя в руки Инуфрону.

Будешь упорствовать, все увидят цвет твоих кишок.

Ответа от Кинилины не было. Два крепких наемника за спиной цепко держали ее руки. Голос Пуватона продолжал:

– Или Инуфрон сам придушит тебя! – Пуватон схватил в руку цепь Парвавеллы, скрутил ее на горле женщины. – Этой цепью и придушит! – потянул к себе цепь, пытаясь сорвать с шеи Кинилины. Но в ту же секунду руку обожгло, будто схватился за раскаленные звенья, вытащенные из кузнечного горна. Запах обожженной кожи перебил другие запахи. Бракут заблажил от боли, оторвал руку от цепи, отшатнулся. Цепь Парвавеллы вспыхнула огнем. Пуватон повалился, скуля и завывая.

Наемники за спиной Кинилины отпрянули. Сноп огня от цепи Парвавеллы ударил им в глаза, сбивая с ног. Они рухнули рядом с бракутом. Цепь медленно погасла. Кинилина обмерла.

Но придя в себя, с удивлением отметила, что совсем не пострадала от огня. Ощупала себя и не обнаружила на груди цепи Парвавеллы. Впереди факел выпал из рук проводника, блеклое пламя лизнуло мокрый камень под ногами, слабо осветив его.

У ног Кинилины со стоном пытался подняться Пуватон, возились с руганью два наемника, а сзади испуганно молчало наемное воинство. Цепь Парвавеллы исчезла с шеи Кинилины, но в тот же миг Айдука обнаружила ее на своей шее.

Одновременно с нападением на Кинилину вспыхнула схватка рядом с Лугатиком. Сквозь звон мечей Володька услыхал надсадный голос Лурифа:

– Спасатель, это я, канган! – кричал тот. – Где ты? Я иду на выручку! Надо спасать символ! Доверься мне!

Сжал рукоять меча, совет Айдуки ударил в голову, Лугатик скомандовал:

– Воины, в круг, никого не подпускать!

Тридцать даконцев образовали вокруг Володьки и Карюхи кольцо, отражая нападение.

– Спасатель! Я помогу! – продолжал плескаться вопль Лурифа среди звона мечей.

Наемники Пуватона клином врезались в воинов Лугатика.

Разнесся рев, ругань, стоны. Воины-даконцы приняли удар. Володька в напряжении не заметил, как выдернул из ножен меч с рукоятью из клыка чудовища Гро. Под напором наемников защитники Лугатика медленно продвигались к глухому выступу скалы, не подпуская нападавших к Володьке. В какой-то миг Лугатик споткнулся о чье-то тело под ногами, едва не упал.