Катя его даже не слышала. Собрав, наверное, всю силу своего субтильного тела, она толкнула от себя шатающегося Стаса. Тот попятился и, дезориентировавшись, завалился на койку. Он громко чертыхнулся, но у Кати появилось время выскочить из палаты и бежать в сторону сестринской.

Вика в полудреме пялилась в телевизор на скомканных простынях на диване.

– Что случилось? – запаниковала она, когда Катя пулей влетела в комнату.

– Он… он очнулся… там…

Вика поднялась, вышла в коридор, пока Катя металась по сестринской, думая, что она просто дура.

– Пройдите в палату, – услышала она грозный приказ Вики.

– Моя жена… Катя…

– В палату пройдите…

– Руки убрала! Катя! Катя!

Лютный орал на весь коридор так, что другие пациенты начали просыпаться и выражать недовольство, требуя тишины.

Катя, застыв, стояла посреди комнаты. Это Стас к ней, что ли, обращается? Жена?

– Я сейчас бригаду психов вызову, и они быстро вас уложат.

– Катя! Катя!

Но она не могла сделать и шагу. В какой-то момент коридор наполнился другими голосами, мужчины из палат тоже попытались Стаса утихомирить, но он на всех огрызался. Рвался к жене. Потом Катя услышала голоса Валентины Григорьевны и реаниматолога Рамиля.

С глухой возней и громкими матами Лютного всё же успокоили. И Катя не знала, сколько прошло времени, в первобытном страхе кусая губы и ежась от внезапного холода.

Вика появилась значительно позже, хмурилась и вздыхала.

– Похоже, психотерапевта позовут, – сказал она. – А ещё Валентина Григорьевна просит зайти к ней.

Катя кивнула. Собственно, она уже предполагала, что придётся писать объяснительную, по какой причине не оказывала помощь пациенту.

Ноги были ватными, хотя она постоянно напоминала себе, что сейчас ничего плохого не случилось. Все это её страх, который Лютный выработал в ней, как условный рефлекс.

На часах было около четырёх утра. И все к этому времени устали. Проходя мимо палаты Стаса, Катя заметила несколько санитаров и врача. Лютному что-то вкололи, потому что было тихо.

В сложившейся ситуации разумнее всего было срочно писать заявление на отпуск или хотя бы взять пару дней за свой счет.

В ординаторской сидели Валентина Григорьевна с Рамилем.

– Что же ты, сестричка, ему укол не сделала? – устало вздохнул врач.

– Я как раз собиралась, когда…

– Неважно уже, – отмахнулась Валентина Григорьевна, – у нас тут патология нарисовалась. Ты знакома с Лютным?

Катя поежилась. Говорить о школьных годах не стоило, и она отрицательно качнула головой.

– Так ты видел её? – это дежурный врач обратилась уже к Рамилю.

– Ну, что от неё осталось, видел, такая же рыжая, вроде симпатичная, но точно не одно лицо.

О ком они говорили, Катя не понимала, да и в принципе знать не хотела, учитывая, что дальше в разговоре прозвучали такие слова, как «труп».

– Ты, Катя, у нас в отпуск оправляешься, – вздохнула Валентина Григорьевна.

– Я тоже думаю, что девчонке лучше дома посидеть или волосы перекрасить.

Катя и обрадовалась, и немного расстроилась. Но в принципе это то, чего она и хотела. Две недели – это максимальный срок, на который задержится Лютный в их отделении.

В этот момент в ординаторскую зашёл другой врач, Григорий Павлович, психотерапевт, которого среди ночи вызвали в больницу. Он с кем-то говорил по телефону и только кивнул всем. Катя подумала, что ей пора идти и, дождавшись разрешения, закрыла за собой дверь ординаторской.

Ну, отделалась малой кровью.

– Что там у тебя? – спросила Вика, собирая постельное белье.

– Ничего, – пожала плечами Катя, – приказали в отпуск уйти.

Вика удивленно распахнула глаза и цокнула.

– Я так поняла, ты на его жену погибшую похожа, и у него, как тебя увидел, в мозгах переклинило. Его двое мужиков сильных пытались уложить на кровать, а он всё орал, Катю звал, даже имя у вас одинаковое. – Вику передёрнуло.

Кате и самой стало не по себе. Всё же быть призраком покойной не к добру, а уж если это касается Стаса Лютного, так считай, что это черная кошка перебежала дорогу с пустым ведром и разбила зеркало.

– Да уж совпадение, – Катя сглотнула, – в любом случае в понедельник схожу в отдел кадров и напишу заявление.

Казалось, в шесть утра в воскресенье в отделении должно было быть спокойно, но обстановка не утихала. Врачи сменяли друг друга, приходили по очереди все заведующие отделений больницы. Вряд ли какой-нибудь пациент мог похвастаться таким вниманием. Умел Лютный даже тут проявлять свою значимость.

Катя немного успокоилась, и собственная реакция показалась ей до ужаса глупой. Стас же не бить её собирался и вдобавок на ногах едва стоял. Но Кате было его не жалко.

Нисколечко. Возможно, он жестоким был не только с ней, а жизнь, говорят, циклична, и то говно, что выпустил, может сделать круг и вернуться в троекратном размере.

Пока Катя выполняла утренние назначения, в отделении появился отец Лютного собственной персоной. Такой высокий, в костюме, молчаливый и суровый, что на вид, что по походке. Он не зашёл в палату сына, а сразу же направился в ординаторскую.

– О, – шепнула Вика, – ну и достанется же нашему отделению.

Катя тоже была в этом уверена. Там, где появляется Лютный, – наступает апокалипсис. Как хорошо, что она в этот раз его избежит.

Новая смена начала приходить, что означало – работа закончена. Только Кате не удалось ни с девчонками пообщаться, ни просто по-тихому свалить домой. Валентина Григорьевна снова позвала её, и от этого мороз пробежался по коже. Отец Лютного, конечно, прокурор, но она ничего не сделала.

И в то же время она шла к начальству, будто в чем-то провинилась.

В кабинете находились и Григорий Павлович, и главный врач больницы, и сам Лютный, который сидел почему-то в кресле завотделением. Взгляд у него был тяжёлый и уставший.

– Это вы Катерина Михайловна? – спросил он так, словно собрался устроить допрос.

Катя кивнула, а отец Лютного окинул её изучающим взглядом и отвернулся.

– Катенька, у вас был в медколледже курс психиатрии? – спросил первым Григорий Павлович.

– Один семестр, – призналась Катя осторожно.

– Давайте вы не будете устраивать экзамены, – в голосе Лютного звучало раздражение. – Вы, Катерина Михайловна, соврали, что не знакомы с моим сыном.

Похоже, он не умел по-другому. Сразу начал с обвинений.

– Наше знакомство я бы предпочла забыть и никогда не вспоминать, поэтому не хочу знаться с вашим сыном, – Катя тоже не собиралась молчать.

Все собравшиеся переглянулись.

– Знаете, у Стаса посттравматическое расстройство, вы ассоциируйтесь у него с погибшей женой и принимать правду он сейчас не в состоянии. Насколько все серьезно, мы пока не знаем…

– Я уже сказала, что не собираюсь маячить у него перед глазами и ухожу в отпуск.

Катя была с предложением начальства согласна. Лучшее решение.

– Но мы…

– Оставьте нас, – Лютный произнес приказ настолько безапелляционным тоном, что Кате самой хотелось уйти, но ей, как Штирлицу, пришлось остаться.

Она не понимала свою причастность ко всему этому. От Стаса она в прошлом достаточно натерпелась.

Когда ординаторская опустела, в компании с отцом Лютного было так же хреново, как и в компании его сына. Похоже, уметь создавать вокруг себя давящую атмосферу у них в крови.

– Стас у меня единственный сын, – начал вдруг прокурор очень тихо, – и, признаться, его брак мы с женой не одобряли, но вмешиваться не стали. Решили, раз он полюбил, так тому и быть. Я хотел ему всего самого лучшего, и мне он нужен здоровый и живой.

Катя молчала, она стояла, как перед расстрелом.

– А вам, Катя, нужна квартира и спокойная жизнь?

– Что вы имеете в виду?

Катя действительно не понимала, о чем речь. Происходящее напоминало дешёвый сериал по ТВ. Вот только к Стасу она никакого отношения не имела.