Психологические знания, формирующиеся в древнерусской культуре, представлены также в первых письменных памятниках XI–XVII вв. В работах Климова и Носковой предпринята попытка реконструкции психологического знания о труде и его субъекте в русской летописи «Повесть временных лет» (первая половина XI в.). В качестве материала для исследования служили высказывания о личностных качествах людей в связи с прогнозированием их деятельности.
В частности, в летописи обнаружено, говоря современным научным языком, «описание диагностического исследования личности военачальника, проведенного в целях обоснования государственного прогноза и решения: продолжать ли войну с ним или откупиться любой данью?». Авторы считают, что в тексте источника фактически содержится указание на связь свойств личности и ее поведения в типичных (модельных) обстоятельствах, «идея о связи личности и деятельности»22 (Климов, Носкова, 1992, с. 52).
Анализ других древнерусских памятников также позволяет авторам реконструировать имплицитно представленные в них психологические знания о труде. Так, в «Послании Даниила Заточника к великому князю Ярославу Всеволодовичу» или «Молении Даниила Заточника» (первая четверть XIII в.) содержатся, по сути, «рекомендации» в области «организационного консультирования», ориентированные на коррекцию стиля правления князя и состояния дел в княжестве. Фактически описываются те принципы, которых должен придерживаться руководитель при подборе своих советников. Идеи, касающиеся учета личных качеств человека при выборе направления трудового обучения, выявлены авторами в тексте «Домостороя» (XVI в.). Рассматриваются содержащиеся в «Стоглаве» (XVI в.) правила организации иконописного дела, а также личностные требования, предъявляемые его исполнителям (смирение, кротость, религиозность, отсутствие пороков – завистливости, сварливости, лености, склонности к пьянству и т. д.). Подчеркивается, что, по сути, в них идет речь о составлении личностных «психограмм» (там же, с. 52–53).
Представляет интерес также попытка вычленения особенностей профессиональной деятельности и самосознания ремесленников древней Руси на основе анализа их материальной и духовной культуры (расселения в городах по профессиональному принципу, создания патрональной церкви, разработки ремесленных уставов, регламентирующих формы и способы работы, взаимоотношения в цеховых организациях, зарождения мануфактур и т. д.).
Важным стимулом развития психологической мысли является практика, которая выступает сферой накопления житейских психологических представлений, ставит перед психологией задачи, обнаруживает актуальные зоны ее прикладных разработок.
В книге «Психологическая мысль России: век Просвещения» (2001) основным предметом изучения являлись житейские психологические знания, возникающие в различных сферах практической деятельности людей. Такая предметная направленность была обусловлена состоянием психологии того времени, еще не выделившейся в самостоятельную научную дисциплину, в связи с чем накопление психологической феноменологии осуществлялось в других, уже сложившихся науках либо в реальной практической деятельности человека. Соответственно, в книге исследовались деятельность и взгляды педагогов и учебных центров (В.А. Кольцова; Б.Н. Тугайбаева), медицинская и юридическая практика (Ю.Н. Олейник), военное дело и ремесленное производство (Е.А. Климов; О.Г. Носкова), сфера религии (В.А. Елисеев). Было показано, что в каждой из этих областей практики был накоплен богатый и разнообразный материал, касающийся понимания личности, ее свойств и факторов развития.
В работе Ю.Н. Олейника подчеркивается, что именно в этот период в русской культуре «складываются объективные предпосылки актуализации интереса к познанию индивидуально‐психологических особенностей человека, происходит осознание проблемной ситуации в данной области. Возрастание интереса к человеку, усиление антропологических тенденций в русской культуре стимулировалось, согласно мнению автора, особенностями социально‐экономических преобразований, происходивших в России под влиянием петровских реформ. Так, многочисленные войны и освоение новых земель, вошедших в XVIII в. в состав российского государства, требовали мобилизации всех людских ресурсов, что стало причиной зарождения практики учета населения, его демографического состава, фиксации профессиональной принадлежности и уровня мастерства работающей прослойки общества23. «Все эти мероприятия выступали предпосылкой осознания обществом ценности отдельного человека, возрастания его значимости в жизни государства» (Олейник, 2001, с. 164).
Усиление ориентации на личностное и индивидуально‐психологическое знание о человеке выявлено и в области медицинской практики. Этому благоприятствовала политика государства по сохранению и увеличению «здравия» народа, ориентированная на воспроизводство физически и психически крепкой и жизнеспособной популяции людей24. Автор делает вывод, что осуществление государственных мер, направленных на решение этих задач, «приводило к утверждению основ индивидуального подхода к больному в медицинской науке» (там же, с. 165). Особенно значимым в этом контексте представляется введение в медицинских учреждениях историй болезни, включающих описание их течения и методов лечения, анамнестические сведения о больных, а в случае их смерти – данные патологоанатомического вскрытия (Инструкция 1753 г.). Примечательно появление в это время специальных законодательных и нормативных документов, вменявших в обязанность медиков фиксацию индивидуальных особенностей течения болезни25 и предусматривающих их поощрение за качественное выполнение этих предписаний. Умение детального описания хода болезни становится одним из критериев присвоения лекарского или докторского звания. «Таким образом, врачебная практика в России ХVШ века, с одной стороны, формировала потребность в знаниях о конкретном человеке, а с другой – способствовала увеличению числа людей, по роду своей деятельности занимавшихся изучением индивидуальности человека, накоплением и обобщением сведений об индивидуально‐психологических особенностях людей, разрабатывавших детализированные схемы описания психологических различий» (там же, с. 166).
Важной сферой накопления индивидуально‐психологического и личностного знания, согласно Олейнику, выступала также законодательная и юридическая практика. Обращение к материалам юриспруденции позволяет выделить в них ряд тенденций, характеризующих рассматриваемую проблему.
Во‐первых, установлен факт «фиксации в юридических документах личного достоинства граждан как ценности и защиты государством личной неприкосновенности граждан» (там же, с. 166). Так, согласно Указу 1701 г., в обращениях народа к государю предписывалось указывать «полные», а не уничижительные имена, как это было ранее. Проявлением тенденции защиты достоинства личности государством было изъятие из ведения фискалов дел о личных обидах и юридическое закрепление ответственности за ложные доносы (Указ от 17 марта 1714 г.). С 1716 г. к числу преступлений против чести человека причисляются клевета и изнасилование. В 1775 г. учреждаются «совестные суды», осуществляющие правосудие не на основании законов, а опираясь на принципы естественной справедливости. Им вменялось рассмотрение широкого круга вопросов (непреднамеренные преступления, совершенные безумными или малолетними, случаи колдовства и т. д.). В учебнике В.Н. Латкина по истории русского права отмечается, что в Указе зафиксирована и получила отражение идея значимости личной безопасности «каждого верноподданного» для монарха. Гуманистический характер имели принципы, лежащие в основе деятельности «совестного суда»: «1. Человеколюбие вообще. 2. Почтение к особе ближнего, яко человеку. 3. Отвращения от угнетения или притеснения человечества» (цит. по: Олейник, 2001, с. 167).
