– Да-да-да, я верю. На твоём лице и так всё написано.

Я заглянул в его глаза и увидел в отражении их своё побелевшее от страха лицо. Как у мертвеца кожа почти не впитывала света, она была бледна и натянута, скулы выдавались вперёд, а волосы редкой соломой свисали со лба. Я не видел своих глаз, они словно скрылись, впали. Или же это моё воображение не позволяло мне увидеть свой же взгляд, чтобы я окончательно не невзлюбил себя?

Страх – черта, которая стала проявляться во мне недавно. Раньше я жил, не ведая его. Я словно существовал просто в мире, жил как-то свободнее, не имел определённой цели (впрочем, я и сейчас не особо различаю ориентиры). Раньше для меня страхом являлся, к примеру, замеченный в пакете муки таракан или же пробежавшая по обочине крыса – что-то такое единичное, разовое, но теперь я боюсь самого будущего. Мне страшно, что мне всё это надоест и я уйду в абстрактность окончательно, отдавшись порокам человечества и потерявши едино образность, угловатость своего сегодняшнего характера.

Нужно работать.

Время 17:39, скоро конец рабочего дня. Мы с Виски читали письмо от какого-то меломана, пишущего своей музе любовные записки (его муза разбилась прямо на сцене, когда выполняла поход по канату). Неожиданно в дверь постучали.

Виски сразу же встал, поправил воротник пальто и зашёл мне за спину, как тень, возвышаясь надо мной. Я спросил:

– Кто это?

– Мистер Рональди, меня зовут Итан Раилер. Жизель просила занести к Вам кексики и какой-то свёрток.

Я с ухмылкой обернулся к Виски, тот тоже не мог сдержать улыбки.

– О, Боже, опять этот дурак. Скажи честно, Ричи, зачем ты принял его на работу?

– Я… если честно, я беру на работу всех, кто живёт со мной в одном дворе.

– Но так же не безопасно! – Он скорчил смешную гримасу. – Вот выйдешь ты раздетым на балкон, и сразу пойдет шептун между работниками…

– Зачем мне выходить на балкон? – спросил я логично. – У меня в принципе в квартире нет балкона!

Тем временем Итан за дверью снова постучал:

– Так мне можно войти или нет?! – крикнул он, и я его впустил.

Дверь отворилась. Перед нами предстало молодое несуразное и необученное нечто. Пацан, только стукнуло 18, и сразу утроился на работу. Низенького росту и носит рубашку, ярко светящуюся томным светом, будто бы жёлтый уличный фонарь. Волосы покрашены в зелёный, почти как у Жизель. Поверх несуразного облика накинут невесть откуда раздобытый избитый судьбою тяжёлой пиджак коричневатого оттенка. Образ его скорее можно представить, если на бумаге описать фееричную слегка вытянутую и приплюснутую загогулину, мысленно пририсовав к ней мелкие детали и раскрасив. Я в принципе стал замечать, что жители Лирна одеваются так, словно идут на маскарад. Какой-то фейерверк из конфетти в чёрном океане по имени «Грязь».

Неловко он зашёл, потоптался на месте. В одной руке он держал свёрток с, по-видимому, письмами. В другой же нёс тарелочку с небольшими сухими кексами.

– Молодец, Итан, – сказал я, изымая то, что он принёс.

Я сразу опрометчиво стал раскрывать свёрток и на глазах у Итана начал раскладывать письма по стопочкам. Зелёные – в одну колонку, красные, в другу, жёлтые в третью. Во время этого процесса Виски внезапно дотронулся до моего плеча и прошептал тихо:

– Ричи, пацан всё ещё здесь.

Я поднял глаза и увидел, что Итан взаправду всё ещё стоит посреди кабинета передо мной, тупым взглядом наблюдая за моей работой. Внезапно он спросил:

– Господин Рональди?

– Что? Если что-то не понимаешь, спрашивай, мы же, ведь, коллеги, а коллеги должны помогать друг другу.

– Спорим, что Вы это посмотрели по «Джеральду»?

– Да, именно, – без колебаний, с явной гордостью в голосе сказал я. Виски и Итан почему-то сухо посмеялись. – А что? В чём проблема-то?

– Я хочу спросить, мистер Рональди.

– Спрашивай.

– Вот Вы постоянно складируете у себя в кабинете огромные стопки писем, но… зачем они Вам? Вы их воруете и читаете? – он улыбнулся, обнаглел. – Вы извращенец?

Я почувствовал, как Виски за моей спиной валится со смеху, для меня же в этом не было ничего смешного. Я разозлился, я был взбешён! О, Боже, мой же подчинённый упрекает меня за мою же работу и называет меня извращенцем! Я и так с ними сколько лет уже в няньки играю, премии каждый год выписываю. Секретарша моя, небось, уже устала считать суммы, которые я трачу на то, чтоб им работалось комфортно, а сам сижу в сухо обставленном кабинете с одним лишь столом, шкафом, да деревянным креслом с подушкой! И я ответил озлобленно, но сдерживая себя:

– Скажи, Итан, ты получаешь достойную зарплату?

– Да.

– ТЫ получил премии в прошлом месяце? Так же, как и все, не меньше?

– Нет.

– Ну так скажи на милость, на кой чёрт тебе нужна информация о том, зачем эти письма идут именно ко мне? На кой чёрт ты обзываешь меня извращенцем? Будь на моём месте кто-либо другой, тебя бы уже лишили половины зарплаты и премий на будущие полгода! – он съёжился, и я заметил, как его ноги медленно продвигаются к выходу, а сам он уменьшается. – Пошёл вон!

– Да-да…

Не прошло и секунды, как он, пятясь боком, скрылся за дверью и, когда уже почувствовал себя сокрытым от моих глаз, крикнул:

– Господин Джеральд, – так зовут нашего владельца агентства, – просил Вас зайти к нему по окончанию работы!

– Я зайду к нему, не переживай. А вот ты беги уже отсюда!

И захлопнул дверь.

Вот об этом я и говорил. Как только люди начинают догадываться, появляются подозрения, наступает черёд вот таких вот стычек. С того момента, как я стал работать здесь, число работников, которые были убиты неизвестным, резко подскочило. Не скажу, что это странно, скорее, это закономерно. Я не люблю людей, которые узнают обо мне слишком много. Возможно, и вы.

Напоследок перед закрытием главы, пока я окончательно не потерял рассудок и рассказ не ушёл со мной в беспамятство скорое, расскажу Вам о одном письме, которое в будущем станет причиною моего заключения.

Время 22:00. На очереди была 17 сигарета и 78 письмо из теперь уже 93. Это какое-то невообразимое количество. Мир взаправду сходит с ума. Читая письма, я вижу то, насколько играет ненависть в сердцах. Одни за Господина Джеральда, другие против, третьи за зарождающийся феминизм, набирающий обороты даже в нашем грязном захолустье. Весь мир одинаков, везде рано или поздно произойдут определённые общественные процессы, и пусть кто-то говорит, что течение общественных мнений незакономерно, плюйте ему в лицо. Всё в этом мире просто и поддаётся однообразности! Ничто не может быть уникальным! Ничто! Каждый считает, что его мнение особенное, но я, читая эти письма, вижу, что они ни на миллиграмм не отличаются от таких же полсотни людей, сердца которых я уже прочёл. Взрослые думают, как дети, думают, что они серьёзные, что они уникальные. Смешно.

Схватив письмо с верхушки зелёной стопки (проплаченные письма), был я удивлён. Помните, я рассказывал о письме полковника своей богатой дочери, продающей одноразовые капюшоны? Теперь же мне оно попалось вновь.

Не я один был удивлён, Виски тоже. Крайне редко встречаются письма от одних и тех же отправителей одним и тем же людям. Как правило, как сказал Виски, мы просто сводим ответом всё к тому, что люди просто смиряются с правдой и остаются с реальностью наедине, а дальше их судьба уже «не наше дело».

Открыв письмо, я удивился ещё более.

– Ну же, мне даже интересно, – поторапливал меня Виски, когда я с интересом разглядывал письмо.

– Нет-нет, это не может быть ошибкой, – начал я. – Томас Раилер, деревня Шинковка, Россия. Всё точно так же, как и в прошлый раз. Интересно, – распечатал конверт. Сразу стало ясно, что текст писал образованный человек, красивым почерком, вырисовывая каждый крючок. – «Дорогая Энни, снова пишет тебе твой старый дед. Ответом своим прошлым ты меня не очень порадовала. Стала ты говорить намного суше, явно отупела в этом своём Лирне. Скучаю по тебе невыносимо, скажу честно. В прошлом письме я попросил тебя приехать к нам, с псом своим хоть распрощаться, а то он умер без тебя, а до кончины своей безмолвной даже слова, лая не проронил. Тоже скучал. Знаешь, я уже стал думать о том, что это вовсе и не мне ты пишешь, что какой-то мужчина говорит за тебя, хотя, наверное, это лишь бредни старика. В любом случае, люблю тебя как дочь, как жену и как любовь, как жизнь люблю тебя. Скучаю. Рассказывай о себе побольше, старик волнуется. Пока, до скорого письма, но, видимо, не до скорой встречи. Не так ли, Энни?»