– Христос воскресе, детка! – и поцеловала три раза.
Да и кругом все целуются. Смешно и весело! совсем особенно как-то! Сияющими глазами смотрит Тася вокруг, поют певчие так радостно, старенький священник уж не раз выходил из алтаря и говорил всем:
– Христос воскресе!
И вся церковь отвечала ему:
– Воистину воскресе!
И Тася тоже говорила, сначала тихонько, потом во весь голос радостно крикнула, так что дама, стоявшая рядом, поглядела на неё и улыбнулась.
Заутреня кончилась, и хоть Маня и просилась остаться на обедню, мама забрала детей и уехала домой.
Ярко горели лампы во всех комнатах, точно ждали гостей. В столовой кипел самовар. Мама поспешила усадить Тасю за стол, кругом шумели и говорили старшие, звенела посуда, но Тася вяло всё ниже клонила головку, и ей трудно было даже пить свой чай.
Едва помнила она, как пришла няня и увела её спать.
Зато наутро проснулась Тася раньше всех, даже няня ещё сладко посапывала в своём уголке. Села Тася на кроватке, весело оглянулась кругом.
– Сегодня Пасха! – сказала она себе тихонько, улыбнулась и, как была, в длинной рубашечке, босиком, осторожно перебежала в «своё царство» на ковёр, где тоже крепко спали ещё все игрушки.
И вдруг радостно пискнула и поспешно наклонилась к кукольному низенькому столику: пасочка на нём стояла крошечная и тоже с цветочком наверху, куличик с кулачок и яички пёстренькие сахарные на блюдечке.
Не феи ли добрые здесь ночью побывали?! Знает Тася, какие феи!
Вот праздник и для её деток! Пора их будить!
Первого взяла Мишу старенького, вынула его из кроватки, где под вязаным одеяльцем спал он вместе с фарфоровой собачкой. Поцеловала его три раза в облезлую любимую мордочку и нарядила в чистую, красивую рубашечку, что чисто выстирала и выгладила няня уж несколько дней тому назад. Посадила к столу и дала ему яичко самое крупное.
Рядом хотела поставить собачку, да вдруг вспомнила и так и застыла с протянутой рукой… Ведь её она обещала отдать Коле, если приведётся попасть на заутреню…
Неужели же так и отдать? Ах, как жалко! Может быть, оставить? Ведь никто не знает?
Поставила собачку около Мишки, вон ей тут как уютно, и Миша её любит. А Коля только разобьёт, пожалуй. Пусть уж стоит – никто не узнает!
Потом кукол подняла, одела в лучшие платья и вокруг стола рассадила. Красиво вышло так, что хоть картину пиши. Только на собачку старалась не смотреть: неприятно как-то было…
А тут и няня проснулась, подивилась на Тасю и потащила её одеваться. Вбежал Коля.
– Таська, ты встала? Одевайся скорее, будем после чаю яйца катать [27]. И Петя обещал прийти, я просил пораньше!
– Сейчас, сейчас! – ответила Тася, не глядя на брата.
«Отдай собачку! отдай собачку!» – настойчиво твердил ей внутри какой-то голос.
ВБЕЖАЛ КОЛЯ: «ОДЕВАЙСЯ СКОРЕЕ, БУДЕМ ПОСЛЕ ЧАЮ ЯЙЦА КАТАТЬ»
«Не отдам», – упрямо ответила ему Тася и даже головой тряхнула.
– Ай-ай! – сейчас же закричала она, потому что в это время как раз няня чесала ей волосы. – Ай, няня, зачем ты меня дёргаешь?
– Сама, матушка, головой трясёшь! Нешто я тебя дёргаю? – удивилась няня.
– Конечно ты! – сердито ответила Тася.
– Али с левой ножки встала? – усмехнулась няня. – Зачем в такую рань поднялась, спала бы!
Немножко надутая вышла девочка в столовую, но вид нарядного стола опять развеселил её.
Вошла мама, ещё раз похристосовалась и подарила огромное красное яйцо, а в нём курочки, цыплятки и красивый, длиннохвостый петушок. Расставила их Тася вокруг чашки своей, покрошила кулича немножко и сама за чай принялась.
– Какая ты сегодня беленькая, чистенькая! – ласково сказала ей мама. – Старайся, чтобы и на душе у тебя было так же хорошо, не ссорься ни с кем, не капризничай!
Тася потупилась, покраснела, и невкусным вдруг стал кулич с миндалём и изюмом.
Все понемножку разошлись из-за стола, а Тася всё сидела и задумчиво крошила корочку.
– Таська, что же ты? Иди же! – позвал её Коля.
– Отстань! – ответила она ему, соскочила со стула и побежала искать маму.
Мама была в кухне и совещалась о чём-то с Дашей.
– Мамочка, – тронула её Тася за руку, – а мамочка! Если кто обещал, так надо непременно чтобы сделал?
– Да, да, непременно! – скороговоркой ответила мама, на минуту переставая говорить с кухаркой.
– А если кто не сделает, так он плохой? Даже если никто не узнает? Да? – настойчиво допрашивала Тася, теребя мать за руку и стараясь снизу заглянуть ей в глаза.
Мама вдруг обернулась, внимательно посмотрела на неё и сказала:
– Конечно, плохой! А чтоб никто не узнал, этого не бывает: Бог-то ведь знает! Да тебе это зачем?
– Так! низачем! – ответила Тася и убежала. Она прямо вбежала к себе в детскую, схватила, не глядя, собачку и побежала искать Колю.
Тот сидел в столовой на полу и делил на три кучки деревянные яйца.
– На! – ткнула его Тася собачкой в руку.
Коля обернулся и удивлённо посмотрел на собачку.
– Зачем это? – спросил он.
– На, возьми себе! – повторила Тася, не подымая глаз.
Коля взял и подозрительно посмотрел на сестру.
– Что это тебе вздумалось? Ведь это твой любимый пёсик!
Тася стояла перед ним вся красная, на ресницах её блестели слёзы.
– Я обещала! – прошептала она.
– Кому?
– Да вот вчера, когда погода была плохая, я сказала: Господи, если я поеду к заутрене, так эту собачку Коле отдам! Вот и бери теперь! – И она твёрдо посмотрела на брата.
Тот кивнул головой.
– Да, это ты верно сделала! – И он задумчиво повертел в руках игрушку. – Только вот что: я её теперь возьму и назад тебе подарю. Ведь так можно? – И он прелукаво усмехнулся.
– Я думаю, можно! – улыбнулась во весь рот и Тася.
– Ну, конечно, можно! Если собачка моя, так ведь я кому хочу, тому и дарю… Ах, звонят! – прервал он себя. – Это, наверно, Петя!
И, сунув собачку обратно Тасе в руки, он помчался в переднюю навстречу своему другу.
А Тася нежно прижала собачку к груди, забрала со стола новые игрушки и, сияющая, побежала в детскую показывать их няне.
Александр Куприн
Пасхальные колокола
Быстро-быстро промчались впечатления вчерашнего дня и Великой ночи: плащаница [28] в суровой холодной темноте собора, воздержание от еды до разговения, дорога в церковь, в тишине и теплоте апрельского синего вечера, заутреня, крестный ход, ликующая встреча восставшего из Гроба Христа, восторженное пение хора, подвижная, радостная служба, клир [29] в светлых сияющих парчовых ризах [30], блеск тысяч свечей, сияющие лица, поцелуи; чудесная дорога домой, когда так нежно сливаются в душе усталость и блаженство, дома огни, добрый смех, яйца, кулич, пасха, ветчина… глаза слипаются; в доме много народа, поэтому тебе стелют постель на трёх стульях, поставленных рядком; погружаешься в сон, как камень падает в воду.
Утром проснулся я, и первое, ещё не осознанное впечатление большой – нет! – огромной радости, которой как будто бы пронизан весь свет: люди, звери, вещи, небо и земля. Побаливает затылок, также спина и рёбра, помятые спаньём в неудобном положении на жёсткой подстилке, на своей же кадетской шинельке с медными пуговицами. Но что за беда? Солнце заливает тёплым текучим золотом всю комнату, расплёскиваясь на обойном узоре. Господи! Как ещё велик день впереди, со всеми прелестями каникул и свободы, с невинными чудесами, которые тебя предупредительно ждут на каждом шагу!
