Гермиона выдохнула и перевернула страницы, открывая разворот на второй закладке из лаванды.

И безумна та женщина, которая позволяет тайной любви разгореться в своем сердце, ибо эта любовь, неразделенная и безвестная, должна сжечь душу, вскормившую ее; а если бы даже любовь была обнаружена и разделена, она, подобно блуждающему огоньку, заведет тебя в глубокую трясину, откуда нет выхода.

«И вот о чём мне это должно сказать?»

«Неужели тебя это не трогает? Неужели ничего не ёкнуло?»

«Нет.»

«Ты не умеешь лгать даже на бумаге.»

«Я не умею лгать тебе, Грейнджер.»

В её сердце начинали прорастать живые цветы этой самой лаванды в этот момент. Она позабыла о том, что её где-то в кондитерской ждёт Джинни, позабыла о том, что больше не следит за своими слезами, которые бесконтрольно стекали по щекам. Гермиона потянулась к следующей закладке.

Смотреть на него доставляло мне глубокую радость — волнующую и вместе с тем — мучительную, драгоценную, как золото без примеси, но таящую в себе острую боль. Удовольствие, подобное тому, какое должен испытывать погибающий от жажды человек, который знает, что колодец, к которому он подполз, отравлен, но все же пьет божественную влагу жадными глотками.

«А вот это мне нравится.»

«Неужели?»

«Мне доставляет радость смотреть на тебя, Грейнджер.»

— Мне тоже доставляло радость смотреть на тебя, Драко, — прошептала Гермиона. — И, как оказалось, это действительно подобно колодцу с отравленной водой.

Предпоследняя — четвёртая закладка, и очередные выделенные строки, которые больно отозвались внутри.

Я любила его очень сильно — сильнее, чем могла высказать, сильнее, чем вообще можно выразить словами.

«Я действительно тебе солгал. Это красиво.»

«Любовь — это всегда красиво, Малфой.»

«Я люблю тебя очень сильно — сильнее, чем могу высказать, сильнее, чем вообще можно выразить словами, Гермиона.»

И снова она не ответила ему. Его слова остались без ответа на этой страничке. Гермиона прикусила губу, прекрасно зная, какими будут выделенные строки на странице с последней закладкой.

— Спокойной ночи, моя… — он смолк, прикусил губу и торопливо вышел.

«Это прекрасная книга, моя… Очень жаль, что я так и не успел тебе этого сказать…»

Она громко захлопнула книгу и расплакалась. Гермиона даже не сомневалась в том, что он выбрал эти строки. Драко так часто её называл «моя». И он начал желать ей так спокойной ночи задолго до того, как она вручила ему эту книгу.

У них было всё, а он просто уехал, забрав книгу с собой.

У них было всё, а она просто позволила ему уехать, отдав ему свою книгу.

Хотя нет. Всё было совсем не просто.

— Добрый день, моя… — послышался бархатистый голос.

Гермиона повернула голову и посмотрела заплаканными глазами на Малфоя, который стоял в шаге от неё и тепло улыбался.

— Драко! — она вскочила со своего места, бросаясь на шею парню. — Ты вернулся! Ты жив! Ты…

— Я же обещал тебе, что вернусь, — он крепко прижал её к себе, вдыхая аромат кудрявых волос. — С Рождеством, моя Гермиона!

— Как же я соскучилась по тебе, — сквозь слёзы лепетала девушка. — Я так сильно соскучилась…

— Я знаю, — прошептал Малфой. — Я знаю, моя милая. Прости, что заставил ждать тебя.

— Я ждала тебя каждое Рождество…

— Теперь я всегда буду рядом с тобой, — он замкнул объятия и посмотрел в её глаза. — Я покоряюсь тебе…

— И ты владеешь мной, — продолжила Гермиона.

— Это твоя «Джейн Эйр», — Драко протянул ей книгу. — И это наша история.

Их любовь — это новый жанр литературы. О таком прежде не писали, но это очень красиво. Гермиона знала, что рассказы о любви могут быть грустными, печальными, счастливыми — любыми, но они всегда красивые.

Как первый снег, как цветущая лаванда, как тёплое ванильное печенье, как волшебное Рождество.