Такая приятная боль.
— Какого хуя, Грейнджер? — возмущенный голос Малфоя заставил открыть её глаза.
Он стоял рядом возле неё, а его холодная кожа соприкасалась с местом свежего пореза. За мгновением удовольствия она не заметила, как он приблизился к ней и вовсю осматривал кровоточащую руку. Гермиона уловила момент, как Малфой потянулся за палочкой. Он хотел залечить ее рану.
— Не смей, — прошипела Гермиона. — Убери палочку, иначе следующее проклятье полетит в тебя.
Малфой стоял и непонимающе смотрел на неё. Он не мог уловить ход мыслей гриффиндорки.
— Какого. Хуя. Грейнджер, — по слогам повторил Малфой, не отпуская её руку.
— Отпусти мою руку и проваливай, — голос Гермионы звучал бесцветно.
— Ты в край ебанулась? Грейнджер?
Гермиона не ответила, в этом смысла не было. Она не знала ответ на этот вопрос, не могла с уверенностью на него ответить. Она точно знала только одно — что сейчас её отпустило, стало легче.
— Грейнджер? — Малфой не отпускал её руку. — Что это? Какого хера? Ты сдохнуть решила?
— Нет, — отрезала Гермиона и оттолкнула Малфоя от себя.
Она ухватилась здоровой рукой за книжку и направилась к двери.
— Так это правда? То, что говорят? Золотая девочка решила покончить жизнь самоубийством? — окликнул Малфой, и Гермиона повернулась к нему. — Неужели тебе так не хватает внимания, грязнокровка?
Родители.
Что-то щелкнуло в голове Гермионы. Он снова назвал её этим несносным словом, плюнул очередную порцию яда в рану. Но сейчас гриффиндорка понимала, что этим словом он не только оскорблял её, он поливал грязью её родителей. Она опустила книгу на рядом стоящую парту, и подлетела назад к Малфою.
— Грязнокровка? Грязнокровка, Малфой? — девушка провела пальцем по открытой ране, измазываясь в собственной крови. — Вот, посмотри, Малфой, — Гермиона поднесла палец к лицу Малфоя и вымазала его бледную кожу своей кровью. — Моя кровь точно такая же, как и твоя. Она такого же цвета, так же выглядит и даже так же пахнет. Разве что, моя кровь благороднее той гнили, что течет в тебе.
Взгляд Гермионы был полон ненависти и презрения, а злость начинала закипать в жилах.
— Я родилась в обычной магловской семье, Малфой. Я родилась особенной. Я — избранная из тысячи детей. Я — уникальный ребенок, не такой, как в тысячи других семей. Я — ярчайшая ведьма столетия, — гриффиндорка продолжала испепелять слизеринца взглядом. — А ты? А ты, Малфой? Ты родился в семье магов. Ты должен был родиться волшебником, это было понятно задолго до твоего рождения. Ты не особенный, ты — обычный заурядный волшебник.
Девушка отступила от Малфоя, пропуская мимо ушей его гневную тираду. Ей было плевать, что он там пытается ей доказать. Взяв книгу под руку, она скрылась из кабинета. Гермиона снова и снова прокручивала сказанные слова в голове. Она гордилась собой. Она отстояла свою честь, честь своих родителей. Еще крепче зажав книгу, она подошла к портрету Полной Дамы.
— Мерлин! Это кровь? — голос из портрета врывался в сознание гриффиндорки.
Гермиона тут же посмотрела на себя. Вся мантия, ботинки и платье были перепачканы кровью. Рана все ещё кровоточила, оставляя кровавые следы на каменном полу. Она так быстро выбежала из старого кабинета Чар, что совершенно забыла о руке.
— Это мое изобретение. Заклинание, имитирующее кровь, — на ходу придумывала Грейнджер. — Как видите, я не испытываю никакой боли, это что-то, вроде, краски.
Гермиона попыталась улыбнуться, чтобы окончательно убедить Полную Даму.
— Лабардан, — озвучила Гермиона пароль, сохраняя на лице улыбку.
Полная Дама все же пропустила её, провожая настороженным взглядом. В гостиной никого не было.
— Гермиона! — внезапно окликнул ее голос, а из-за кресла появилась голова Джинни.
— О… Джинни…
— Что это, Гермиона? Это кровь? Что случилось, Гермиона? — Джинни аккуратно протянула руку к кровоточащей ране. — Мерлин, Гермиона! Что это такое?
— Все нормально, Джинни. Не кричи. Небольшая рана, сейчас залечу, — Гермиона одернула руку. — Практиковалась в магии и немного неудачно…
— Немного неудачно, серьезно? — парировала Джинни, и тут ее взгляд сместился на лицо Гермионы. — Годрик, что с тобой, Гермиона?
Джинни выглядела напуганной. В глазах читался ужас, а губы подрагивали. Она потянулась рукой к лицу Гермионы и легким движением руки провела по ее скуле. Глаза Джинни изучали лицо Гермионы. Черные круги под глазами, выпирающие скулы, потемневшие глаза и сухие губы. Лицо Гермионы не сохранило ни капли чар красоты, и младшая Уизли впервые увидела истинный облик подруги.
— Нам лучше пройти ко мне в спальню, пока нас не увидели, — выдавила Гермиона и отвернулась от подруги.
Единственным плюсом, который Гермиона сейчас выделяла для себя в старостате — это наличие отдельной спальни. Она зашла в комнату, а за ней проскользнула Джинни. Гермиона закрыла за подругой дверь и наложила на комнату заглушающие чары.
Никто из них не осмеливался нарушить тишину. Грейнджер залечила свою руку с помощью палочки и тут же почувствовала нарастающую головную боль. Стоило физической боли отступить, как бесы внутри тут же проснулись. Гермиона закрыла глаза, делая глубокий вдох. Ощущая, как веки медленно становятся тяжелее, а тело наливается свинцом.
— Гермиона… Ты… Что с тобой? — Джинни решилась заговорить.
— Со мной все хорошо, Джинни. Я правда поранилась случайно. Пыталась усовершенствовать одно из заклятий, но оно срикошетило, — как легко ложь вырывалась из нее. — А не залечила сразу, потому что была в шоковом состоянии.
Десять очков Гриффиндору за мастерскую ложь.
— Хорошо, допустим. А что с тобой? Ты выглядишь… выглядишь не хорошо, — Джинни старалась подобрать правильные слова. — Твое лицо…
Гермиона слушала подругу и резко поднялась с кровати, оставив на постельном белье кровавый след от мантии. Ей хотелось сдернуть свою мантию, показать Джинни, как она выглядит, как её тело напоминает скелет, обтянутый кожей. Гермионе хотелось рассказать подруге о том, как она не может спать, как она не может есть, как она наносит себе физические увечья, чтобы не сойти с ума. Если она уже не сошла.
Но она себя остановила в последнюю секунду. Гриффиндорка не могла так поступить со своей подругой, не могла навязать ей свои проблемы, не могла втянуть в то болото, в котором тонула сама.
— Это пройдет, Джинни. Уже проходит, поверь мне. Ты же знаешь, как проходил мой последний год, как мы с Роном и Гарри жили в палатке и кочевали с места на место в поисках треклятых крестражей? А сейчас я понемногу восстанавливаюсь, скоро буду выглядеть как прежде.
— Точно? Гермиона, ты же знаешь, что я — твоя подруга. Гарри и Рон, мы все беспокоимся о тебе. Ты очень отдалилась от нас, тебя стало так мало. Ты только скажи, мы никогда тебя не оставим в беде.
— О, Джинни! — Гермиона обняла подругу. — Ты же знаешь, как я ценю вас. Вы — моя семья. А мне, правда, нормально. Я хорошо сплю, ем, учусь. У меня все хорошо. Я не отдалялась от вас, я просто в замедленном режиме привыкаю к послевоенной жизни.
Браво, Грейнджер. Ты превзошла саму себя, тебе бы перевестись на Слизерин с таким умением лгать лучшей подруге.
Но Гермиона не могла по-другому, не могла выпустить бесов на своих беззащитных друзей. Она не подвергнет их новой войне, теперь она убережет их.
Подруги поболтали еще несколько минут и разошлись. Гермиона очистила свою одежду и постель от крови, надела пижаму и плюхнулась в кровать. Спать гриффиндорка не собиралась, поэтому потянулась за книгой Морганы. Внутри книги лежало несколько пергаментов с набросками и переводами текстов.
Стоило Гермионе притронуться к переплету книги, как она почувствовала жгучую боль внутри. Казалось, что внутри её органы обдало Адским пламенем, а кровь начала закипать. Боль набирала такой градус, что девушка чувствовала каждую клеточку организма, которая испепелялась под этой всепоглощающей болевой волной. Сознание было на грани жизни и смерти, лютая агония накрывала новыми приливами. Гриффиндорке хотелось кричать, но она будто бы онемела — стало больно дышать.
