И в Тэмсин она, кажется, не нуждалась тоже. Когда сестры поселились в общежитии академии, Тэмсин обнаружила, что за внимание Марлины приходится соревноваться, и, что хуже всего – она проигрывала.

Тэмсин всегда хвалили за способности, Глава Ковена уделяла ей особое внимание, а учителя просто обожали. Но в академии стало ясно, что внимание окружающих совсем не значит, что ты им нравишься.

Марлина так легко заводила друзей! Тэмсин завидовала этому. О ее сестре все заботились, несмотря на отсутствие способностей. Тэмсин и представить себе не могла, что Марлина в это же самое время завидует ей.

Странно. Бессмысленно. Просто не может быть правдой. Тэмсин закопала дневник в разоренном саду и пообещала себе, что не позволит его строчкам запятнать память о сестре.

Очевидно, у него были другие планы.

Тэмсин, демонстративно не обращая внимания на кожаную книжку, смахнула цветы с одеяла. Они ссыпались на пол, белые лепестки порхали, как снег – или как пепел. В последние дни можно было ожидать и того, и другого, хоть на дворе и стояла середина лета.

В мире все перепуталось.

Плотно скрестив руки на груди, Тэмсин окинула взглядом бардак в комнате. Нужен воздух, вот и все. Ведьма зажмурилась и глубоко вдохнула.

Когда она открыла глаза, дневник лежал на кровати.

– Не смешно, – от долгого молчания голос сорвался. Но никто не ответил. Вместо этого по комнате промчался порыв ветра, прошелестел страницами дневника. Тэмсин настороженно огляделась – окно было закрыто.

Горло стиснули пальцы страха. Это не игра воображения и не пустое беспокойство. Происходило что-то непостижимое. Тэмсин привыкла, что все под контролем. Иное ее не устраивало.

Опустившись на край кровати, ведьма провела рукой по волосам. Ее всю трясло – она не знала, от холода или от страха. Темная магия опустошала мир, а ее мучил дневник умершей сестры. Тэмсин заслужила наказание – но почему именно сейчас? Дневник лежал себе спокойно несколько лет – пять тихих, одиноких лет. Почему теперь?

– Что тебе нужно, Марлина? – тихонько пробормотала Тэмсин, бездумно касаясь оставшегося на покрывале лепестка. Она попыталась перевернуть страницу дневника ногтем мизинца, но бумага не шелохнулась. Ведьма приложила чуть больше силы, но – напрасно. Обложка дневника будто была выкована из стали и не хотела захлопываться. Дневник требовал, чтобы Тэмсин прочла только одну запись, и ведьма подчинилась.

«Я проснулась в лазарете. Снова. Вот честно, уже пора сюда переезжать. Зачем нужна спальня, если можно спать на жестких накрахмаленных простынях и наслаждаться нежным голоском Целительницы Эльс, которая командует подъем?

В этот раз я провела без сознания около двенадцати часов. Я все медленнее прихожу в себя. Раньше я падала в обморок всего на несколько минут – неприятно, но терпимо. Но теперь все длится часами. Часть дня просто исчезает. Я пропускаю собственную жизнь. Если все так и останется, я проведу во сне большую ее часть.

Меня бесит, что я не могу доверять собственному телу. Что разуму нужны перерывы. Это неуправляемо. Приходится сдаться на собственную милость. И я так завидую людям, которые могут просто делать все, что захотят. Пойти куда угодно. Стать кем угодно и не оглядываться на последствия.

Людям вроде Тэмсин.

Она, конечно, приходила навестить меня, приволокла огромный букет лилий. Они не цветут в это время года, но я оценила старания, пусть даже их лепестки того же цвета, что и пустынный, слишком чистый лазарет. Мы довольно миленько поболтали, но потом, уже уходя, она натянула одеяло мне под подбородок и похлопала меня по щеке, как птенчика, который выпал из гнезда. Иногда я думаю – неужели ей правда нравится все это? Хлопоты вокруг меня, эта материнская забота (мы же обе знаем, что у нашей матери нет на это времени), эта помощь. Она всегда пытается помочь.

Но я будто не могу ей этого позволить. И я понимаю, что иногда веду себя жестоко, но просто не могу не возмущаться, когда вспоминаю, что вот я валяюсь тут в кровати и лазарет уже можно переименовать в мою честь, а у нее и заусенца не появляется после тех же самых чар. «У магии есть последствия», как же. Тэмсин не представляет, каково мне, и, что самое гадкое – никогда не узнает».

Тэмсин попыталась перевернуть страницу, но дневник не поддался. Очень похоже на Марлину: заинтриговать и ничего больше не рассказать. Ведьма швырнула книжку обратно на кровать. Покровительство? Тэмсин не хотела, чтобы ее действия выглядели так. Она действительно хотела помочь.

Между ними не было равенства. Сколько бы усилий ни прилагала Марлина, магия лишь вредила ей, оборачиваясь против нее самой. У нее кружилась голова, немело тело. Она приходила в себя целыми днями.

А вот Тэмсин стоило лишь моргнуть, и магия струилась сквозь нее, готовая служить по первому зову. На том уроке, после которого Марлина оказалась в лазарете, у Тэмсин всего лишь заложило ухо, и это прошло, стоило только зевнуть. Она колдовала без последствий, а ее сестра медленно ускользала в сон.

Но и магия Тэмсин не осталась без последствий. Теперь она страдала от них каждый свой блеклый, горький день. Они настигли ее именно из-за сестры. Из-за чар, призванных для ее спасения.

Все это уже не важно.

На могилу Марлины Тэмсин принесла цветы.

Ведьма взглянула на лепесток, сжатый в пальцах. На стебли, разбросанные по полу. Лилии, любимые цветы Марлины. Именно их Тэмсин всегда приносила ей в лазарет. Их положила на земляной холм при последнем прощании. Это была угроза? Эти цветы… такие же положат на ее собственную могилу?

Дышать стало трудно. Ведьма хватала воздух большими, судорожными глотками, давясь и захлебываясь, а комната вокруг качалась и чернела. То, что было смутным беспокойством, обратилось в черный ужас.

Нужно было справиться с ним, но, впиваясь ногтями в ладонь, Тэмсин понимала, что нуждается в помощи. Она потянулась внутрь себя и коснулась любви, спрятанной в тайнике. Душу немедленно затопило умиротворяющее тепло. Ведьма три раза глубоко вдохнула, успокаиваясь. Комната прекратила крутиться. Зрение восстановилось.

А потом вновь накатил ледяной страх.

Тэмсин в отчаянии вновь обратилась к любви, но та иссякла. Остатки чувства молодой матери подошли к концу, и ведьма не имела ни малейшего понятия, где и как достать еще, чтобы восполнить запасы. После того как она объяснила нескольким заплаканным родителям, что не может обратить воздействие темной магии, горожане Лэйдо еще больше отдалились от нее. Рыночные пересуды звучали ясно: эта ведьма – пятно на лике мира. Все, что происходит – ее вина.

То же самое шептали ее сокурсницы перед тем, как Ковен проголосовал за ее изгнание из Внутренних земель.

В дверь заколотили так, что та едва не слетела с петель. Птицы подняли писк и гомон. Дверная ручка задергалась. Тэмсин похолодела. Она пыталась представить, кто может там стоять. Окинула взглядом цветы, рассыпанные по полу, и дневник на кровати.

Тэмсин не была готова к встрече с прошлым.

Мгновение прошло в благословенной тишине – даже птицы угомонились. Затем снаружи начали орать. Сильный и высокий голос звучал не особенно угрожающе, но Тэмсин не собиралась рисковать. Она прошла к порогу, задержавшись у стола, чтобы взять нож, которым намазывала масло на хлеб – на лезвии еще остались следы. Осторожно выставив нож перед собой, Тэмсин сдвинула засов и распахнула дверь.

Вопли затихли. Перед Тэмсин стояла деревенская девушка с длинными волосами, заплетенными в растрепанную косу, одетая в штаны, не раз заштопанные умелой рукой, и в ботинки, что едва не разваливались на ходу. Девушка сердито хмурилась, плотно сжав губы, будто готовая закричать снова. Большие серые глаза уставились на нож Тэмсин.

– Я думала, ты ведьма.

Голос у нее был музыкальный, но скрипучий, она будто не попадала в ноты. Что-то в ней казалось знакомым, но Тэмсин никак не могла понять, где они встречались. Она сердито уставилась на девушку, скрывая собственную неуверенность.