Однако этого никогда не было.

– Это лечение, – продолжал я. – Что я испытывал?

– Вы говорили мне, что видели других Диланов из других миров. Общались с ними. Входили в их жизни.

– И вы действительно верили в это?

– Вы в это верили.

– Что я видел?

– Если хотите это узнать, вам нужно вернуться в свое сознание. И попытаться самому это увидеть.

– Нет уж, спасибо!

– Вы уверены? После одной сессии вы мне сказали, что хотели бы остаться в мире, который нашли. Вам очень хотелось взять себе жизнь того, другого Дилана.

– Ничего этого нет в действительности, – решительно произнес я.

– Откуда вы знаете? Если честно, я сомневалась до того, как мы начали, однако ваш опыт породил во мне твердую веру. Теория Множественных миров верна. Мы действительно выбираем все дороги, которые открыты для нас. В каком-то другом мире мы с вами никогда не встречались. И сейчас мы проходим друг мимо друга по берегу озера как совершенно незнакомые люди. Еще в одном мире мы занимаемся сексом. А в каком-то мире вы удерживаете мою голову под водой, чтобы я захлебнулась.

Я вздрогнул, явственно представив эту жестокую сцену.

– Чтобы вы захлебнулись? Почему вы говорите такое, ради всего святого?

– Потому что именно поэтому вы обратились ко мне, Дилан, – сказала Ева. – Вы сказали, что вам являются видения того, как вы убиваете людей, однако все эти люди по-прежнему живы. Но вы сообщали мне подробности, даты, описания, способы того, как вы их убивали. Вам была нужна моя помощь. Вы боялись, что вот-вот на самом деле станете серийным убийцей.

Вы когда-нибудь смотрелись в зеркало – я имею в виду, действительно смотрели на себя, гадая, кто вы такой?

Что за человек живет за вашими глазами?

Именно так я чувствовал себя в тот момент. Я больше уже не знал, во что верить касательно Дилана Морана. Ева рассказала обо мне вещи, казавшиеся немыслимыми, и в то же время в каком-то безумном извращенном ракурсе они имели смысл. Если моя личность расщепилась, если вторая моя сторона живет другой жизнью, о которой я ничего не знаю, тогда, возможно, мой рассудок проецирует этого второго Дилана Морана в мои галлюцинации.

Я видел самого себя. Разговаривал с другой своей версией. Каким-то образом мой мозг оживлял мою вторую личность, и то, что я узнал об этой личности, пугало меня. Я не знал, на что я способен, когда был им.

«Зачем ты здесь?»

«Чтобы убивать».

Мне нужно было что-то, за что можно было бы ухватиться, какая-нибудь доска, плавающая в море, которая помогла бы мне удержаться на плаву. Мне была нужна Карли или, по крайней мере, воспоминание о ней. Поэтому я взял такси и поехал на север вдоль берега озера к дому, где жили родители Карли. Из города можно выехать и более быстрыми маршрутами, но я попросил водителя поехать кружным путем по Шеридан-роуд, пообещав вознаградить за это щедрыми чаевыми. Мы с Карли часто ездили этой дорогой, когда навещали ее родителей. Ей нравилось наблюдать за тем, как меняются окрестности: от зеленых лужаек Линкольн-Парка до академических кварталов университета Лойолы и Северо-Западного университета и дальше, к прибрежным поселкам Эванстон, Кенилуорт и Уиннетка.

Я же считал, что она просто не торопится увидеться со своей матерью.

Сюзанна Чанс жила в каменном особняке 1930-х годов. Он был похож на замок эпохи Тюдоров: со стрельчатыми окнами, высокими строгими печными трубами и остроконечными фронтонами. Да, отец Карли тоже жил здесь, но это был «дом, который построила Сюзанна». Отец Карли, Том, поэт и преподаватель английского языка и литературы в старших классах средней школы, был бы счастлив и в однокомнатной квартире у Ригли-Филд. Однако Сюзанна была движущей силой агентства «Чанс недвижимость», и поместье Уилметт являлось зримым воплощением ее успеха.

Такси высадило меня на Шеридан-роуд, и последние сто ярдов я прошел под раскидистыми старыми деревьями. Я был белым, в приличной одежде, что, скорее всего, защитило меня от вызова полиции. У людей, живущих здесь, пальцы так и чесались набрать «911» по любому поводу. Когда я подошел к дому Чансов, свет там не горел, что было неудивительно, учитывая поздний час. У меня не было желания говорить с Сюзанной или Томом. Вместо этого я прошел в огороженный двор и направился через сад к кукольному домику Карли.

Можно назвать это строение кукольным домиком, но в нем было больше тысячи квадратных футов – больше, чем в нашей квартире на Линкольн-сквер. Это покажет вам, как низко опустилась по социальной лестнице Карли, перебравшись жить ко мне. Когда ей исполнилось двадцать два года, она ушла из особняка и поселилась в кукольном домике – это была вся независимость, какую готова была предоставить ей мать. Карли так и жила там, когда мы познакомились, поэтому я провел много времени в этом сказочном мире. У меня долгие годы был ключ от домика, и я знал код системы безопасности.

Войдя внутрь, я так остро ощутил присутствие Карли, словно она была призраком, пугающим меня грохотом своих цепей. На стенах висели ее школьные фотографии, на полках стояли трофеи, полученные за танцы, и сборники стихов. Карли не жила здесь три года, однако ее мать сохранила все в неприкосновенности, превратив в святилище, обставленное мебелью, которую она выбрала для Карли, когда той исполнилось шестнадцать. Вероятно, Сюзанна надеялась, что ее дочь когда-нибудь одумается, бросит меня и вернется туда, где ее место.

Я сел в протертое кожаное кресло у окна, выходящего в сад. Это кресло отдал Карли ее отец, и, по-моему, он отдал его дочери для кукольного домика, только чтобы его жена не оттащила его в какой-нибудь благотворительный фонд. Это было мужское кресло, некрасивое и невероятно удобное, и оно казалось совсем не к месту среди розовых обоев и занавесок с подсолнечниками. После гибели Роско я провел в этом кресле несколько недель. Рука и нога у меня были в гипсе, я был практически прикован к месту, и Карли ухаживала за мной. Мы почти не знали друг друга, но она была моей сиделкой. А вскоре после этого стала моей возлюбленной.

Последний раз я бывал здесь полгода назад, в январе. Карли позвонила мне из офиса во вторник утром и сказала, что ей нужно уйти и не мог бы я встретиться с ней в кукольном домике? Я согласился, но приехал туда позже назначенного срока: я постоянно опаздываю. На первом месте всегда работа. Заходя в домик с улицы, я принес с собой холодный сквозняк и снежные хлопья. Карли приготовила зимний пикник: расстелила на полу покрывало, откупорила бутылку вина и раскладывала средиземноморский обед из хумуса[8], виноградных листьев и лаваша.

Она стояла в дальнем конце кукольного домика, грея босые ноги у камина. От холода ее лицо порозовело. Грудь колыхалась в такт спокойному дыханию. Карли посмотрела на меня с извечной серьезностью; лишь легкая улыбка витала у нее на губах. Клянусь – она была похожа на живописное полотно, застывшая в своей красоте. Мане. Вермеер[9].

– Какой у нас повод? – спросил я.

– Никакой. Я тебя люблю, только и всего.

– Я тоже тебя люблю.

Трудно представить более идеальное мгновение, однако теперь, оглядываясь назад, я понимал, что именно в тот день наши отношения начали разваливаться. Можно было провести линию от нашего обеда в кукольном домике до глупой связи Карли со Скотти Райаном и дальше, до последнего ее заявления в последние выходные за городом.

Если бы я был внимательнее, я бы обратил внимание на то, что Карли была непривычно молчалива. Она замкнулась где-то в своем собственном мире; и она никогда не уходила с работы посреди дня без крайней причины. Я должен был заглянуть сквозь ее умиротворенную улыбку, но я был слеп. Я разлил вино, мы уселись друг напротив друга на покрывале, у нас за спиной потрескивал огонь в камине.

– Сюзанна говорила со мной, – сказала Карли, после того как мы на протяжении нескольких минут молча наслаждались едой. Она произнесла это как бы мимоходом. Ничего серьезного.