Тетушка Мария была матерью тех двоих детей, учившихся в университете Дуранго на деньги Теодора.
Теодор сел за обеденный стол. Рядом с тарелкой лежал свежий номер "Тайм", и он открыл журнал безо всякого интереса. На следующей неделе, думал он, в газетах появится отчет о расследовании дела Баллестерос, наверное, даже с фотографией трупа Лелии. Репортеры ни за что не упустят возможности посмаковать тот факт, что она была любовницей сразу двух мужчин, которые к тому же были друзьями. У Теодора не было аппетита. Он даже не смог притронуться с бараньей отбивной.
Тем же вечером ему позвонил некий полицейский чин, сообщивший, что тело Лелии уже доставлено в указанное им похоронное бюро, и что вскрытие показало, что ножевые ранения нанесены ножом с лезвием длиной по крайней мере в пять дюймов, а то и больше, и что самый большой из порезов оказался шириной в целых полтора дюйма. Глубина же большинства ран составляла четыре дюйма.
После этого Теодор позвонил Хосефине и получил её согласие на то, чтобы назначит похороны на следующий день.
- Хосефина, а вы не могли бы сами сказать Рамону о том, что похороны состоятся завтра? - спросил Теодор. - Не думаю, что ему хочется сейчас со мной разговаривать.
Глава 6
Похороны должны были состояться в три часа дня на кладбище, находившемся примерно в двадцати милях от города. Длинная вереница из трех десятков машин сначала медленно ползла на восток по унылой, забитой автобусами Авенида-Гуатемала, впоследствии продолжив движение в том же направлении по шоссе, проходившее через Пуэбла и Веракрус, родной город Лелии. Огромные, спешащие грузовики - бензовоз компании "Пемекс" и перевозящий пиво фургон фирмы "Карта Бланка" - вклинились в середину колонны, то и дело предпринимая попытки вырваться вперед и обогнать процессию, но все без результатно, так что им не оставалось ничего другого, как медленно ползти вперед, будучи спереди и сзади зажатыми между двумя машинами похоронной процессии. Теодор нанял двенадцать автомобилей, которые должны были доставить на кладбище друзей, соседей, а также нескольких родственников Лелии, приехавших из Веракрус и остановившихся в доме Хосефины. Сам Теодор сидел за рулем своего серого мерседеса, на заднем сидении которого расположились Карлос и Изабель Идальго, а переднее сидение рядом с ним заняла Ольга Веласкес - утром в день похорон она попросила Теодора взять её с собой, сказав, что тоже хочет поехать. Почти на всем протяжении пути мерседес Теодора следовал за машиной Хосефины, в которой находился её муж Аристео, их дочь Игнасия, племянник Хосефины Родольфо, а также ещё двое человек, с которыми Теодор не был знаком. Кладбище располагалось на сухом, ровном участке земли, обнесенном побеленной кирпичной стеной, за которой росли кипарисы. По обеим сторонам от ворот темнела местами стершаяся надпись, сделанная черной краской:
POSTRAOS! AQUI LA ETERNIDAD EMPIEZA
Y ES POLVO AQUI LA MUNDANAL GRANDIEZA! 1)
_______________________________
1) Преклоните колени! Здесь начинается вечность, и мирское величие превращается в прах! (исп.)
Такую надпись можно прочесть практически на каждом мексиканском кладбище, но на Теодора - хоть он и не верил в загробную жизнь - она произвела столь сильное впечатление, что у него даже мурашки побежали по спине. Да уж, похоже, мирское величие тут и в самом деле превращается в пыль, ибо эта самая пыль была повсюду.
Теодор огляделся по сторонам, ища глазами Рамона, и увидел его стоящим с низко опущенной головой в третьем или четвертом ряду людей, обступивших могилу. Остановившийся взгляд Рамона был устремлен на гроб, и хотя Теодор не видел его слез, его лицо казалось на удивление умиротворенным. Рядом с ним стоял Артуро Балдин - невысокий благообразный сеньор со шляпой в руке, которую он благоговейно прижимал к груди.
Крышка гроба была закрыта. Конечно, привести в порядок лицо Лелии было бы не под силу даже самым опытным из бальзамировщиков, и Теодор - заранее узнав о том, что её будут хоронить в закрытом гробу - поначалу был даже рад тому, что её не будут открывать для последнего прощания. И все-таки, теперь, глядя на темное, отполированное до блеска дерево, украшенное стилизованным орнаментом из металла, выполняющим также функцию потайных защелок, он понял, что как бы ужасно не выглядело её лицо, вряд ли оно могло представлять собой ещё более мучительное зрелище, чем созерцание этой наглузо закрытой крышки. Люди собрались вокруг свежевырытой могилы, не обращая внимания на то, что затаптывают соседние холмики, группки из трех-четырех человек со скорбно склоненными головами стояли и на дорожках поодаль, слишком далеко для того, чтобы слышать что-нибудь или наблюдать за просиходящим. Здесь были и молодые художники, и умудренные жизнью торговцы предметами искусства, несколько должностных лиц из Национального института изящных искусств, хозяева магазинов, знакомый фармацевт Лелии, парочка её кузенов из Гвадалахары, которых Хосефина надлежащим образом представила Теодору. И ещё повсюду были цветы - многочисленные венки, составленые в три ряда вокруг её могильного камня, букеты и целые охапки роз, лилий, хризантем, гладиолусов и длинные, украшенные красными, белыми и пурпурными цветами гирлянды из плетей какого-то тропического кустарника, по утверждению Хосефины, привезенные несколькими семьями из Куэрнаваки. Был здесь и маленький Хосе вместе со своей многочисленной семьей. Господин лет шестидесяти с уныло висящими, как у моржа, седыми усами, стоял поодаль, прижимая к груди снятую шляпу, и глядя на него, Теодор подумал, что, наверное, именно таким и должен быть собирательный образ вышедших в отставку президентов Франции. Священник был худощавым человеком с желтыми, словно восковыми руками, на лице которого застыло выражение вселенской скорби. Он скороговоркой бормотал что-то о блистательной карьере Лелии на ниве искусства, которая, к сожалению, оказалась такой короткой и оборвалась так жестоко и внезапно. Возможно, он был знаком с Лелией, возможно, нет. Лелия не слишком часто ходила в церковь. Хосефина мельком взглянула на Теодора и едва заметно покачала головой, словно желая тем самым сказать, что она от священника ожидала большего, но делать нечего, и придется довольствоваться тем, что есть.
