Кубрик потратил месяц на подготовку поля битвы для фильма и особенно тщательно подошел к спецэффектам. Постановкой взрывов занимался Эрвин Ланге, опытный специалист немецкой киностудии UFA; в результате в фильме в воздух взлетали фонтаны обломков и шрапнели, а не облака пыли, которые обычно можно увидеть в голливудских кинолентах о войне.
По слова Кубрика, на студии Geiselgasteig он обнаружил «последние печальные остатки эпохи великого режиссера» – «потрескавшиеся и отслаивающиеся» декорации «Лолы Монтес» (1955), последнего фильма Макса Офюльса. Офюльс, известный своими тщательно продуманными длинными кадрами и утонченной европейской атмосферой фильмов, был любимым режиссером Кубрика (как тот сказал в интервью сразу после «Троп славы»). Кубрик признавался, что смотрел «Наслаждение» Офюльса (1952) «бессчетное количество раз»[51]. 26 марта 1956 года, в день смерти Офюльса, Кубрик посвятил его памяти ключевой кадр фильма: именно в стиле Офюльса камера, перемещаясь по закручивающейся паутинообразной траектории, с движения снимает диалог Миро и Брулара в роскошном замке, выполняющем роль штаба армии. Это первая сцена фильма, наше знакомство с двумя генералами, и замысловатое движение камеры Кубрика отражает хитроумность и беспринципность их коварных планов.
Если бы за дело взялся гуманно-романтичный циник Офюльс, он придал бы своим офицерам облик старосветских аристократов. Но в интерпретации Кубрика их чувство собственной значимости слишком велико, чтобы оставлять какое бы то ни было благоприятное впечатление. Деятельные и эгоцентричные Брулар и Миро правят миром, в котором обычные люди умирают en masse только для того, чтобы генерал мог получить повышение. Все их действия – это хорошо просчитанная игра в свою пользу.
В «Тропах славы» война изображена строго и лаконично. Зритель не видит ни вражеского войска, ни солдат, хрипящих свои последние предсмертные слова. В сцене в начале фильма поле битвы пустынно, как темная сторона луны. Оно изрезано шрапнелью и кратерами. Замок, место расположения ставки генералов, тоже кажется неуютным и бездушным. А от окопов, внутри которых выстроились солдаты, веет тихим ужасом.
Пока Брулар и Миро совещаются в своей роскошной штаб-квартире, съемка ведется с кружащейся вокруг них камеры, но, когда Дакс идет по окопам, камера решительно движется вперед вместе с ним. (Когда Джек в «Сиянии» будет бродить по заснеженному лабиринту, камера будет так же неотступно следовать за ним, глядя прямо в лицо актеру.) Кубрику, который обычно был сторонником полной достоверности, здесь пришлось отойти от исторической истины и расширить окопы до 180 см – только для того, чтобы туда поместилась тележка для камеры.
Дакс в исполнении Дугласа – брутального вида человек, прямолинейный и верный своим моральным принципам. Когда он ведет солдат в атаку через нейтральную территорию, камера следует за ним в режиме непрерывной следящей съемки, врезаясь в ряды раненых. Когда он возмущается планом битвы или ближе к концу фильма яростно защищает трех солдат на военном суде – это сам Дуглас провозглашает свои либеральные идеалы устами своего персонажа. Наверняка он настаивал на том, чтобы Дакс в фильме был воплощением добродетели – точно так же, как настаивал, если верить слухам, на том, чтобы по крайней мере в одной сцене появиться без рубашки (мы действительно видим его с обнаженным торсом в начале фильма, когда он умывается). Движения Дакса порывисты; он идет по жизни гордо и прямолинейно, стиснув зубы от своего бесплодного героизма. В отличие от него, изворотливые Макреди и Менжу – специалисты по взглядам исподтишка и умелым инсинуациям.
Менжу и Макреди в фильме исключительно хороши, они не переигрывают и не делают образ порочного зла слишком утонченным. Дуглас, напротив, временами слишком усердствует, например когда он изливает свою ярость на Бруларда и называет его «дегенеративным стариком-садистом». Когда напоследок Дакс говорит: «Мне жаль вас», эти слова, произнесенные с высоты его морального превосходства, кажутся даже неуместными. Брулар, с его точки зрения, просто делает то, что делают все генералы. После казни он замечает: «Это была чудесная смерть», – для него это все не более чем замечательное зрелище. Когда Брулар понимает, что Дакс осуждает Миро не потому, что пытается добиться повышения, а потому, что искренне возмущен, он называет его «идиотом». Гэри Гиддинс отмечает, что в этой сцене Брулар в исполнении великолепного Meнжу не кажется «ни многословным, ни ушлым»: он совершенно искренен в своей безнравственности[52]. Брулар одерживает победу: это его мир и его война.
В умении Кубрика сладить со вспыльчивым и обидчивым Менжу проявились его практичность и проницательность. Чтобы заполучить Менжу на роль в «Тропах славы», Кубрик пошел на хитрость: пообещал, что у него будет главная роль, добавив, что Брулар был «хорошим генералом, который старался изо всех сил». Между ними на съемочной площадке периодически возникали трения. Однажды Менжу устроил истерику из-за огромного количества дублей, которых требовал от него Кубрик. Он сказал 29-летнему режиссеру, что тому не хватает опыта «в искусстве руководить актерами». Спокойно и тихо, как обычно, Кубрик сказал Менжу: «Сейчас получается не очень хорошо, но мы будем продолжать делать это, пока все не станет как надо, а так и будет, потому что вы, ребята, молодцы»[53]. В этом есть доля мальчишеской наивности новичка, и Кубрик воспользовался ею как своим преимуществом. Это же надо – сказать: «Вы, ребята, молодцы» такому ветерану кинематографа, как Менжу!
Кубрику удавалось ловко управлять не только Менжу, но и звездой этого фильма Дугласом. Ему пришлось проявить большую находчивость, чтобы, с одной стороны, исполнить желание Дугласа стать отважным героем «Троп славы», а с другой стороны, обмануть его, представив в ироническом контексте на фоне Менжу, играющего роль Брулара (последний предвосхищает яркий образ циника Зиглера из «С широко закрытыми глазами»). Тем не менее законченный фильм Дугласу понравился.
В конце «Троп славы» мы узнаем, что люди Дакса вернутся на фронт. Все будет по-прежнему бессмысленно; в конце концов, казненные солдаты забываются так же легко, как и все погибшие на войне. Дакс проиграл во всех смыслах. Кубрик отказался дать Дугласу возможность испытать катарсис от победы гуманных идеалов над зловещими угнетателями простого человека. Эти угнетатели, Миро и Брулар, вписываются во вселенную Кубрика, в то время как Дакс остается наивным исключением.
Этот полный безысходности финал спасает «Тропы славы» как от либерального благочестия в духе Стэнли Крамера, так и от ощущения бессмысленности происходящего после того, как Дакс посылает своих людей на смерть в битве за Муравьиный холм, прекрасно зная, что этот бой выиграть невозможно. Среднестатистический зритель идентифицирует себя с Даксом и соглашается с его высокомерными обвинениями, не совсем понимая, что Дакс служит военной машине – точно так же, как Миро и Брулар. Однако Кубрик ясно дает понять: война требует огромного кровопролития, символических жертв и все солдаты – это расходный материал.
В финале «Троп славы» есть сцена, где пленную немецкую девушку заставляют петь перед группой французских солдат на постоялом дворе. Трактирщик толкает ее на сцену, растерянную и беспомощную. Сначала солдаты издеваются над ней, но она быстро доводит их до слез своей песней.
Эту девушку играет Кристиана Харлан, фигурирующая в титрах под сценическим псевдонимом Сюзанна Кристиан. У нее короткие светлые волосы и жалостливые темные глаза. Несмотря на то, что она напугана, в ее облике есть что-то успокаивающее. Катарсис, которого Кубрик лишает нас в сцене ужасающей казни трех солдат, настигает зрителя во время исполнения старой немецкой песни, пронзительной Der Treue Husar («Верный гусар»), которую выбрала сама Харлан. (В 1956 году Луи Армстронг спел ее по-английски на шоу Эда Салливана.) Образ Харлан – это образ юной девушки, но в то же время – и матери; она, единственная женщина в фильме, становится голосом бесконечного горя, которое мужчинам выразить словами не дано.
