Полковник напоил капитана чаем из своего походного самовара, что считалось в полку величайшей честью. Он проводил капитана Енакиева до сеней и на прощание сказал еще раз:

– В общем, хорошо воюете. Молодцом, капитан Енакиев.

На что капитан Енакиев, смущенно покраснев, ответил:

– Служу Советскому Союзу, товарищ полковник!

Все это было необыкновенно приятно, и капитан Енакиев предвкушал удовольствие, с которым он передаст своим офицерам мнение командира полка об их батарее.

– Дяденька! – услышал он вдруг чей-то голос.

Он повернулся и увидел Ваню, который стоял перед ним, вытянув руки по швам, и не мигая смотрел синими глазами.

– Разрешите обратиться, – сказал Ваня, стараясь как можно больше походить на солдата.

– Ну что ж, обратись, – сказал капитан весело.

– Дяденька, вы начальник?

– Да. Командир. А что?

– А вы над кем командир?

– Над батареей командир. Над солдатами своими командир. Над пушками своими.

– А над офицерами вы тоже командир?

– Смотря над какими. Над своими офицерами, например, тоже командир.

– А над капитанами вы тоже командир?

– Над капитанами я не командир.

Глубокое разочарование отразилось на лице мальчика.

– А я думал, вы и над капитанами командир!

– Для чего тебе это?

– Надо.

– Ну, все-таки?

– Если вы над капитанами не командир, то и толковать нечего. Мне надо, дяденька, такого командира, чтобы он мог всем капитанам приказывать.

– А что надо всем капитанам приказывать? Это интересно.

– Всем капитанам не надо приказывать. Одному только надо.

– Кому же именно?

– Енакиеву, капитану.

– Как, как ты сказал?! – воскликнул капитан Енакиев.

– Енакиеву.

– Гм… Что же это за капитан такой?

– Он, дяденька, над разведчиками командует. Он у них самый старший. Что он им велит, то они все исполняют.

– Над какими разведчиками?

– Известно, над какими: над артиллерийскими. Которые немецкие огневые точки засекают. Ух, дяденька, и сердитый же их капитан! Прямо беда.

– А ты видел когда-нибудь этого сердитого капитана?

– То-то и беда, что не видел.

– А он тебя видел?

– И он меня не видел. Он только приказал меня в тыл отвезти и коменданту сдать.

Офицер прищурился и с любопытством посмотрел на мальчика:

– Постой. Погоди… Звать-то тебя как?

– Меня-то? Ваня.

– Просто – Ваня? – улыбнулся офицер.

– Ваня Солнцев, – поправился мальчик.

– Пастушок?

– Верно! – с изумлением воскликнул Ваня. – Меня разведчики пастушком прозвали. А вы почем знаете?

– Я, брат, все знаю, что у капитана Енакиева в батарее делается. А скажи-ка мне, друг любезный, каким это манером ты здесь очутился, если капитан Енакиев приказал отвезти тебя в тыл?

В глазах мальчика мигнули синие озорные искры, но он тотчас опустил ресницы.

– А я убежал, – скромно сказал он, стараясь всем своим видом изобразить смущение.

– Ах, вот как! Как же ты убежал?

– Взял да и убежал.

– Так сразу взял да сразу и убежал?

– Нет, не сразу, – сказал Ваня и почесал нога об ногу, – я два раза от него убегал. Сначала я убежал, да он меня нашел. А уж потом я так убежал, что он меня уж и не нашел.

– Кто это «он»?

– Дяденька Биденко. Ефрейтор. Разведчик ихний. Может, знаете?

– Слыхал, слыхал, – хмурясь еще сильнее, сказал Енакиев. – Только что-то мне не верится, чтобы ты убежал от Биденко. Не такой он человек. По-моему, голубь, ты что-то сочиняешь. А?

– Никак нет, – сказал Ваня, вытягиваясь. – Ничего не сочиняю. Истинная правда.

– Слыхал, Соболев? – обратился капитан к своему коневоду, который с живейшим интересом слушал разговор своего командира с мальчишкой.

– Так точно, слыхал.

– И что же ты скажешь? Может это быть, чтобы мальчик убежал от Биденко?

– Да никогда в жизни! – с широкой, блаженной улыбкой воскликнул Соболев. – От Биденко ни один взрослый не убежит, а не то что этот пистолет. Это он, товарищ капитан, извините за такое выражение, просто мало-мало заливает.

Ваня даже побледнел от обиды.

– С места не сойти! – твердо сказал он и метнул на коневода взгляд, полный холодного презрения и достоинства.

Потом, весь вспыхнув и залившись румянцем, он стал быстро-быстро, пятое через десятое, рассказывать, как он обхитрил старого разведчика.

Когда он дошел до места с веревкой, капитан не стал более сдерживаться. Он смахнул перчаткой слезы, выступившие на глазах, и захохотал таким громким, басистым смехом, что лошади навострили уши и стали тревожно подтанцовывать. А Соболев, не смея в присутствии своего командира смеяться слишком громко – это было не положено, – только крутил головой и прыскал в кулак и все время повторял:

– Ай, Биденко! Ай, знаменитый разведчик! Ай, профессор!

Когда же Ваня стал рассказывать о встрече с военным мальчиком, капитан Енакиев вдруг помрачнел, задумался, стал грустным.

– Они меня, говорит, за своего сына приняли, – возбужденно рассказывал Ваня про военного мальчика, – я у них теперь, говорит, сын полка. Я, говорит, с ними один раз даже в рейд ходил, на тачанке сидел вместе со станковым пулеметом. Потому что я своим, говорит, показался. А ты своим, говорит, верно, не показался. Вот они тебя и отослали.

Тут Ваня крупно глотнул воздух и жалобно посмотрел в глаза капитану своими наивными прелестными глазами:

– Только он это врет, дяденька, что будто я своим не показался. Я-то своим показался. Верно говорю. Они меня жалели. Да только они ничего поделать не могли против капитана Енакиева.

– Что ж, выходит дело, что ты всем «показался», только одному капитану Енакиеву «не показался»?

– Да, дяденька, – сказал Ваня, виновато мигая ресницами. – Всем показался, а капитану не показался. А он меня даже ни разу и не видел. Разве это можно судить человека, не видавши? Кабы он меня разок посмотрел, может быть, я бы ему тоже показался. Верно, дяденька?

– Ты так думаешь? – сказал капитан, усмехнувшись. – Ну да ладно. Поглядим.

Он решительно поставил ногу в стремя и сел на лошадь.

– В ночное с ребятами ездил? – строго спросил он, улыбаясь глазами и разбирая поводья.

– Как не ездил! Ездил, дяденька.

– На лошади удержишься?… А ну-ка, Соболев, бери его к себе.

И не успел Ваня моргнуть, как сильные руки коневода подхватили его с земли и посадили впереди себя на лошади.

– К разведчикам! – скомандовал капитан Енакиев, и они помчались галопом.

– От Биденко ушел, а от меня, брат, не уйдешь, – сказал ординарец, крепко, но осторожно прижимая к себе мальчика.

– А я сам не хочу, – сказал Ваня весело.

Он чувствовал, что в его судьбе происходит какая-то очень важная, счастливая перемена.

Подъехав к блиндажу разведчиков, капитан спрыгнул с лошади и бросил поводья коневоду.

– Дожидайтесь, – сказал он и, быстро бренча шпорами, сбежал по ступенькам вниз.

Все разведчики были в сборе и как раз в это самое время играли в «козла». Они с таким азартом хлопали костями по столу, что можно было подумать, будто в блиндаже палят из пистолетов.

– Встать, смирно! – крикнул дневальный, увидав входящего командира батареи.

Разведчики резко вскочили на ноги, побросав кости на стол. А ефрейтор Биденко, который в этот день был дежурным по отделению, как положено – в головном уборе и при оружии, – чертом подскочил к капитану и отрапортовал:

– Товарищ капитан! Команда разведчиков взвода управления вверенной вам батареи. Команда находится в резерве. Люди отдыхают. Во время дежурства никаких происшествий не случилось. Дежурный ефрейтор Биденко.

– Здравствуйте, артиллеристы!

– Здравия желаем, товарищ капитан! – дружно крикнули разведчики.

После этого капитан Енакиев обычно командовал «вольно» и разрешал продолжать заниматься каждому своим делом. Но на этот раз он молча сел на подставленный ему табурет и довольно долго рассматривал трофейную картину «Весна в Германии».