Всё, больше ждать невмоготу. Вытаскиваю член из штанов и сразу же отправляю точным движением в тесную, истекающую желанием щель. Люба вскрикивает, вскидывает голову. Лопатка падает на пол, жена хватает меня за руки, выгибается, стонет. Охренительное зрелище! Охренительная, просто идеальная для меня девушка. Долблюсь в неё, как сумасшедший, перед глазами прыгает задница, вся в красных отпечатках моих ладоней.

На пол падает что-то стеклянное с характерным брямсом. Смахивается со столешницы пакет с крупой, рассыпается дробным стуком. Опрокидывается набок пакет молока, по темному камню столешницы течет тонкая белая струйка, начинает капать вниз. В голове вспыхивает идея. Замедляю толчки, стягиваю с Любы футболку, хватаю пакет и лью молоко ей на плечи и спину. Зрелище вообще взрыв мозга. Особенно то, как эти белые струйки стекают вниз, аккурат в ложбинку между задними половинками. Размазываю прохладную жидкость по нежной коже, снова ускоряюсь. Наши тела шлепают друг о друга в унисон с Любашиными стонами и моим бессвязным бормотанием.

В Любе так бомбически тесно, горячо и вообще кайфово, что я успеваю выйти из неё только в самый последний момент. Кончаю на волшебную задницу, на чуть прогнутую спину, упиваюсь тем, что от моих пальцев уже второй раз за это утро кончает Люба.

Самое фееричное утро за последний год минимум.

Каша в итоге всё-таки подгорела, но, клянусь, вкуснее завтрака я не ел! Правда, на молоко я теперь долго не смогу смотреть без задних мыслей.

Уже переобуваясь в прихожей, обнаружил на полу чужую расчёску. Явно мужскую. Что ещё за фигня? Или это Люба такой пользуется? Сунул в карман пиджака и забыл, вечером у неё спрошу, сейчас мы почти опаздываем. Хорошо, что мотоциклу почти неведомы пробки.

На работу приехал в приподнятом настроении, там-то мне по секрету и сообщили, что Киру перевели в другую клинику. Московскую. И Байрамов пообещал ей устроить небо в алмазах, уж не знаю, то ли разведется, оставив без копейки, то ли прикует к батарее, доведет до залета, заставит родить и уже потом разведется...

Ближе к обеду пересекаюсь в холле с Геннадьичем, тот встречает меня, как вернувшегося с войны бойца. Закидывает вопросами, всё ли в порядке у меня, у Любы. Нам, конечно, известна его слабость ко всему женскому персоналу клиники, тот ещё дамский угодник. Нет, под юбку ни к кому не лезет, у него правило такое - работу и личную жизнь не смешивать. Но очень трепетно относится ко всем дамам, даже бабе Нюре может ведро подать, если той до него тянуться неудобно. И мы все об этом знаем, и всерьёз Геннадьича как соперника не воспринимаем. Однако сегодня он столько намеков вкладывает в свои обычные вроде вопросы, что я не выдерживаю. Почему-то кажется, что он имеет виды на мою кнопку, вспомнил случайно замеченный в мусорке презерватив, который оставлял не я, вспомнил расчёску эту дурацкую. На краткий миг за всеми этими намёками мне чудится насмешка над моими рогами. Чувствую, сейчас взорвусь.

- Никанор Геннадьевич, вы если что-то прямо хотели сказать, так и говорите!

Он хмыкает, поправляет свои очки.

- Просто я боялся, как бы тебе за вчерашнее жена твоя разнос тебе не устроила. Ты, конечно, не виноват, но из моих трёх две в такой ситуации и разбираться бы не стали... А тебе сегодня Гришанского оперировать, хотелось бы, чтобы ты был максимально спокоен.

Спасибо, конечно, дорогой начальник, за заботу, но вот именно после ваших слов я как раз и занервничал. А что вчера было-то?

Я судорожно припомнил утренний секс. Люба не показалась мне вообще ни капли сердитой, наоборот, так за меня цеплялась, так ластилась, как будто я только что из армии дембельнулся, а она ждала, ждала и дождалась. Потер лоб, но память скрылась и на связь не выходила. Всё что помню - сижу, работаю, скоро домой... заходит Кира мириться... Мать вашу, Кира? Что-то из-за неё было?!

Видимо момент откровения достаточно ясно отпечатался на моём лице. Геннадьич смотрит на меня с сочувствием, хлопает по плечу.

- Ты в мобильнике глянь, бывшая твоя весь компромат туда записала. Я так понимаю, Байрамов в койке так себе, вот она и хотела тебя вернуть, а видюху Любе отослать, чтоб вас рассорить.

- Вот сука! - со злости хреначу кулаком по стене. Лезу в карман, смотреть, что за видео, а там...

А там я лежу на кушетке, полуголая Кира вовсю мне отсасывает. Прерывается, целует, трётся об меня своими мелкими сиськами. Фу, аж захотелось пойти вымыться и зубы почистить. Наверное, только Кирин предоперационный запрет на интим спас меня от того, чтобы видюха была более откровенная.

Неожиданно экран дёргается. Вижу на заднем плане, как в кабинет врывается Люба. Боже, она прекрасна в своей ярости! Дальше всё смазывается и под шум криков где-то позади экран показывает потолок кабинета.

Я матернулся. Протер ладонями лицо. Даже странно, что Люба ещё развод не потребовала.

- Ну, Люба же в курсе, что бывшая тебе снотворное подсыпала, понимает, значит, что ты не виноват, - Геннадьич словно читает мои мысли. А я... а меня всего разрывает от необходимости убедиться, что кнопка всё правильно поняла и не затаила обиду.

- Я, наверное, отойду по делам минут на двадцать, - прикидываю я, сколько времени займет добраться до терапевтического отделения и выяснить отношения с женой. Геннадьич вздымает глаза к потолку.

- Никакой дисциплины в отделени, - показательно вздыхает он. - Иди давай, но главное, чтоб к моменту операции Гришанского был спокоен, как удав!

Киваю, мчусь к лифту, жму кнопку вызова. Чёрт, никогда не замечал, какой он черепашистый. Пока доехал, истоптал его всего по периметру. Влетаю ураганом в сестринский кабинет, кнопка сидит там, вся такая серьезная, бумаги какие-то в компьютере оформляет. Стою, смотрю, взглядом к ней прикипел, оторваться не могу. Сердце сжимается, стоит только допустить мысль, что из-за змеюки Киры мы могли бы вчера разругаться и расстаться. Что этот маленький аккуратный ротик больше мне бы не улыбался. Что я был бы вынужден снова засыпать один, а не сжимая в руках это нежное тело. Не было бы утренних обнимашек на кухне, совместных поездок в байкерский паб. Я представил всё это - и даже дышать стало больно. Стремительно шагаю вперёд, чтобы обнять, убедиться, что никуда моя благоверная от меня не денется.

Люба отрывает взгляд от компьютера. Видит меня. Улыбается чуть удивлённо. Такая лапушка в этот момент. Хочется зацеловать-затискать. А ещё залюбить-затрахать. Застолбить, что она моя, вся-вся, от пят до макушки.

Задвигаю защёлку на двери в положение "закрыто". Всегда мечтал сделать это прямо на рабочем месте.

Глава 28.

Люба

Я не знаю, как дальше себя вести. У меня пытались увести мужа, причём коварно и не по-честному. И теперь я злюсь. Самая добрая в мире я готова прикончить гадину Киру, причем как-нибудь особо жестоко. Жутко боюсь, что Юра был в отключке не всё время, попробовал, оценил, вспомнил и теперь захочет вернуться к бывшей. Я не привыкла сражаться за внимание парней. Что уж там, я их вниманием была не избалована, если мне кто и нравился, я тихонько вздыхала по нему, но частенько стеснялась просто подойти и заговорить.

Но Юра мне не просто нравится. Я его, кажется, люблю. Прокручиваю эту мысль в голове ещё раз и вздыхаю, смиряясь с открытием. Да. Точно. Люблю, ещё как. А ещё он мой муж, а не какой-то там приятель с паралельного потока, поэтому я готова сражаться за своё счастье руками и выгрызать его зубами. Но как? Я не знаю, не умею... я вообще не понимаю, что в таких ситуациях делать!

Поэтому начинаю с банального - с готовки. Ничего сверхъестественного, просто любимая Юркина каша на завтрак.

Впрочем, оказывается, секс на завтрак он любит больше. Я стою в душе, смываю молочные разводы со спины и мне хочется улыбаться. Определённо, мой муж не планирует со мной расставаться!

В клинике работа поглощает с головой. Как простодушно заявляет баба Нюра - на толчок отойти некогда. Конец месяца, инвентаризация медикаментов, внезапная и непонятная аллергия сразу у троих пациентов. Как выясняется позже - на духи Семёновой. Та хвасталась, что французские, дорогущие, но по факту так воняющие, что удивительно, как это только тремя пострадавшими обошлось.