После сожжения Алексина на Оке татарам загородил путь и счастливо отбился Петр Федорович Челяднин «с малыми зело людьми» (возможно, в качестве младшего военачальника в боях участвовал воевода Семен Беклемишев)[28]. Челяднин в жестоком бою устоял до подхода значительных сил – полков удельных князей Василия Михайловича Верейского и Юрия Васильевича Дмитровского, потом уже и полков самого великого князя, а также служилых татар «царевича» Даниара. По другой летописной версии, первый удар принял князь Василий Михайлович Верейский, а уж потом подошли братья великого князя – Юрий Дмитровский и Борис Волоцкий, и в то же время «приспел воевода Петр Федорович Челяднин с полком»; в последнюю очередь татары сожгли Алексин, но прорвать обороны по окскому берегу не сумели[29]. Ахмат через крупные силы русского воинства пробиться не смог и отступил, храня в сердце величественное зрелище русского воинства в сверкающих доспехах.
Историк Н. С. Борисов остроумно сказал по этому поводу: «Это было поистине внушительное зрелище: вдоль берега Оки выстраивались тысячи всадников в сияющих на солнце шлемах с флажками-“яловцами” на макушках и начищенных до зеркального блеска железных латах. Летописец, писавший со слов очевидца, замечает, что одетое в железо русское войско сверкало на солнце “якоже море колеблющеся, или езеро синеющеся”. Татары, не имевшие собственной металлургии и всегда страдавшие от недостатка железа, с завистью смотрели на эту великолепную экипировку, делавшую русских воинов практически неуязвимыми для татарских стрел и сабель. Доспехи самих степняков ограничивались главным образом всякого рода изделиями из дерева, кожи и войлока. Только военачальники имели железные шлемы и латы…»[30]
Вернее всего, именно П. Ф. Челяднин – главный герой Алексинского «стояния». Князь же Верейский и брат Ивана III князь Юрий Васильевич первыми упомянуты в некоторых летописях из-за того, что они стояли выше по своему социальному статусу, нежели Челяднин, который оказался на берегу первым из тех, кто мог дать бой Ахмату.
Даниилу Дмитриевичу досталась тогда роль далеко не первая, не ведущая. Холмского назначили старшим из воевод, выводивших в поле оборонительные отряды самого Ивана III. Однако основные силы под его командованием добрались до места, чтобы прикрывать от ордынцев направление «на берегу», то есть на Оке, позднее отрядов других военачальников (уже после подхода Челяднина и удельных князей). О его участии в боевых действиях ничего не известно[31]. Но сверкающее начищенным металлом многолюдство – главные полки великого князя – на Оку вывел именно он.
Борьба с Ахматом достигла финальной стадии в 1480 году. Хан заключил соглашение о взаимопомощи с Польско-Литовским государством и двинулся на Русь. Ахмат мобилизовал людские ресурсы обширных степных пространств. По словам историка В. Д. Назарова, требование Ахмата к последнему московскому послу в Орде, чтобы великий князь сам прибыл к хану, «…означало восстановление политической зависимости в формах XIII–XIV века, когда великий князь получал ярлык на великое княжение из рук хана, коленопреклоненно, в его главном шатре. Плюс такое посольство сопровождалось неимоверными выплатами как в ходе самого посольства, так и потом в виде разраставшихся размеров выхода, то есть дани».
Иван III именно от всего этого замшелого, архаичного набора унизительных обязательств, составлявших суть ордынского ига, собирался избавить Русь. И он готов был рискнуть, поборовшись за свободу с могучим противником.
Летом 1480 года в Москве узнали о движении Ахмата и начали выдвигать войска ему навстречу. Передовые отряды хана напали на волость Беспуту и разграбили ее. Однако на Оку уже выходили полки Ивана III. Сам он с основными силами встал в Коломне. Его сын и наследник Иван Молодой расположился с полком под Серпуховом. А младший брат великого князя, удельный князь Андрей Меньшой, встал у Тарусы. Прочие, не столь значительные отряды, заняли места по бродам на Оке, исполняя сторожевую службу.
И Ахмат, ожидая помощи от Казимира, короля польского и великого князя литовского, не решился в одиночку прорывать позиции русских войск.
Ведя разведку неприятельского расположения, хан искал слабые места в нем, но не находил. Тогда хан сместился со всеми ордынскими полчищами западнее, обходя окский оборонительный рубеж. Он прошел мимо русских городов Мценска, Любутска и Одоева, встал у Воротынска. Как ни парадоксально, вся эта русская православная область в той войне играла роль союзной Ахмату страны, поскольку являлась тогда частью Великого княжества Литовского.
Между тем Казимир не шел сам с войсками и не присылал подкреплений Ахмату, поскольку связан был по рукам и ногам нашествием ценнейшего союзника Ивана III – крымского хана Менгли-Гирея. Казимир так и не даст поддержки ордынцам. Впоследствии Ахмат отомстит нерасторопному союзнику, разорив на обратном пути русские земли его державы…
Уже в осеннее время Ахмат создал угрозу на другом направлении: хан собирался напасть на коренные земли Московского государства, перейдя реку Угру. Вслед за ним на Угру перешел заслон из великокняжеских полков. Сам же Иван III отправился в Москву – собирать силы, готовиться, если придется, к обороне города и выслушивать советников, часть которых шептала ему в уши неподобное: бежать! А если и не бежать, то договариваться с неверным «царем» Ахматом, соглашаясь на его условия. Город бурлил, народ волновался, требуя защиты от татар, призывая показать силу.
Летопись сообщает: Иван III, отъехав из расположения главных сил на Москву, наследника своего Ивана Ивановича «…там же остави у Оки, а у него остави князя Даниила Холмского, а приказа ему: как придет на Москву и пришле к нему, ино бы с сыном часу того приехал к нему…»; из Москвы же послал грамоту (и не одну!), призывая сына немедленно оставить войска и прибыть в столицу; но тот «…мужество показа, брань прияв от отца, а не еха от берега, а хрестьянства не выда»; видя непослушание сына, великий князь «…посылаше к князю к Даниилу, веля его сильно поимав [Ивана Ивановича], привести к себе; князь же Данило сего не сотвори»; воевода обратился к наследнику престола, увещевая его поехать к отцу, но насилия, вопреки прямому и ясному распоряжению Ивана III, применять не стал; а Иван Иванович ответствовал, что легче ему «зде умрети, нежели к отцу ехати»[32]. Так оба – храбрец Иван Молодой и еще более мужественный человек, князь Холмский, – остались в войсках.
Для сына великого князя акт ослушания мог обернуться как угодно, однако перед лицом смертельного врага молодой мужчина не желал позориться перед всем войском, приняв «государственный интерес» за высшее благо и подав тыл ордынцам. Но его, допустим, в случае победы отец мог и простить (так и вышло), а в случае поражения все в жизни сей потеряло бы смысл, а то и жизнь была бы отъята. Другое дело – Холмский: надежнейший из воевод Ивана III вдруг являл непокорство в деле самом важном и притом мучительно неудобном для государя… Отчего ему простили бы? Хоть и привилегированному, а все же слуге, именно слуге? Слуга ослушался… Ему и после победы могут дерзость его припомнить… Вот где отвага понадобилась ничуть не меньшая, нежели для противостояния свирепой орде.
Но и ослушников понять можно: увести из войска, готового смертную чашу пить с врагом, душу его – государева отпрыска, надежду рода московских правителей, значило пренебречь духом воинов, скверные мысли заронить в умы.
Иван III не напрасно вошел в русскую историю с прозвищем «Великий». Он мог понять даже смертельное непослушание, если итог его показывал: не прав сам государь, а дерзец прав, и от его правоты державе вышла прибыль, а не оскудение.
Ни Иван Молодой, ни князь Холмский впоследствии не понесли наказания.
