Только я отошел от похмелья и собрался к Глебу, как меня в дверях тормознула Наташа. И огорошила новостями, словно мне мало было сегодня дерьма. Оказывается, она выходит замуж за своего итальянца или типа того. И едет к нему жить пока на полгода, а там посмотрит. А ее салоны красоты будут на мне.

«Тебе пора взрослеть. Если ты за это время проебешь то, что я десять лет строила, то что ты за мужик тогда?» – вот прям так и сказала. Меня эти слова так взбесили, что на встрече с Глебом я все ему выдал: и про Наташу, и про Макса. Глеб, по-моему, охуел от такого. Но мне было уже насрать.

Я бы напился, но второй день подряд квасить – это зашквар. К тому же мне завтра на работу.

21 ноября

Я вернулся к тому, с чего начал – целыми днями рублюсь в доту, чтобы забыться. Кстати, помогает лучше бухла. И уж точно лучше, чем психотерапия. К Глебу больше не пойду. Мне стремно. Так-то получается, что я совершил каминг-аут. Хотя я не гей так-то. Я просто ебусь с геем. Ну или ебался. Кто же виноват, что на меня кроме Макса никто не запал, а сам я не умею отношения завязывать?

С Максом больше не разговаривал и не отвечал на его высеры. Похуй на него. Пусть со своим татарином ебется.

У нас в квартире теперь филиал вокзала – Наташа пакует чемоданы. Не знаю, как она это все потащит и главное – зачем? В Италии одежду что ли шить перестали? Она же сама там шоппится каждый год. Я думаю, это что-то нервное. Или женское. Может, это вообще одно и то же.

Разговаривать с ней теперь стало невозможно. Она только как товарищ Сталин выдает директивы. Задрала меня проверять, знаю ли я как платить по счетам и где у нас вентиль на воду. А в понедельник она будет передавать мне дела в своих салонах. На мои попытки сказать, что это вообще не мое, она кроет меня хуями. Я не мужик и вообще пидарас, если ее подведу. Ну-ну.

Думаю, она сомневается в своем итальянском хахале, и потому не хочет тут все сворачивать. Так бы по-умному, продать бы ей все и ехать жить в теплые страны. Наташа, какой бы она стервой сейчас ни была, заслужила. У нее эти три салона красоты в собственности, одна недвижка миллионов 20 стоит, а может, больше. Но, видать, боится она, что придется возвращаться. И потому психует по-всякому. А я разгребай.

Меня больше всего в этой ситуации бесит, что всем похуй на мое мнение. Так, словно бы я мебель какая. Макс об меня хуй свой чешет, а Наташа к делу пристраивает. Охуели в край.

1 декабря

Сказать, что я за эту неделю заебался – это ничего не сказать. Наташа решила провести мне курс молодого бойца по части бухгалтерии и прочей фигни, и у меня уже крыша едет. Одно дело – накладные в курьерской службе собирать, другое – вести дела трех салонов. Не понимаю, почему Наташа не наняла нормального управляющего, явно не от жадности. Она вообще транжира по жизни. Да и в салонах дела идут вроде неплохо. Вряд ли она всерьез на меня надеется, она же меня знает как облупленного. Я в своей жизни все, что можно было зафейлить, зафейлил.

Третьего числа я везу ее в аэропорт, и с того дня начнется мой главный гемор. С работы я уже уволился, потому что даже сейчас не вывожу все сразу. Наташа обещала контролировать меня по скайпу и платить мне зарплату больше, чем я имею сейчас. Но я бы предпочел, чтобы она оставила все как есть. Развозить вибраторы из интернет-магазинов гораздо проще, чем управлять салонами, в которых работает куча баб. И все они смотрят на меня, как на пустое место. Но это как раз понятно. Наташа ведь наверняка им рассказывала, как ей со мной «повезло». Одна, правда, мне свой номер в телефон вбила, типа давай потусим как-нибудь. Но только мне сейчас вообще не до тус.

Вчера позвонил Глеб и предложил назначить новую сессию. Сказал, что наша последняя встреча была прорывом, и потому важно поддержать прогресс. В чем прогресс-то? В том, что я Наташу и Макса хуями при нем покрыл? Или что признался, в том, что ебу своего единственного друга? Я сказал, что мне пока некогда. Но он все равно настаивал. Договорились встретиться после того, как Наташа отчалит.

Наташа сейчас вообще вся на нервах. Даже жалко ее. Вчера опять чем-то там обкололась – лицо красное, опухшее, губы варениками. Ее всегда от нервяка тянет себе что-нибудь вколоть. Она как с мужиком очередным расстанется, так обязательно что-то с собой делает. После развода она, помню, себе на спине тату набила – рыбку кои. Говорит, это на денежную удачу. Ну, может, в тот раз и правда примета сработала. Ее бизнес тогда пошел в гору. Но с тех пор она все больше по ботоксу и прочим косметическим приблудам стала гнать. Я ей раньше говорил, что не надо ей себе ничего колоть, но она, ясен пень, меня слала лесом с моими советами. А теперь я ее даже не трогаю и стараюсь не бесить.

Сегодня ночью я проснулся оттого, что она чем-то в гостиной скрипела. Я вышел и вижу – Наташа на самом большом своем чемодане прыгает. Он у нее не закрывается, и она его так трамбует. А в ней весу-то 40 кг. Предложил ей вместе попрыгать. Во мне-то почти в два раза больше. Она подвинулась, ну и мы вместе стали прыгать и смеяться. А потом она уткнулась мне в плечо и заплакала.

Я не выношу ее слез. Мне так страшно становится, что хоть с балкона сигай. Так всегда было. Словно мир рушится, и я виновник всего. Я ее обнял и попытался утешить. И она вдруг подняла на меня глаза и сказала: «Когда я стану старой, ты же меня не бросишь?»

Наташа это так сказала, словно я ей муж, а не сын. Может, она вообще не обо мне в тот момент думала. Но я ее заверил, что не брошу. И что она молодая и красивая. Я бы ей что угодно сказал, лишь бы она плакать перестала. И она и правда успокоилась. Мы потом покурили на балконе и спать легли.

3 декабря

Утром я отвез Наташу в аэропорт. Ночью выпал снег, и были сомнения, что она улетит сегодня. Но как-то пронесло.

Пока ехали, мне вспомнилось, что Наташа с Вадимом меня из детдома вот так же увезли, было темно, холодно и сыро. Ботинки у меня были осенние и тесные, я в них мерз. Сейчас я думаю, что детдом просто жопился мне выдать зимнюю обувь, потому что меня все равно скоро усыновляли. Оказывается, я не так уж мало помню из детства.

А теперь я вот так же увожу Наташу в ее новую жизнь, как она меня когда-то. Я думал, она и по дороге будет психовать, но она дремала и вообще было ощущение, что ее отпустило. Когда мы приехали в аэропорт, она не сразу вышла из машины, а посмотрела на меня и спросила: «Ты сам-то как?»

По-моему, это впервые, когда она задала мне подобный вопрос. Я не знал, что ей ответить и пожал плечами. С какого момента мне надо было ей рассказывать?

Когда мы сдали ее пицот чемоданов в багаж, она предложила попить кофе в Старбаксе. Я думал, что она мне опять будет давать ЦУ, и хотел отчалить, но она схватила меня за рукав и потащила в кофейню. Там она уставилась мне в лицо и сказала: «Я была тебе плохой матерью». Я ей сказал, что это не так. Мне стало страшно, что она сейчас начнет плакать. Но она сказала, чтобы я ей звонил в любое время и вообще не пропадал.

И тогда я ее спросил, что она знает о моих настоящих родителях. Просто, потому что видел, что сейчас она может говорить откровенно. И ей словно хотелось мне что-то сказать. Раньше я пытался что-то узнать о себе, но Наташа всегда как-то дергалась от этих разговоров. В фильмах же всегда показывают, что приемные дети задают такие вопросы, ищут биологических родителей, и с того момента в жизни семьи начинается какой-то пиздец. Хотя какой еще новый пиздец мог случиться в нашей жизни, ведь я впервые ее об этом спросил после их развода с Вадимом? Ну да ладно.

Наташа и в этот раз не сказала ничего внятного. «Тебе незачем в это лезть. Лучше подумай о своем будущем» – вот и весь ответ. А зачем мне думать о своем будущем, если ты за меня уже подумала и повесила на меня свои дела?

На прощание мы обнялись, она поцеловала меня в лоб и сказала, что я хороший. Я потом заехал в магазин, затарился едой на неделю и вернулся домой уже к вечеру. И только там увидел, что у меня на лбу ее помада осталась. Прям как клеймо у раба. То-то на меня в Ашане все странно косились.