Плэтт Ричард. «Самая чумовая книга. Холера, оспа, чума и другая зараза»

Александр Сергеевич Пушкин. «Пир во время чумы»

Чума известна человеку с давних пор. Уже в Библии есть о ней упоминание.

Периодически эпидемии чумы охватывали многие страны мира. Первая пандемия, известная в литературе под названием «юстиниановой чумы», возникла в VI веке в Восточной Римской империи – тогда за 50 лет погибло около 100 миллионов человек.

Вторая пандемия – как раз та самая бубонная чума, которую неспроста назвали «черной смертью», началась в XIV веке и длилась более трех столетий – о ней мы и поведем речь.

Зараза пришла из Китая и Туркестана. Она была завезена в итальянскую Геную в январе 1348 года торговым судном, шедшим из крымского города Каффа (ныне Феодосия). Под мышками и в паху у больных были странные опухоли размером с яблоко или яйцо. Из опухолей сочились кровь и гной, а на коже появлялись пузыри и черные пятна (от внутренних кровоизлияний). Больные очень страдали и умирали через 5–6 дней после появления первых симптомов.

Ход болезни мог быть и иным. Вместо опухолей и пятен – лихорадка, кашель и кровохарканье. В этом случае заболевшие умирали быстрее – всего за сутки. Но при том и другом вариантах болезни все выделения (кровь, пот, моча) и сами пузыри (bubo, отсюда – «бубонная чума») издавали неприятный гнилостный запах.

Второй заход чумы скосил треть населения Европы – примерно 20 миллионов человек. Болезнь бушевала, то отступая, то наступая, меняя страны и города, до 1600 года, став еще одной страшной катастрофой, поразившей людской род. Потери от Черной Смерти были настолько большими, что восстановить свое население Европе удалось лишь к 1666 году!

Как относились люди к этому тотальному нашествию Смерти? По-разному. О микробах (чумную бактерию Pasturella pestis наука обнаружила только в 1894 году), про средства лечения (стрептомицин и другие антибиотики), про роль гигиены (карантины, правда, все же практиковались) люди не ведали. Хотя прекрасно понимали, что это заболевание – заразное. И все же размышляли так, что все в руках Божьих – кому жить, а кому умирать, зависело только от воли небес. И оставалось только искать спасения в молитвах, покаяниях, пожертвованиях в пользу Церкви.

Многие монастыри в те мрачные века очень неплохо обогатились за счет щедрых даров верующих. Доходило и до курьезов. Известен такой эпизод: во время чумы в немецком городе Любеке обезумевшие от страха жители отдавали монастырям все свое достояние. Когда же монахи из-за боязни заразиться перестали принимать пожертвования и накрепко заперли ворота, народ, ждавший спасения только от Бога и его слуг-церковников, стал бросать принесенные им в дар вещи через монастырские стены.

В чумном XIV веке в Италии жили Франческо Петрарка (1304–1374) и Джованни Боккаччо (1313–1375). Они наблюдали, как по Европе катится волна чумы, и оставили нам ставшие знаменитыми литературные произведения – интересные и ценные заметки о поведении людей во времена массовых эпидемий.

Не все молились о спасении, многими овладевала депрессия, охватывала покорность судьбе. Сутками просиживали люди в корчмах, харчевнях, ища забвения в вине. Другие, подталкиваемые инстинктом самосохранения, пытались убежать от болезни. Бросали все: дом, имущество, семью. Брат оставлял брата, муж – жену, даже родители убегали от своих детей, обнаружив у них признаки болезни.

Люди умирали на полях, на дорогах, в лесах. Лишенные какой бы то ни было помощи, словно проклятые, не только горожане, но и крестьяне ежечасно ждали смерти. Никто не обрабатывал поля, не заглядывал в виноградники и сады. Брошенные животные бродили по окрестностям. Под натиском катастрофы вся нормальная обыденная жизнь человеческого общества дала трещину. Чума не щадила никого – и простолюдины, и знатные богатые, все были равны перед ней. Вот как об этом в историческом романе «Безобразная герцогиня» уже в ХХ веке написал немецкий писатель Лион Фейхтвангер[1]:

«Чума пришла с Востока. Сейчас она свирепствовала на морском побережье, затем проникла в глубь страны. Она убивала в несколько дней, иногда – в несколько часов. В Неаполе, в Монпелье погибли две трети жителей. В Марселе умер епископ со всем капитулом, все монахи-доминиканцы и минориты… Особенно свирепствовала чума в Авиньоне. Падали наземь сраженные кардиналы, гной из раздавленных бубонов пачкал их пышные облачения. Папа заперся в самых далеких покоях, никого не допускал к себе, поддерживал целый день большой огонь, жег на нем очищающие воздух травы и коренья… В Праге, в подземной сокровищнице, среди золота, редкостей, реликвий сидел Карл, король Германский, он наложил на себя пост, молился».

Наблюдались и проявления массового психоза, алогизм в поведении отдельных групп людей, которые, ища каких-то особых средств спасения, какой-то особенной тактики поведения перед угрозой чумы, нарушали все веками устоявшиеся нравственные нормы.

Эти поступки, как писал Боккаччо, «порождали разные страхи и фантазии в тех, которые, оставшись в живых, почти все стремились к одной, жестокой цели: избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, воображали сохранить себе здоровье… Собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных… не дозволяя кому бы то ни было говорить с собой и не желая знать вестей извне – о смерти или больных… Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякое желание, смеяться и издеваться над всем, что приключается, – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие».

Одним из ярких эпизодов этого разрушительного пандемического нашествия стала чума в Лондоне, случившаяся в 1665 году. В XVII веке Лондон был городом контрастов, богатства и нищеты. Более полумиллиона его жителей оказались скучены на крошечной по нынешним меркам площади размером с современную деловую часть этого города.

Улицы были узки и темны. Концы спускающихся крыш домов почти касались друг друга. Не было ни мостовой, ни тротуаров в нашем понимании. Пешеходы при виде проезжающего экипажа, опасаясь быть раздавленными, бросались в открытые двери ближайших домов.

Ужасно обстояло дело с санитарией. Мусор, пищевые отбросы, человеческие экскременты – все вываливалось на улицу в надежде на все смывающий лондонский дождь. Слой грязи на улицах был настолько толст, что жители побогаче надевали на башмаки специальные высокие «подошвы»-платформы, чтобы не утонуть в этом грязевом месиве.

Над городом поднимались облака дыма и газов – из тысяч фабричных печей и домашних очагов. От них слезились глаза и появлялся кашель.

Все это создавало прекрасные условия для распространения в Лондоне эпидемий. Чума в 1603 году скосила 30 тысяч лондонцев, в 1625-м – 35 тысяч, в 1636-м – 10 тысяч. Но, как оказалось, все это было лишь подготовкой к Великой Чуме, разразившейся в 1665 году.

Прибывающие в Лондон моряки рассказывали, как зародившаяся где-то в Турции чума неумолимо движется к Англии. Через Грецию она дошла уже до Амстердама и северной Франции.

На Рождество в небе появилась комета, что было истолковано как дурной знак. Вскоре скончались два француза. Все гадали – неужели это начало чумы?