Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В это время я встретил девушку. Я полюбил ее. Она была в центре моих мечтаний. Все мои мысли и чувства вращались вокруг этой тоненькой девушки с большими глазами. Ходыча! Для нее я завоевывал страны, подкупал, убивал, соблазнял. Ради нее совершал я героические подвиги, пересекал земной шар.

Но это были только мечты, так не похожие на действительность. Это была моя вторая жизнь. А в первой жизни - в реальной серой жизни счетовода, метящего в главбухи, я потерпел сокрушительное поражение. Я полюбил честную, хорошую девушку и, боясь открыто взглянуть ей в глаза, сбежал в глухую дыру и спрятался в кишлаке Саидон с горьким сознанием, что последний мост, который я пытался перебросить от мечтаний к действительности, - рухнул. Я сразу понял, что никогда не смогу превратить мою мечту в действительность, понял, что не помогут мне ни пробковый шлем, ни склоки, ни интриги...

Здесь тихо, очень тихо в этом кишлаке. Я стою перед собой во весь рост - как голый перед зеркалом, и вижу каждое пятно на моем теле. Их много, этих пятен. Они покрывают меня всего...

Чем я живу? Я не радуюсь вашим успехам, меня не печалят ваши неудачи, я не злорадствую над вашими поражениями. Какое-то тупое равнодушие отрешает меня от всего окружающего.

Исчез мир моей мечты. Остался один мир - мир, в котором существует этот грязный и унылый кишлак Саидон, с его залитыми грязью улицами, разрушенными дувалами, с его сырой, темной мазанкой, где за трехногим столом протекает моя жизнь. Моя жизнь! Она никогда никому не была нужна, а сейчас она не нужна мне! Я решил уйти. Когда получишь это письмо - ты не найдешь меня в живых. Прощай. Николай".

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЖИЗНЬ

В конце осени неожиданно прекратились дожди, разошлись свинцовые громады туч и открылось глубокое синее небо. Днем солнце припекало, подсохла грязь. Запоздавшие осенние цветы подняли головки. В садах, перепутав времена года, расцвел миндаль.

В выходной день, под вечер. Ходыча пошла в городской парк. Деревья бросали длинные тени. Стояла ленивая тишина. В желтой траве прыгали огромные кузнечики. Под ногами шелестела опавшая листва. Ходыча медленно ходила по дорожкам, полной грудью вдыхая прохладу вечера. Ей нравился тихий парк, одиночество.

Свернув в боковую аллею, она столкнулась с высокой девушкой. Звали ее Тоней, она тоже работала машинисткой в их наркомате. Ходыча обрадовалась встрече и с улыбкой протянула ей руку. Тоня как-то искоса посмотрела на нее и покраснела. Она поздоровалась с Ходычой и, не отпуская ее руки, спросила:

- Ну как, дорогая, чувствуешь себя после всего этого?

Ходыча удивилась.

- После чего - этого? - спросила она.

- Ну, этого несчастья... - девушка замялась, - что произошло с Николаем.

- Я не понимаю, - тихо сказала Ходыча, чувствуя как что-то твердое подкатилось к ее горлу. - Что произошло с Николаем?

- Ты не знаешь? Ведь из Саидона сообщили, что он застрелился.

До сознания Ходычи эти слова дошли не сразу. Мысли у неё вдруг пропали - образовалась какая-то черная пустота. Ходыча стояла безмолвно, неподвижно. Ей хотелось кричать, но голоса не было. Ходыча бросилась из парка. Она бежала по улицам. В глазах у нее расплывались яркие радужные пятна, в безумном вихре пролетали страшные, уродливые фигуры встречных людей. Девушка бежала изо всех сил, чтобы укрыться, чтобы не слышать звучащих в ушах страшных слов.

Рванув дверь, Ходыча вбежала в комнату. На полу были разбросаны окурки, дынные корки, Ходыча схватилась за грудь - там, внутри, неистово билось сердце.

В комнату вбежала Тоня. Она бросилась к Ходыче. Но девушка не увидела ее. Сбивая посуду, она грудью упала на стол, потом сползла на пол - на окурки, на дынные корки. Ходыча была в глубоком обмороке.

Очнулась Ходыча далеко за полночь. На столике догорала маленькая керосиновая лампа. Тоня спала на приставленных к кровати стульях. Ходыча вспомнила все, что произошло за день. Воспоминания были так ярки, что, пожалуй, превосходили действительность.

Ночь тянулась бесконечно. Ходыча неподвижно лежала на кровати. Она перебирала в памяти свою небогатую событиями жизнь. Вспомнила Борю Власова, первую трогательную и смешную любовь. Николай... Сердце сжала острая боль. Ходыча глухо, беззвучно и тяжело зарыдала.

Перед рассветом похолодало. Ходыча тихо встала, разожгла в печке огонь и присела напротив. Долго сидела она неподвижно и смотрела на огонь. Он казался ей таким хитрым, увертливым, будто живым. Он то бесследно исчезал, то вдруг вырывался на волю и начинал дикий, фантастический танец, извиваясь и размахивая желто-красным платком.

Ходыча с трудом оторвала глаза от пламени и чтобы занять себя, стала перебирать старые бумаги. Она нашла два письма от Бориса, полученных вскоре после приезда в Дюшамбе, и решила их сжечь. Зачем хранить письма от человека, который для тебя уже не существует? Ходыча бросила их в огонь, и он - хитрый - затих, затаился сначала и только листки писем слегка шевелились, а потом сразу - ярко и бурно вспыхнуло пламя. Нежные слова, мечты, надежды на будущее. Маленькая горстка пепла - вот, пожалуй, и все, что осталось от них. Пусто. Ничего и никого. Одна на всем свете.

Утром Тоня ушла на работу. Ходыча долго умывалась, тщательно причесалась, накрасила губы, подвела брови. Она надела лучшее свое платье и вышла из дома. По улице шла с опущенными глазами, не смотрела по сторонам, не оглядывалась. Она пересекла пустынную главную улицу, свернула за угол и вошла в парикмахерскую.

В маленькой парикмахерской было по-утреннему прохладно и чисто. Мастер сидел у окошка и разглядывал прохожих. Клиентов он не ждал - в такое раннее время их обычно никогда не бывает. И поэтому он обрадовался приходу Ходычи.

Она немного знала этого молодого, черноглазого и веселого человека - не раз приходила к нему подстригаться. Девушка поздоровалась, села в кресло и сказала:

- Подстригите меня немножко.

Мастер неспешно закутал ее плечи простыней и принялся за работу. Легкий, ритмичный стрекот ножниц нарушил тишину в парикмахерской. Мастер попытался заговорить с Ходычой, начал ей что-то рассказывать, но девушка не отвечала, не поддерживала разговор.

Окончив работу, парикмахер спросил:

- Что еще прикажете?

Ходыча впервые взглянула на него, улыбнулась и сказала:

- А вы все сделаете, что я вас попрошу?

- О, конечно! Сию же минуту. - заверил мастер.

- Тогда принесите... принесите мне мороженого.

Парикмахер улыбнулся, поправил себе прическу и вышел на улицу.

Как только Ходыча осталась одна, она взяла со столика бритву, попробовала ее пальцем и, крепко сжав зубы, провела лезвием по левой руке у кисти. Сталь легко и ровно вошла в тело, из-под бритвы брызнула кровь. Девушка положила бритву у зеркала и опустила руку.

Кровь медленно вытекала на пол. Ходычу слегка тошнило, кружилась голова. Неожиданно в тишину ворвался крик испуганного парикмахера. Он растерянно заметался в дверях, потом бросился к Ходыче, схватил ее окровавленную руку и туго перевязал чистой салфеткой.

На крик возле парикмахерской собрались люди. Через несколько минут перед дверью остановился извозчик. Ходычу осторожно вывели и усадили в экипаж.

В больнице ее сразу отнесли в операционную.

...Доктор Моков протянул руки медсестре, которая стянула с них перчатки, и сделал знак санитарам унести Ходычу в палату. Только после этого он возмущенно взмахнул руками и закричал:

- Это чорт знает что! Это неслыханно! Нам только этого не хватало! Люди режутся среди белого дня...

Работники больницы хорошо знали старика - его вспыльчивый характер, его неизмеримую доброту и склонность к брюзжанию. Но такой вспышки никто не ждал даже от доктора Мокова. Он сердито надвинул на лоб старенькую шляпу и крикнул:

- Кто здесь у нас комсомолом заведует? Пришлите ко мне. Быстро!

Послали за медсестрой Шурочкой, секретарем больничной ячейки. Ее нашли дома - она жила здесь же, во дворе больницы. Она стирала. Недовольная, что ее оторвали от дела, Шурочка вошла в перевязочную.

42
{"b":"76801","o":1}