— Ну, хватит, хватит, мистер Айронфут, с кем-нибудь другим шутите свои шуточки, а у меня на вас времени нет.

Она сняла с пояса связку ключей и заперла свежеокрашенную входную дверь.

— Я понимаю, — продолжала она уже серьезно, — ты заботишься о безопасности его светлости. Но зачем? Дело ясное, в Лондоне у него могут найтись враги. Но здесь, в йоркширской глуши, где нет никого, кроме бедняков, задавленных тяжкой нуждой?..

Джек молчал, и в сгущающихся сумерках домоправительница не могла разглядеть его лица.

— Ах, миссис Кодиган, любовь моя, — ответил он наконец, — вы умная женщина, но сейчас вы ошибаетесь. Сильно ошибаетесь! Опасность не в Лондоне и не в этом мрачном городке. Таким людям, как наш герцог — отважным, прямым, благородным, — опасность грозит повсюду. Никогда не знаешь, из-за какого угла грянет предательский выстрел.

У входа в шахту Мэри, Софронию и Пенни встретили добровольцы, отважившиеся проводить их внутрь. Это были женщины — две тени, бесшумно вынырнувшие из тьмы, босоногие, закутанные в рваные шали. Имен их девушки не знали.

— Не спрашивайте, как их зовут, — все равно не скажут, — предупредила Молли Кобб. — И я вам не скажу. Это опасное дело. Если станет известно, что они провели вас в шахту, их не только уволят, но и выкинут из города, а мистер Хетфилд не успокоится, пока обе они не умрут голодной смертью.

— Снимите башмаки, — свистящим шепотом приказала одна из теней.

— По хорошим башмакам вас сразу узнают, — добавила другая. — Снимите и спрячьте сюда, под скамью.

«Неразлучные» так и поступили. Скамью они нашли на ощупь: в помещении было так темно, что девушки не видели собственных рук. Но у женщин, работавших здесь, глаза давно привыкли к темноте.

Земля неприятно холодила босые ноги. Мэри хотела шепотом объяснить своим проводницам, как она им благодарна и как ценит их самоотверженность, но та, что повыше, не дала ей заговорить.

— Сегодня вам придется снять не только башмаки, — мрачно сообщила она.

Мэри не поняла, но подумала, что сейчас не время задавать вопросы.

Они прошли мимо стойл, где стояли шахтовые пони, и подошли к лестнице, ведущей вниз. Рабочие заступали на ночную смену: один за другим входили они в открытый зев шахты и начинали крутой спуск к месту работы. На всех мужчинах были шапки с приделанными к ним фонарями: огоньки их мелькали во тьме, словно светлячки. Были в этой толпе теней и женщины, и дети — все босые. Большинство женщин кутались в шали.

По совету Молли «неразлучные», отправляясь в шахту, оделись в самое старое и рваное тряпье, какое смогли отыскать у себя дома. Но одежда их была слишком чистой, а кожа — слишком белой. Повинуясь шепоту проводницы, девушки отошли в укромный уголок, к стойлам, и натерли пылью одежду и лица, чтобы ничем не отличаться от остальных.

— Вся работа сейчас идет во второй галерее, — сказала им проводница. — Мы идем туда. Десятником в этой галерее Том Грандисон — он все про вас знает. Том хороший парень, ему можно доверять. Но он просил напомнить вам, что никто из нас не хочет потерять работу. Для всех нас труд в шахте — единственная возможность заработать на хлеб.

— Тогда чего же вы от нас хотите? — спросила Мэри, устремив на женщину свои лазурные глаза. — Чего мы должны потребовать от герцога?

— Пусть облегчит условия работы для женщин и детей, — не колеблясь, ответила женщина.

— Детям на шахте не место! — возразила другая. — Здесь и взрослые-то мрут как мухи!

Похоже, в этом они были не согласны друг с другом.

— А что делать? — воскликнула первая, поворачиваясь к своей товарке. — Как еще большой семье заработать на жизнь? Поневоле приходится спускаться в шахту всей семьей… Нет, пусть работают и дети — только не по двенадцать часов в день, как мы, а хотя бы по восемь. И пусть герцог запретит посылать малышей на большую глубину, где жарко и нечем дышать.

— Только постарайтесь, чтобы мы не потеряли работу! — повторила вторая. — Если шахты закроют, нам всем придется просить милостыню!

С этими словами она повела девушек к спуску в забой, где уже толпились шахтеры.

До сих пор Мэри полагала, что ее цель — любой ценой добиться освобождения женщин и детей от тяжелой и опасной работы. Ну да сейчас не время спорить.

«Ладно, потом разберемся», — сказала она себе.

Девушки смешались с толпой шахтеров и двинулись вниз по крутому спуску.

— О господи, нас обязательно кто-нибудь узнает! — громким шепотом запричитала Пенелопа. Проводница, чувствительно ткнув ее в бок, велела молчать.

Но Пенни беспокоилась напрасно: старые платья и угольная пыль сослужили свою службу, и на девушек никто не обратил внимания.

Тьма сгущалась вокруг — непроглядная тьма подземного царства. Мэри подумала, что ее глаза никогда не привыкнут к темноте. Но люди, что сновали вокруг нее, опустив головы и придерживая руками фонари, казалось, не испытывали никакого неудобства.

Чем дальше они спускались, тем становилось жарче. Вот группа женщин и детей отошла в сторону, к деревянным стойлам, где качали головами унылые пони и стояли рядами вагонетки для угля. Этим людям предстоит до конца ночи присматривать за лошадьми.

Туннель вдруг круто повернул и вышел в широкую галерею с деревянным настилом на полу. Под прогнившими досками хлюпала вода: похоже, там, внизу, скрывалось целое подземное море. Над головой смутно виднелись балки, поддерживающие своды галереи. Здесь рабочие раздевались, вешали свои рубашки, штаны и юбки на деревянные колышки и отправлялись на работу в нижнем белье.

Софрония тихо ахнула, увидев эту картину — множество мужчин в панталонах и женщин в изношенных, штопаных-перештопаных нижних рубашках. Пенелопа же, казалось, вовсе перестала дышать.

К трем девушкам приблизилась женщина в изодранной рубахе, с ног до головы измазанная в угольной пыли. Фонарик ее освещал изможденное лицо, бескровные губы, безумные белые пятна глаз.

— Зачем вы пришли? — вскричала она. — Это место смерти! Все, кто спускается сюда, умирают! И вы тоже умрете!

Шахтеры, привлеченные пронзительным голосом незнакомки, начали оглядываться в их сторону. Проводницы быстро оттеснили ее в сторону.

— Это Летти Фулер, — шепотом объяснила одна из них, — у нее с головой неладно. Муж ее погиб при взрыве, с тех пор она и тронулась.

— Держитесь от нее подальше, — предупредила другая.

Обе женщины сбросили шали. Головы у них были обвязаны тряпками, чтобы защитить волосы от угольной пыли. Девушки в нерешительности смотрели, как их проводницы скидывают шерстяные платья и вешают их на колышки. Теперь на них остались лишь те части туалета, которые в более изысканном кругу изящно именуются «невыразимыми».

— Раздевайтесь, леди, — поторопила их та, что повыше. — Внизу такая жара, что в платьях вы и пяти минут не выдержите.

Девушки молчали. Мэри заговорила первой.

— Мэри Уоллстонкрафт, — начала она слегка дрожащим голосом, — говорит, что только ханжи стыдятся собственного тела. Большая часть пути уже пройдена, так неужели мы уйдем ни с чем? В конце концов, мы будем одеты… точнее, раздеты точно так же, как и все остальные!

— Но, Мэри, — в ужасе прошептала Пенни, — смотри, здесь же мужчины! Если вдруг…

— Софи, помоги мне, — приказала Мэри.

И не успела Пенни и пискнуть, как Софи с Мэри стащили с нее платье, а затем разделись сами.

Дрожащими руками девушки вымазали свои сорочки и панталоны угольной пылью. «Главное — не смотреть друг на друга, — говорила себе Мэри, — тогда все будет хорошо».

В галерею вошли десятники: они громко выкрикивали задания на сегодня, и бригады шахтеров одна за другой исчезали в узких туннелях. Голоса их доносились все глуше, отражаясь от стен, и наконец пропадали совсем.

Бледные полуголые ребятишки брали пони под уздцы и вели в темноту, а за ними грохотали на рельсах пустые вагонетки. Только слабые огоньки фонарей освещали им путь.