Однажды маршал авиации Харрис показал мне свои расчеты, из которых вытекало, что, будь у него столько-то бомбардировщиков, столько-то истребителей прикрытия, столько-то летчиков высокого класса, он смог бы подавить противника с воздуха. Надо ли говорить, что эти расчеты носили односторонний характер, не учитывали роли других видов войск.

Но посмотрим, какие же решения были приняты в Касабланке. Прежде всего, США и Англия объявили, что конечной целью настоящей войны является не уничтожение народов Германии, Италии и Японии, а ликвидация в этих странах пагубных режимов. Что ж, именно эту цель Советский Союз провозгласил еще в начале войны. И очень хорошо, что союзники, по существу, присоединились к нашим декларациям.

Рузвельт выдвинул на конференции идею безоговорочной капитуляции стран оси. Эта идея, по мысли президента США, должна была убедить Советское правительство, что западные союзники готовы вести войну до победного конца. Вместе с тем лозунг безоговорочной капитуляции должен был успокоить общественность Великобритании и США и создать иллюзию, что после столь решительных деклараций последуют конкретные действия.

Опубликованное после конференции коммюнике тоже подкрепляло впечатление, что второй фронт вот-вот будет открыт.

Но все это были благие намерения. А какие же практические шаги предпринимали наши западные союзники?

Куда, в каком направлении они намечали двинуть свои вооруженные силы? Конечно же, на Средиземноморский театр, а не на Европу!

Участники конференции прекрасно сознавали, что намеченные ими стратегические планы, в сущности, мало что дают для скорейшего разгрома Германии. Уже летом 1943 года Аллен Брук в беседе со мной сказал:

- Да, вывод Италии из войны не главная задача. Это не поставит Германию на грань краха. Но зато, очистив Средиземное море, мы сможем в будущем предпринять операцию по вторжению на континент огромного размаха...

Должен заметить, что о вторжении во Францию участники конференции в Касабланке говорили в весьма туманных выражениях. В стратегическом плане лишь предполагалась готовность десантной операции "в наиболее благоприятный момент для Великобритании и США". (Таким моментом, как потом выяснилось, участники конференции считали весну 1944 года, хотя предусматривалось, что, возможно, вторжение придется начать и раньше - "в случае необходимости". Иначе говоря, если Красная Армия "слишком скоро" оказалась бы у границ фашистской Германии.)

Единственным конкретным шагом на пути открытия второго фронта явилось создание объединенного командования западных союзников. Все остальные пункты решений конференции, повторяю, носили скорее декларативный, чем практический характер.

Перед закрытием конференции встал вопрос о том, что о ее решениях нужно информировать Советское правительство. Вероятно, и Черчилль и Рузвельт догадывались, что в Москве принятое решение о планах военных действий ничего, кроме раздражения и недоумения, не вызовет: ведь до этого союзники дали твердое слово открыть второй фронт в 1943 году.

Урегулировать щекотливый вопрос взялся Черчилль. От своего имени и от имени президента он, в частности, писал Сталину: "Мы полагаем, что эти операции (в Средиземном море. - Н. X.), вместе с Вашим мощным наступлением, могут наверное заставить Германию встать на колени в 1943 году. Нужно приложить все усилия, чтобы достигнуть этой цели" [Переписка Председателя Совета Министров СССР..., т. 1, с. 104.].

В числе ближайших планов союзников Черчилль перечислял следующее: очистить Северную Африку от сил держав оси; открыть надежный проход через Средиземное море для военного транспорта; начать интенсивную бомбардировку важных объектов держав оси в Южной Европе.

И хотя в послании намекалось, что вступление во Францию не за горами, такой ответ не удовлетворил И. В. Сталина, Естественно, что глава Советского правительства хотел знать точные сроки форсирования Ла-Манша: в конце концов, шла коалиционная война, и в таких условиях желательно, чтобы планы союзников были тесно увязаны. К тому же, зная привычку Черчилля отделываться туманными обещаниями, Сталин хотел связать его словом.

Но премьер-министр Великобритании и в следующем послании ушел от прямого ответа, резюмируя лишь, что Советское правительство поставило "совершенно справедливые вопросы... относительно конкретных операций, о которых принято решение в Касабланке". Словом, Черчилль оказался в затруднительном положении.

И только 12 февраля Сталин получил ответ, который, ьак теперь мы знаем, был предварительно согласован с Рузвельтом и объединенным комитетом начальников штабов.

В нем сообщалось, что прежде всего западные союзники собираются завершить операции в Северной Афржке, затем намечен захват Сицилии и военные действия в восточной части Средиземного моря. По словам Черчилля, эти операции потребуют "использования всего тоннажа и всех десантных средств, которые мы сможем собрать на Средиземном море, а также всех войск, которые мы сможем подготовить для десантных операций к этому времени..." [Перелиска Председателя Совета Министров СССР..., т. 1, с. ИЗ.].

Но дальше следовали уже конкретные обещания. "Мы также энергично ведем приготовления, до пределов наших ресурсов, к операции форсирования Канала в августе, в которой будут участвовать британские части и части Соединенных Штатов. Тоннаж и наступательные десантные средства здесь будут также лимитирующими факторами. Если операция будет отложена вследствие погоды или по другим причинам, то она будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь (речь идет о сентябре 1943 года. - Н. X.). Сроки этого наступления должны, конечно, зависеть от состояния оборонительных возможностей, которыми будут располагать в это время немцы по ту сторону Канала....

Президент и я дали указания нашему Объединенному Штабу о необходимости предельной быстроты и об усилении атак до крайних пределов человеческих и материальных возможностей".

Когда мы с И. М. Майским ознакомились с этим посланием Черчилля, то вздохнули с облегчением: ну наконец-то!

Теперь-то хоть мы знаем более или менее точную дату вторжения. Мы стояли накануне свершения того, ради чего, главным образом, работали здесь, в Англии. Для меня эта дата имела еще и личный смысл. Дело в том, что, отправляясь в Англию, я заручился обещанием В. М. Молотова и Н. Г. Кузнецова, что сразу же после открытия второго фронта мне разрешат вернуться на Родину. Признаться, военно-дипломатическая работа была мне не по нутру, и я рвался на море - куда угодно, только бы принять участие в окончательном разгроме врага.

К тому времени стало ясно - в ходе войны происходит коренной перелом. В зимнюю кампанию 1942/43 года Красная Армия нанесла гитлеровцам тяжелое поражение. Она окружила и полностью разгромила между Волгой и Допом крупную стратегическую группировку противника, изгнала его с Северного Кавказа, разгромила его армии в районе Среднего Дона и Воронежа, ликвидировала ржевско вяземский и демянский плацдармы, значительно отодвинув фронт от Москвы на запад, прорвала блокаду Ленинграда.

Фашисты потеряли до 1,7 миллиона убитыми и ранеными, более 4300 самолетов, 3500 танков и 24000 артиллерийских орудий.

Военно-политическая ситуация теперь складывалась в пользу СССР. А это обстоятельство торопило союзников.

Правительства США и Англии решили наконец, что настала пора разработать конкретные планы совместных операций в Европе.

Нам с Майским стало известно, что в Вашингтоне собирается очередная англо-американская конференция. (Она состоялась 12-25 мая 1943 года.) Разумеется, нас интересовало, какие решения она примет и какое влияние окажет на исход борьбы с фашизмом. Уже из послания Рузвельта Сталину становилось очевидным, что союзники прежде всего озабочены послевоенным устройством мира. "Имеется полная возможность того, - писал 5 мая 1943 года президент США главе Советского правительства, - что историческая оборона русских, за которой последует наступление, может вызвать крах в Германии следующей зимой. В таком случае мы должны быть готовы предпринять многочисленные шаги в дальнейшем", то есть после победы. И добавил: "Никто из нас сейчас не готов к этому" [Переписка Председателя Совета Министров СССР..., т. 2, с 62.].