– Ой, Джузеппе! – воскликнул тот.

Мария прислушалась.

– Я слышал, ты избавился от контрабаса, – продолжал старичок, – мне жаль, Джузеппе… моя мать любила твою музыку. Вечерами она приходила к тетушке Марте, усаживалась на скамейку и слушала твои песни.

– Я тороплюсь, Маттео, в другой раз, – выкрикнул Джузеппе и помчался по дороге.

– Теперь я вынужден играть с ней в шахматы, она обыгрывает меня и хохочет, – выкрикнул почтальон, но сеньор Дженаро его уже не услышал, он бежал по дороге, с каждым шагом увеличивая скорость.

Позади него уже остались улочки и дворики домов, городские скамейки с влюбленными парочками, а впереди показался городской вишневый сад, за которым начиналась изгородь особняка донны Креоле.

Небрежный и торопливый сеньор Дженаро не замечал ни любопытных взглядов за спиной, ни тихих слов вслед. Всё, что его занимало сейчас, ждало за высокой изгородью в саду богатого дома.

– Должно быть, Джузеппе занялся бегом, – провожая взглядом сеньора Дженаро, проговорил сидящий на лавочке старик.

– В выходных туфлях, – кивнул второй.

– Я тоже так когда-то бегал, – мрачно отозвался третий, – рысцой и в дорогих туфлях.

– Мы все так бегали, – буркнул первый. – Марафон в неудобной обуви может позволить себе только молодость.

На следующий день Мария пожаловалась мужу на головную боль и попросила его заняться дочерьми. Три дня Джузеппе исправно исполнял роль заботливого отца. На четвертый день, когда его руки вновь задрожали и показались ему холодными, а думать о чем-то, кроме светлой площадки под балконом Креоле не получалось, он дождался, пока Мария заснет, уложил девочек и выскочил из дома.

Едва услышав стук входной двери, Мария оделась и выбежала следом за мужем. Она еле успевала за ним, но выследила до самых ворот дома Креоле.

Она знала и этот дом, и его хозяйку – высокую статную даму. Знала и то, что донна недавно овдовела.

На следующий день Мария «выздоровела», пораньше уложила девочек и улеглась сама. Как только Джузеппе вышел из дома, она отправилась следом.

Она шла вдоль высокого забора, надеясь отыскать в нем дыру или поломанные прутья, как вдруг услышала знакомую мелодию. Она не перепутала бы эту музыку ни с чем другим: эту партию играл Джузеппе под её балконом, когда добивался её расположения.

Что есть силы Мария дернула за железный прут, казавшийся хилым и уже поломанным, и пробралась внутрь сквозь широкую дырку.

Чувствуя, как в горле клокочет гнев, как в груди разливается ярость и досада, она побежала на звук, но, добравшись до площадки, остановилась, не поверив тому, что видит.

Спрятавшись за толстым деревом, она рассматривала деревянный пьедестал около большого дома, собственного мужа, восседавшего на стуле посередине сцены, а также накрытый на двоих столик, стоящий возле него.

Удивление сменилось растерянностью. Женщина выбралась из укрытия и подошла к самому краю тяжелых веток. Она захотела броситься к Джузеппе и высказать ему всё, но сеньор Дженаро не заметил бы Марию, даже подойди она к нему вплотную, потому как сидел с закрытыми глазами и раскачивался в такт музыке.

Он колебался из стороны в сторону с такой нежной тягучестью и лаской, что Марии на секунду подумалось: муж её впал в беспамятство и, придя в себя, позабудет и об этой игре, и о пьедестале из сколоченных досок, покрытом бархатным отрезом, который, однако, порядочно сбился, чтобы рассмотреть конструкцию и понять, что она сооружена специально для её Джузеппе.

На балконе второго этажа важно восседала дама. Она была столь величественна и спокойна, с таким восхищением смотрела вниз, на игравшего внизу Джузеппе, что Мария закрыла руками рот, сдерживая крик и заготовленную тираду о верности и любви до последнего вздоха.

Она опрометью кинулась из сада, вернулась домой и до того момента, пока Джузеппе не вернулся, не могла уснуть.

Другая на её месте высказала бы мужу всё, потребовав клятву больше не ходить по чужим садам. Но Мария была итальянкой, а значит, её женская душа требовала большего.

Она ничего не сказала Джузеппе, а он, напротив, с того дня, казалось, потерял всякую осторожность и, не скрываясь, бросал вечерами: «Буду не скоро».

Спустя пару дней Мария попросила у Ромео тележку, дождалась позднего вечера и, водрузив на нее новый футляр, вывезла его на улицу.

– Мария, – крикнул сосед, – откуда это у тебя новый контрабас?

– Я хочу подарить его Джузеппе.

– Куда же ты везешь его новый инструмент? – удивился любопытный сосед.

– Везу его к Антонио. Он как следует его проверит и настроит!

– Мария, ты прекрасная жена, нашему Джузеппе очень повезло! – одобрительно кивнул сеньор.

Медленно и аккуратно везла Мария контрабас вдоль улицы и часто останавливалась, перехватывая уставшие руки, хотя кожаный чехол почти ничего не весил.

Она встречала друзей и соседей, и все, кто слышал о новом контрабасе, восхищались её мудростью.

– Марко будет счастлив! – крикнула Друмина. – Скоро эти двое устроят веселье!

Добравшись до дома Креоле, Мария остановилась у калитки и позвонила в звонок. Ей открыл слуга.

– Гость донны Креоле – Джузеппе Дженаро – попросил доставить ему футляр от его инструмента. Разрешите мне пройти и выполнить его просьбу, – соврала Мария.

Слуга впустил её и проводил во двор.

Едва увидев жену, Джузеппе тут же вскочил и бросился к ней. Поднялась и донна Креоле.

– Мария! – крикнул Джузеппе, но жена его остановила.

– Мое уважение, донна Креоле, – поздоровалась Мария, – добрый вечер, Джузеппе, – улыбнулась Мария мужу. – Я пришла сказать Вам, донна Креоле, что это, – она указала на Джузеппе, – мой муж! И у него есть свой сад! Всё ли Вам ясно, уважаемая Анджела?

Мария с улыбкой поклонилась высокой женщине, и та, кивнув Марии в ответ, с достоинством покинула балкон.

– А ты, мой любимый, бери-ка свой контрабас, укладывай в этот новый футляр и отправляйся домой.

Мария была так спокойна и величественна, а сказанные ею слова так просты и значимы, что Джузеппе затрепетал. Он выхватил коробку, упаковал инструмент и устремился за супругой вон из сада.

Спустя неделю чету Дженаро посетила важная гостья. Тетя Марии, уважаемая Лучана, прибыла поздним вечером и застала племянницу попивающей чай на балконе. Внизу, на площадке возле дома, сидел Джузеппе и самозабвенно играл на контрабасе.

– Мария, – кинулась тетушка к племяннице и обняла ее.

– Что это у тебя под глазом, Мария? – удивилась Лучана, – это же… – от удивления она не могла подобрать слов.

– Всего лишь синяк, тетушка, – отмахнулась Мария.

Лучана с недоверием покачала головой и уставилась в сад, на мужа племянницы, обнимающего большую скрипку. Она повеселела, заулыбалась и заявила с явным удовольствием:

– У вас ничего не изменилось! Джузеппе все также романтичен и влюблен в тебя, как и раньше, когда он просиживал все вечера возле твоего дома.

– Да, любимая Лучана, у нас всё так же, как и в то чудесное время, когда Джузеппе был моим женихом.

– Что же я вижу? У Джузеппе под глазом… – вскрикнула Лучано.

Мария снисходительно пожала плечами.

– Всего лишь синяк, тетушка, сущие пустяки.

– Но что случилось? – не унималась Лучана.

– Небольшая неприятность с садом, всё обошлось, – улыбнулась Мария и с любовью посмотрела во двор, на играющего Джузеппе.

– Что с вашими плечами? – выкрикнула женщина. – Лариони, плечи!

Худощавый мужчина скривился и опустил напряженные руки. Седые пряди выбивались из общей, пока еще густой, массы русых волос и падали на высокий лоб. Серо-зеленые глаза устало и недовольно смотрели на женщину. Лариони замер; казалось, он мог простоять так посреди репетиционного зала до самого вечера.

– Да продолжайте Вы, что замерли? – громко скомандовала ярко одетая дама невысокого роста.

Лариони вновь поднял руки и плавно поводил ими в воздухе. Его тело раскачивалось в такт музыке. Сперва туловище уводило фигуру вперед. Сделав шаг, Лариони замирал. Затем слегка отклонялся назад, чтобы вновь поспешить вернуться – он вел себя справа налево, затем обратно и успокаивался к центру. Руки поднимались связными дугами, тряслись, разрезали воздух то быстро и отрывисто, то нежно и бережно. Длинные пальцы изредка смыкались в полусферы.