Покружив по комнате, мадам Кардамон подвела меня к своему сейфу, который запирался магическим образом, на ее поцелуй. Я увидела в нем деньги… много денег… стопки бумаг и шкатулки, некоторые из которых буквально ломились от украшений. Женщина достала одну, самую скромную, из лазурита и аккуратно извлекла из нее круглый медальон, на котором красиво поигрывали ограненные голубые сапфиры, вплетенные в таинственную пентаграмму.

– Вот, – сказала она с гордостью, – когда-то давно его сделала для меня твоя мать. Она сказала, что с его помощью я смогу охмурить совершенно любого мужчину, на короткое время превратившись в совершенную красавицу. Нет, ну, я, разумеется и так была не дурна собой, но с твоей матушкой не сравнить… Ах, но что ж мы о былом! В общем, этот зачарованный амулет исправит все недостатки и превратит их в достоинства. – Женщина положила его в мои протянутые ладони, и я почувствовала, до чего он был тяжелым и теплым, а еще, от прикосновения с моей кожей, будто начал легонько подрагивать, трепетать. – К сожалению, или к счастью, но он мне так и не пригодился, а продать рука не поднялась. Ну, что ж. Тебе осталось только надеть его себе на шею.

Добавила Кардамон и сделала шаг назад, будто подозревая, что после долгого лежания в сейфе он может сработать не так и, например, взорваться.

Что ж, если бы за такие чары взялась такая неумеха, как я – то наверняка. Но этот амулет зачаровывала моя мать и я надела его, не испытывая при том ни малейшего сомнения.

И… ничего не произошло.

Я стояла, растерянно глядя то в зеркало сбоку от себя, то на мадам, но и она, казалось, уже начала сомневаться в том, что что-то изменится в моей внешности, как вдруг амулет на груди начал отчетливо и быстро вибрировать, пока не превратился в расплывчатое пятно. И вот уже начала вибрировать и я, все быстрее и быстрее, так, что мне пришлось закрыть глаза, чтобы не вывернуть то, что еще осталось в моем желудке с плотного ужина. И вдруг все стихло.

Я стояла на том же месте, меня ощутимо потряхивало и все еще тошнило, но что-то изменилось.

Во-первых, лицо мадам Кардамон – она смотрела на меня расширившимися от ужаса глазами и не отнимала рук от лица, видимо, чтобы не закричать.

«Ну, отлично – подумала я, – стала еще страшнее, чем была. Что же теперь? Щупальца из ушей и искры из глаз?»

Но обернувшись к зеркалу я едва подавила желание поздороваться.

Передо мной стояла совершенная, обворожительная, блистательная… копия портрета моей матери из гостиной. Но еще более прекрасная, при детальном рассмотрении. Не веря в происходящее, я принялась ощупывать свое симметричное, гармоничное лицо – маленький, чуть вздернутый носик, губки бантиком, как у Амариллис, фарфоровую кожу с таким чувственно-свежим розоватым отливом на щечках, что прям ах… глубокие, проникновенные васильковые глаза, глядящие из-за драматически темных ресниц… и огромную, густую копну белокурых волос аж до пояса! Я была сказочно красива! Пожалуй, Чернолесские Эльфы отдали бы за меня свой священный камень Алдуин не раздумывая…

Бесстыдно скинув полотенце и совершенно больше не стесняясь Амаранта, который как открыл рот после моего превращения, так и не закрывал его более, я подлетела к зеркалу и начала подставлять ему плоский животик, плавные изгибы тела, стройные ножки с волнующими ступнями… К своему дикому восторгу, я вообще вся была такая волнующая и чувственно хрупкая, словно, как его там, первый снег!

В этот момент мне стало плохо – сильно закружилась голова и на миг показалось, что это заканчивается действие чар… будто они выветрились, слишком долго пролежав в сейфе мадам! И мне вдруг стало так грустно и обидно, словно мир наконец присвоил мне главный приз в чемпионате униженных и оскорбленных, но внезапно передумал, отдав его ишмирскому попрошайке с Кривого проулка.

Но то было лишь чрезмерное волнение чувств, свойственное нам, прекрасным особам.

Придя в себя очень быстро, я запрыгала выше кузнечика, впрыгивая в подготовленный наряд, разрешая себя напомадить, причесать и надушить…

И вот, спустя не время, а краткий миг, я была полностью готова и под не прекращавшиеся с момента моего перевоплощения возгласы восхищения со стороны мадам Кардамон и Амаранта, который кажется забыл, что он вообще-то по мужчинам, направилась в гостиную, где ожидали нас дорогие гости.

И вдруг вспомнила, что какая бы я сейчас не была красивая – это всё-таки я.

Да, это все-таки была я – страшная горбунья из борделя «Лиловая Роза». Лабуэлия, которая в жизни не общалась с почтенными господами на равных!

А что, если я что-то скажу не так? А что, если говорю слишком просто? Что, если, в конце-то концов, чары из амулета действительно выветрились и стоит прекрасному королю на секунду отвлечься на осыпание поцелуями моих нежных ключиц, как я снова стану той, кем являюсь… да я же так могу всю Розамундию наследников лишить! У какого мужчины желание хоть раз еще появится после такого…

Свои тревоги я тут же высказала мадам Кардамон, на что получила заверения о том, что все это под ее ответственность и мне нужно просто расслабиться, а то не удастся даже в таком виде понравиться королю. Ну, а я что? Обещала постараться.

– Вот и славно. – Сказала женщина и повела меня вовсе не в гостиную, а в опочивальню «Полной луны и вдохновленных звезд». Так мы называли самую красивую комнату в доме – она располагалась на третьем этаже и над кроватью имела стеклянный свод, через который можно было видеть бескрайнее и глубокое Мильское небо.

Там было чудо как хорошо по ночам! Только не в дождь… в плохую погоду с мансардных окон дико капало из-за чего мадам посылала меня туда отодвигать к стене дорогущую кровать королевского размера и бегать с ведрами, чтобы не залило нижние этажи.

– Жди здесь и ничего не бойся! – сказала она и оставила меня в полном одиночестве. Что же я сделала, оставшись одной? Разумеется, побежала к зеркалу! Ну, а вы бы что сделали, если бы из страхолюдины в мгновение ока превратились в прекрасную нимфу?

Я была все еще хороша и даже лучше, благодаря умелым рукам мадам Кардамон. Мои волосы были уложены в свободную прическу со слегка убранными назад передними локонами, их фиксировала чудесная серебряная диадема с розовым жемчугом, оттенявшим мой естественный румянец. Макияжа на мне практически не было, мне лишь слегка подвели глаза темным перламутром и увлажнили губы. Одета я была в платье, которое сама когда-то сшила для консумации Амариллис. Помнится, девственность ее тогда ушла почти за тысячу золотых диналиев. Больше, если верить мадам Кардамон, в свое время заплатили только нашей матери.

Вдруг, мне стало противно от того, что в этом же самом платье, легком, воздушном, облегающем по корсету до талии и затем ниспадающем прозрачной, точно золотистое облако тканью, когда-то лишилась девственности моя вредная старшая сестра. Будто я, в самом деле, не достойна иметь свой собственный судьбоносный наряд.

Я пнула подол изящной ножкой, отчего она проскользнула в соблазнительный вырез, что шел до самой талии. Начала смеяться. Вот оно, значит как – стоило дурнушке на пять минут стать красавицей и она уже носик ведет. Видимо, капризность непременный спутник неземной красоты.

Что особенно понравилось – так это мой собственный смех. Такой чистый, приятный, словно маленькие колокольчики звенят в саду, не то что был у меня раньше! Я еще раз улыбнулась своему отражению обворожительной юной улыбкой и закружилась перед зеркалом, с удовольствием наблюдая, как невесомая, деликатно искрящаяся ткань обхватывает мои бедра, голени, соблазнительно открывает то, что под подолом этой юбки, прикрепленной к нежно-розовому шелковому корсету, ничего нет.

Я вскрикнула от неожиданности, когда поняла, что не одна наслаждаюсь своей внешностью. Наблюдатель протянул ко мне руки ладонями вперед, демонстрируя что бояться совершенно нечего. На лице короля Генриха Третьего застыла восхищенная улыбка. Его зеленые глаза блестели, – да, зеленые, к сожалению, не серые, – и отражали крайнюю степень заинтересованности в увиденном.