– Этот сыр стоит четыреста сорок восемь рублей, – сообщает кассирша. И покачивает упаковку на ладони, будто собирается залепить мне ею в лицо.

– Замечательно. А теперь представьте, что они у меня есть.

Наверное, пора всё-таки купить новую куртку. И само собой, я не стану этого делать.

Ухитряюсь запихнуть все продукты в один пакет. Выхожу на улицу. Навстречу – белый лабрадор в ожерелье из кленовых листьев. За ним – нетвёрдой походкой – хозяин с зеркалкой на шее и блаженным выражением лица.

«Ш-ш-ш!» – тормозят в лужу колёса у меня за плечом.

Ну ёлки! Вытягиваю шею разглядеть штанину.

– Давай в машину! – командует Эрик из распахнувшейся двери.

– Слушай, вот извини, у меня дома куча дел и…

Недолго думая он выскальзывает из ремня, переползает через пассажирское сиденье, выпрыгивает на тротуар, хватает меня за локти и затаскивает внутрь. Блокирует дверь. Отнимает пакет, ловит выкатившуюся оттуда свёклину, ухмыляется, убирает мои покупки за кресло и поднимает глаза:

– Ага. А Константин у нас где?

– На рабо… – продолжаю тупить я.

– Чудесно! Но что-то я его там совсем не заметил… И здесь тоже, – машет в сторону нашего дома. – Зато заметил много всякого… интересного. Едем ко мне!

– Эрик, ну чего ты так завёлся… мало ли что он… может, прогулять захотел…

– Костя? Прогулять?! Тогда вообще труба! – Вздохнув, он решительно хватается за рычаг коробки передач.

Но тормозит, едва стартанув:

– Ага! Отследился!

Набирает сообщение, улыбается, отрывается от экрана и снова заводит двигатель.

Протестую:

– Стой! Значит, всё нормально, я пойду?

Не ответив, Эрик резко дёргает головой, будто вычёркивает все мои дальнейшие слова. Разворачивает машину, глянув в заднее стекло, ускоряется, обгоняет фотографа с собакой. Минует ещё два квартала, включает радио и одновременно элегантно входит в поворот. Этот человек и секунды не может усидеть на месте спокойно – кривляется, подпрыгивает, раскачивается на всех без исключения стульях, – а водит так, будто у него полный салон развешанных на струнках стеклянных шаров. Хочешь кого-то понять – ищи эти контрасты.

Полистав частоты, он делает радио громче.

Autumn is here and they're burning the heather

Sheepdogs are running hell for leather

Seasons are changing, time's moving along

Give me a drink and I'll be gone

И подпевает – до нестерпимости похоже.

Я вытаскиваю пятки из слишком тёплых кроссовок и наполовину открываю окно.

Осень уже вовсю требует цветных карандашей. Шуршать растушёвкой, смешивать разогретые штрихи, вдыхать запах кедровой деревяшки. Но я ими не умею. Фотографировать – тоже. Загораться зато – да. Полыхать. Осыпа́ться. Проходить через градации оранжевого…

– А в немецком языке время женского рода… – для затравки замечает Эрик.

Кручу эту идею в голове, догоняя новые оттенки смысла:

– Фу…

– Знал, что тебе понравится, – смеётся он.

Дома у Эрика всегда заметная чистота – и полный беспорядок. Сочетаются они без проблем. А берётся и то и другое непрерывно из него самого. Вот и сейчас: закрывает холодильник – и тут же выхватывает откуда-то из-за спины оранжевую салфетку и протирает его сверху донизу. А потом, не прекращая болтать о пустяках, принимается за все ближайшие плоскости. Просто электровеник. Найденные по пути предметы небрежно сдвигает кучками: чашки, открывашки, бумажки, флешки. Чёрт ногу сломит. Но не Эрик – проверено: он свободно держит в голове новые локации всех этих вещей.

Подаюсь ближе и просто вцепляюсь ему в запястье:

– Эрик, говори.

Он легко уходит из моего захвата, бросает тряпку на крыло мойки, тянется к спинке стула – за пиджаком. Надевает его, кивком приглашает меня сесть, сам устраивается напротив и смотрит в глаза:

– Сеть напала на Костю.

– То есть? И где он?! Мы уже сорок минут здесь торчим! Он же выкрутился?

– Ваш двор сегодня был весь в паутине. Невидимой. Ага… Это их режим ЧП, скажем так. А Костя смог, – Эрик указательным пальцем выписывает в воздухе ломаную линию снизу вверх, – уйти из капкана. И выманить сеть в лес. А там уже мои люди помогли.

– Не понимаю. У него же чип! То есть… сеть ведь считает его своим? Или… ну она хотя бы не может ничего сделать против вас, да? Кроме типа укола лёгкой боли…

Закидывает ногу на ногу и чешет в затылке, глядя в сторону:

– Мягко говоря, не лёгкой. Ага… Но не суть. Похоже, твоя ячейка успела стукнуть в ключевой узел. С задержкой по времени… не важно, физика… Вывод: чип теперь ему не поможет. Скорее наоборот.

Жаль, здесь негде пробежать пешком километра три, чтобы поразмыслить. А из квартиры Эрик меня явно не выпустит. Придвигаюсь вместе со стулом ближе к нему.

– А что тогда поможет? И что значит наоборот?! И когда я его увижу?!

Вскидывает локоть – стряхивает рукав взглянуть на часы. И отвечает только на последний вопрос:

– Минут десять. Пойду встречу!

Вскакивает, наклоняется, поднимает с пола скомканную бумажку, бросает её на стол, в два шага покидает кухню – и уже через несколько секунд щёлкает замком.

Я разворачиваю смятый листок: синим фломастером – сложные орнаменты и гирлянды из цветов. Явно Костиной рукой. Разглаживаю бумагу: выбросить жаль. И прикрепляю её к холодильнику. Единственным висящим там магнитом. Не магнитиком – обычным дуговым магнитом.

Допиваю чай. Хмурюсь, отгоняю морок. Всё же в порядке, пока. Эта квартира как бункер: изолирована всеми их возможными способами. А потом люди Эрика что-то придумают. Выходит, всё это из-за меня… И кажется, если бы Костя скрылся куда-то подальше, не оставался рядом, сеть бы от него отстала. Нет конечно, но…

Вздохнув, собираю бумажным полотенцем чайную лужицу с глянцевой поверхности стола. В самом деле, никакой передышки! Невозможно просто жить – приходится срочно затирать новые пятна. Пятна плодятся и разрастаются, некоторые – до размеров всего города и больше. Вечно мучаюсь, справлюсь ли с тем, что на себя беру. А хозяина этой квартиры не останавливает даже непрактичность белой мебели.

Ухожу в комнату. В ту, что считается кабинетом. Выключен свет, но штора сдвинута. Уже темнеет. На спинке дивана сложен плед из верблюжьей шерсти. И везде – знакомый сладковатый парфюм. Его источник явно хранится где-то поблизости. Изучаю книжный шкаф. Куча стареньких немецких обложек, из которых разгадываю только Der Steppenwolf… Герберт Уэллс, разношёрстные детективы… Сонеты Шекспира. Мило. Верчу книжку в руках. Тиснёная обложка, вместо закладки – старая фотка Эрика. В смешном широкоплечем пиджаке из девяностых и даже с ультракороткой стрижкой. В остальном ничего нового: он балансирует на гранитном столбике ограды набережной Фонтанки, раскинув руки и улыбаясь до ушей.

– Таня!

Костя!

Пихаю фотку обратно, мну уголок, поправляю, втискиваю томик на полку и выбегаю навстречу.

Он делает шаг в дверной проём, наклоняется ко мне, но – будто отпружинив от упругой преграды – кренится обратно и медленно заваливается назад, на руки подоспевшему Эрику. Шепчет: «Не страшно… сейчас всё…» – и отрубается.

Эрик укладывает Костю на пол, закатывает ему рукав джемпера и подсвечивает чип своим сетеуловительным прибором.

Я замедляюсь во времени. Отодвигаю происходящее, расплывчато вижу отливающую золотом поверхность девайса и отстранённо думаю о том, что никак не могу привыкнуть: они называют эту штуку козой. Коза – от «короткое замыкание» вроде, только это замыкание имеет слабое отношение к электрическому току. Точнее… Да я ведь даже не попробовала разобраться!

– Подержи! – выдёргивает из анабиоза Эрик. Протягивает козу, шлёпает ладонью по полу: – Сядь сюда.

Нажимает двумя кулаками Косте на запястье. Тот резко выгибается. Прибор у меня в руках пищит и светится. Эрик одними губами ругается трёхэтажно.