Жоу говорил, что видел только мальчиков. И мужчин. Похищенные девушки и несколько взрослых женщин. А что сектанты делали с новорожденными девочками?

Я стоял и смотрел на эту яму с костями, а внутри меня не было ничего: ни гнева, ни отвращения. Только глупые мысли насчет того, почему тела не были растащены дикими животными. Впрочем, все крупные звери вокруг селения были уничтожены или распуганы ловушками, а жукам и мухам все равно где поедать плоть. Убивали ли детей или бросали их сюда еще живыми? Детский плач может далеко разноситься по лесу, но суеверные крестьяне приписали бы его злобным духам и не пошли бы искать источник шума.

И вдруг, неожиданно для самого себя я крутанул хуа цян и с силой ударил по небольшому дереву за спиной. Раздался треск, и я испуганно осмотрел копье. К счастью, это сломался тоненький ствол, и едва зазеленевшие ветви мягко опустились на трупы, прикрывая их.

Тогда я прошелся вокруг ямы и сломал все деревца рядом с ней, пряча тела. Затем поднял руку и швырнул огненное заклинание. Свежие ветки не хотели заниматься, зато вспыхнула одежда несчастных рабынь. Я попытался еще раз выпустить огонь, но кристаллы с Ки оказались пусты. Сам того не осознавая, я умудрился опустошить их одной лишь мыслью. Вдох – они наполнились энергией. Выдох – жар опалил лицо.

Ни гнева. Ни страха. Только дышать было трудно, словно кто-то невидимый вонзил руку в центр груди, стиснул сердце и сжал легкие.

Вдох – Ки в кристаллы. Выдох – пламенная стрела полетела в сторону селения, но разлетелась на искры, врезавшись в дерево. Я зарычал и помчался по тропинке обратно внутрь частокола, и там выпустил пламенное заклинание в первый попавшийся дом. Сухой тростник вспыхнул сразу же, и на мгновение сжатый кулак в груди ослабил хватку. Тогда я прошелся по всему поселку, сжигая каждый дом, каждое строение, а в конце подпалил частокол. В небо устремились жирные густые клубы дыма. Защитные массивы спасали меня от ломающихся стен и слетающих с крыш огненных пучков, но от жара я не прятался. По лицу катились крупные капли пота, волосы потрескивали на голове, губы покрылись корочкой. А я все швырял и швырял огненные заклинания, пока не выдохся.

Лишь когда на месте селения осталось выжженное пятно, и ветер уже не раздувал искры, а раскидывал остывший пепел по лесу, я смог заставить себя уйти. По крайней мере, они уже никогда не вернутся сюда. Вряд ли они заново захотят строить дома на пепелище.

Наверное, я выглядел очень страшно. Весь в черных пятнах, с серыми полосками дорожек от пота и, возможно, слёз, с черным копьем, черной одежде, пропитанный насквозь запахом дыма.

– Простите, господин дух!

Я поднял голову и увидел перепуганную девушку. Она прижимала руку к груди, словно пыталась удержать трепыхающееся сердце внутри, но все же осмелилась обратиться ко мне.

– Простите, господин дух! Вы не видели там, в лесу, благородного господина? Я жду его возвращения.

– Там никого не осталось, – еле выдавил я из пересохшего обожженного горла. Голос прозвучал как будто с самого Дна Пропасти: скрипуче, надрывно и мерзко.

Она вскрикнула и залилась слезами.

Кажется, я сбился с пути и вышел на опушку леса возле деревни. Я повернулся и пошел в другую сторону. Достаточно было и того, что девушка меня увидела, мелькать перед целой деревней я не собирался.

То, что я вышел за пределы, патрулируемые столичными войсками, стало понятно почти сразу. Теперь я мог идти всего в паре десятков шагов от дороги – вырубки по краям уже не было. Лес густел, звенел и пах.

Несколько раз пришлось обходить кусты, увешанные желтыми сережками, с которых при малейшем дуновении воздуха срывалась пыльца, не хотелось прочувствовать на себе воздействие «радужного ветерка». Неподалеку от кустов сидели серые с синей грудкой птицы, разевали рот и ловили пыльцу. Я взмахнул хуа цянем и сбил несколько птиц. Они упали на спину и продолжали разевать рот, даже не пытаясь взлететь. Я скрутил их, завернул в тряпки и уложил в мешочек. Вечером смогу запечь их на костре и не тратить время на охоту.

Этот лес отличался от того, что рос возле Цай Хонг Ши. Деревья были мельче и росли реже, понизу не было такого буйства растительности, меньше летало мошкары и прочих кусачих насекомых. Под массивом, скрывающим мою Ки, я был невидимкой для тех животных, что ориентировались при помощи магического зрения.

Я старался не думать о секте и о находках на месте ее селения, не знал, что буду делать, когда отыщу ее новое место. Прежде я хотел поговорить с ними, понять, в чем их цель, к чему они стремятся, как живут, сейчас же все это казалось неважным. Сердце все еще было стиснуто незримой рукой и болело. Я даже проверил себя исследующим заклинанием, но не нашел ничего подозрительного.

Когда начало смеркаться, я забрался поглубже в лес, выкопал там яму, уложил ветки, свернул шею птичкам, которые только-только начали приходить в себя. Для защиты я поставил целый каскад, который окружал место стоянки точно купол, сверху не стал ставить маскировочный массив, достаточно было того, что был лишь вокруг меня. Вряд ли случайный караван сможет заметить синеватое мерцание вдалеке от дороги.

Проснувшись, я сначала подумал, что слишком рано, и все еще не рассвело. Но сна не было ни в одном глазу. Я вгляделся в небо и не увидел ни сероватых пятен туч, ни мерцания звезд. Просто густой и непроглядный мрак. Вдруг на мгновение сбоку мелькнуло светлое пятнышко и тут же исчезло. Я вытащил камнесвет, влил Ки и обнаружил, что он освещает все лишь по контуру моего купола. Приглядевшись, я заметил тысячи крошечных лапок и сотни червеобразных брюшек, облепивших купол снаружи. А в магическом зрении увидел, что ярко-синие линии каскада изрядно потускнели, и через час он рассыпется из-за истощения, как будто он отразил не один десяток атак. Но я бы проснулся, если бы кто-то крупный напал.

Тогда я поджег одну ветку и провел по линиям каскада. С этого места взмыли десятки серо-коричневых бабочек. Отлетели и снова потянулись обратно. Огнем я прорубил себе выход из купола и посмотрел на него снаружи. Он на самом деле оказался облеплен одинаковыми бабочками, они распахнули невзрачные крылья, пытаясь захватить как можно большую площадь, но сверху на них садились их собратья и укрывали купол двумя и даже тремя слоями. Судя по всему, эти бабочки научились как-то вбирать в себя Ки из массивов и любых предметов, содержащих магическую энергию. Несколько бабочек уже нацелились на камнесвет, все еще горящий в моей руке. Вряд ли они могли извлечь много Ки, скорее всего, им требовался не один час даже для поглощения одной единицы, но за ночь они почти смогли истощить не самый маленький каскад, в который я влил больше сотни Ки. При этом их касания были настолько легки и незаметны, что защитный массив не отталкивал их. Было бы глупо настраивать печати на столь незначительные касания.

Мне стало любопытно, смогут ли эти бабочки заметить и сожрать маскирующий Ки массив, но я отложил проверку на вечер. Когда я изучал записи относительно местных лесов, то не нашел описания таких бабочек. Видимо, торговцы, а точнее, их охранники не обращали внимания на невзрачных бабочек, которые облепляли веревки с печатями вокруг лагеря. Магическим зрением обычные воины пользуются редко, даже если умеют, да и такой талисман стоит недешево, поэтому никто не замечал, что бабочки вытягивают Ки.

У меня зачесались руки зарисовать этих бабочек и описать их поведение. Я взял с собой несколько пустых свитков бумаги, благо в мешочек можно уложить довольно много вещей, но все же не стал тратить время на это. Пришлось бы разводить чернила, писать в неудобном положении, потом ждать, пока чернила высохнут. Сделаю лучше на обратном пути.

Доев запеченную накануне птицу, я двинулся в путь.

Идти было легко и даже радостно. Я привык к тяжелым нагрузкам, и простая ходьба по лесу приносила больше удовольствие, чем усталость. Только мешался длинный хуа цянь. Нести его вертикально было неудобно, так как он цеплялся в ветки деревьев, да и руке было тяжеловато. Горизонтально – тоже не очень, так как он застревал в кустах, сзади то и дело стучал по стволам деревьев. Я перекладывал его с плеча на плечо, клал на сгиб в локте, пытался приладить копье в петлях на поясе, но оно было слишком тяжелым и перекашивало набок.