Соломенная крыша не загорелась, конюшня была спасена, лошади – а стоили они дорого – избежали гибели.

Рагна вышла к колодцу.

– Все молодцы! – крикнула она. – Мы успели вовремя. Урон небольшой, ни люди, ни животные не пострадали.

Один из конюхов заорал:

– Слава даме Рагне!

К нему дружно присоединились все остальные.

Рагна перехватила взгляд Уинстена. Епископ смотрел на нее с неподдельным уважением.

Она огляделась в поисках Гийома. Того нигде не было видно.

Кто-то, должно быть, слышал, что она высказала Гийому, потому что к ужину все в замке, похоже, узнали об этом. Кэт передавала Рагне все, что люди говорили по этому поводу; проходя по замку, она стала замечать, что простолюдины улыбаются, перешептываются и даже громко хохочут, будто вспомнив какую-то шутку. Дважды она слышала, как люди повторяли: «Не можешь придумать ничего другого, просто помочись на огонь!»

На следующее утро Гийом уехал в Реймс. Его оскорбили, а потом еще и высмеяли. Его самолюбие пострадало, но уехал он спокойно, без пышных проводов. Рагна, конечно, не хотела его унижать, но искренне порадовалась отъезду виконта.

Сопротивление родителей Рагны заметно ослабело. Уинстену сообщили, что предложение его брата сочтено приемлемым, в том числе и двадцать фунтов серебром; свадьбу назначили на День всех святых, первого ноября. Уинстен отплыл в Англию с добрыми вестями. На подготовку к свадьбе у Рагны оставалось несколько недель, а потом она тоже поплывет за море.

– Ты добилась своего, как обычно и бывает, – сказала Женевьева. – Гийом от тебя отрекся, я устала подбирать тебе пару из норманнских семей, а англы, по крайней мере, избавят меня от этой головной боли.

Граф Хьюберт выразился более утонченно.

– В конце концов любовь победила. Прямо как в тех старых сказках, которые ты так любишь.

– Совершенно верно, муж мой, – откликнулась Женевьева. – Вот только сказки обычно заканчиваются трагедией.

Начало сентября 997 г.

Эдгар был полон решимости построить лодку, которая понравится Дренгу.

Этого человека мало кто уважал и мало кто ценил. Да и кому придется по нраву злобный скупец? Поселившись в таверне, Эдгар быстро перезнакомился с его семьей. Старшая жена Лив большую часть времени выказывала Дренгу холодное безразличие, а младшая, Этель, явно боялась мужа. Она покупала еду и готовила, ударяясь в слезы всякий раз, когда Дренг начинал сетовать на неумеренные расходы. Эдгар спрашивал себя, выходили эти женщины за Дренга по любви или нет, и пришел к выводу, что все обстояло иначе: обе они были из бедных крестьянских семей и пошли замуж, скорее всего, привлеченные денежными посулами.

Рабыня Блод открыто ненавидела Дренга. Когда ее не подкладывали под захожих путников, жаждавших женской ласки, Дренг заставлял Блод прибираться по дому и по хозяйству, кормить свиней и кур и менять тростник на полу. Говорил он с нею неизменно грубо, а она, в свою очередь, всегда была угрюмой и смотрела зверем. Пожалуй, она приносила бы ему больше денег, не выгляди такой смурной, однако он этого как будто не осознавал.

Женщины приняли Бриндла, пса, который пришел вместе с Эдгаром. Тот завоевал их расположение тем, что прогнал лис из курятника. Дренг же ни разу не погладил Бриндла, а пес его словно не замечал.

При этом Дренг любил свою дочь Квенбург, а та отвечала ему взаимностью. Он улыбался, глядя на нее, тогда как остальных приветствовал кривой усмешкой, если вообще до них снисходил. Ради Квенбург он был готов бросить любое дело, которым занимался, и они вдвоем сидели и тихо разговаривали, порой часами.

Это вроде бы доказывало, что с Дренгом можно наладить разумные человеческие отношения, и Эдгар твердо решил попробовать. Ему не требовалось доброты и покровительства, он был согласен на повседневное общение без лишней злобы.

На берегу реки он устроил мастерскую под открытым небом, тем более что по счастливой случайности жаркий солнечный август сменился теплым сентябрем. Эдгар радовался, снова взявшись за привычный труд, точил лезвие топора, вдыхал запах распиленной древесины, воображал очертания и обводы и прикидывал, как воплотить их в дереве.

Наконец он изготовил все деревянные части, разложил их на песке и понял, что лодка постепенно приобретает узнаваемый вид.

Дренг недовольно проворчал:

– Доски же должны ложиться внахлест, нет?

Эдгар ожидал подобного вопроса, и ответ у него имелся, но следовало проявлять осторожность. Ему надо убедить Дренга, но не выглядеть при этом всезнайкой, что было не так-то просто.

– Такой корпус называется клинкерным. Но эта лодка будет плоскодонной, мы обошьем ее досками снаружи, стык в стык. Между прочим, корабелы говорят «вгладь», а не «встык».

– Да плевал я на то, как они говорят! Почему плоскодонная-то?

– В основном для того, чтобы люди и скот могли стоять, а корзины и мешки можно будет надежно складывать в кучи. Еще такая лодка не станет сильно раскачиваться, люди будут меньше бояться.

– А чего тогда все лодки так не строят?

– Потому что большинство лодок предназначено для преодоления волн и течения на большой скорости. А на твоей переправе какие волны, сам посуди? Течение тут ровное и несильное, а расстояние в пятьдесят ярдов можно переплыть без спешки.

Дренг хмыкнул, затем указал на доски по бортам.

– Я думал, что поручни будут выше.

– Зачем? На реке нет волн, нам не нужны высокие борта.

– У лодок обычно острый нос. А ты сделал свою тупой с обоих концов.

– Все по той же причине – нам не придется быстро рассекать воду. Зато по таким концам удобнее заходить и выходить. Я и сходни предусмотрел, чтобы крупный скот перевозить.

– А зачем такая ширина?

– Чтобы телега поместилась. – Желая поскорее добиться одобрения, Эдгар добавил: – Переправа в устье реки в Куме берет по фартингу за колесо с телеги, фартинг за тачку, полпенни за ручную тележку и целый пенни за телегу с волами.

Глаза Дренга жадно сверкнули, но он еще не закончил придираться:

– У нас здесь телег раз-два и обчелся.

– Все едут в Мьюдфорд, потому что твоя старая лодка их не переправит. Погоди, скоро сам убедишься.

– Что-то я сомневаюсь, – проворчал Дренг. – Да и грести будет чертовски тяжело.

– Мы обойдемся без весел. – Эдгар указал на два длинных шеста: – Глубина реки не превышает шести футов, поэтому можно пользоваться шестами. Справится даже один сильный мужчина.

– На меня не рассчитывай, с моей-то спиной.

– Или две женщины вместе. Вот почему я сделал два шеста.

Некоторые местные спустились к реке и теперь с любопытством разглядывали будущий паром. Среди них был и священник-ювелир Катберт, опытный и мастеровитый, но робкий и необщительный, совершенно запуганный настоятелем Дегбертом. Эдгар частенько заговаривал с Катбертом, но получал, как правило, односложные ответы, если только речь не заходила о ремесле.

– Ты все вытесал своим топором викинга? – спросил Катберт.

– Это все, что у меня есть, – ответил Эдгар. – Торец лезвия служит мне молотком. А само лезвие постоянно острю, чтобы оно не затупилось.

Катберт недоверчиво хмыкнул.

– Как ты будешь крепить планки между собой?

– Приколочу к деревянному каркасу.

– Железными гвоздями?

Эдгар покачал головой.

– Я воспользуюсь деревянными.

Он имел в виду деревянные колышки с расщепленными концами. Колышек вставляли в отверстие, затем забивали в него клинья, чтобы он встал враспор. Затем торчавшие над поверхностью концы остругивали заподлицо, чтобы поверхность была гладкой.

– Глядишь, чего и сладится, – одобрил Катберт. – Только не забудь стыки от воды защитить.

– Да, придется сходить в Кум и купить бочку дегтя и мешок грубой шерсти.

Дренг скривился при этих словах Эдгара.

– Опять деньги тратить? Шерсть-то зачем? Из шерсти лодок не спрядешь.