Я жалел, что нашим пилотом была капитан Хэтти – невыносимая старая мегера. По ее мнению, пилоты космических кораблей принадлежат к особой расе сверхлюдей, – по крайней мере, именно так она себя ведет. Не так давно Комитет заставил ее взять пилота-сменщика – для одного пилота работы было попросту чересчур много. Ей пытались также навязать пилота-стажера, неявным образом намекая на будущую отставку, но она отказалась наотрез, вдобавок еще и угрожая поднять «Паникер» в небо и врезаться на нем в землю. Никто не осмелился объявить ее слова блефом – от «Паникера» полностью зависело все.

Изначально «Паникер» предназначался лишь для транспортировки грузов и пассажиров между Ледой и станцией проекта «Юпитер» на спутнике Барнарда – но это было в те времена, когда корабли с Земли садились в Леде. Потом появился «Мэйфлауэр», и «Паникер» стал играть роль челнока. Шли разговоры о еще одном челноке, но пока что у нас его не было, что и позволяло капитану Хэтти бить в самое больное место, вызывая в воображении комитета образ нагруженного корабля на орбите Ганимеда, который бесконечно кружит вокруг планеты, не имея возможности спуститься, словно застрявший на дереве котенок.

Стоило, однако, отдать Хэтти должное – с кораблем она управлялась идеально. Казалось, будто ее нервные окончания находятся в его обшивке. В ясную погоду она могла даже садиться планируя, несмотря на разреженный воздух. Но, думаю, она предпочитала хорошенько встряхнуть своих пассажиров, садясь на двигателях.

Высадив нас, «Паникер» взял на борт запас воды и улетел. Капитану Хэтти предстояло доставить на место другие три команды. Всего «Паникер» обслуживал еще восемь команд первопроходцев. За нами он должен был вернуться примерно через три недели.

Главой нашей команды был Поль дю Морье, новый помощник скаут-мастера отряда Ауслендеров и тот самый парень, который посодействовал, чтобы меня взяли поваром. Он был младше некоторых своих подчиненных, более того, он брился, из-за чего выделялся словно белый петух в свинарнике и выглядел еще моложе. Точнее говоря, он брился раньше, но в этом путешествии начал отращивать бороду.

– Лучше подровняйте свою растительность, – посоветовал я.

– Что, не нравится моя борода, Доктор Бурда?

Этим прозвищем он наградил меня за «рагу-омнибус», мое собственное изобретение; впрочем, я на него не обижался.

– Ну, – заметил я, – вашу физиономию она прикрывает, так что толк от нее есть, вот только вас могут спутать с неотесанным колонистом. Вряд ли подобное достойно благородных господ из Комитета.

– Может, мне только этого и надо, – загадочно улыбнулся он.

– Может быть, – кивнул я. – Но если станете носить такую бороду на Земле, вас в зоопарк посадят.

Он должен был вернуться на Землю тем же рейсом, на который рассчитывал я, – на «Крытом фургоне», через две недели после завершения разведки.

– Что ж, значит, так тому и быть, – снова улыбнулся он и сменил тему.

Столь приятного во всех отношениях человека, как Поль, я никогда прежде не встречал. Нельзя было отказать ему и в уме – он окончил Южноафриканский университет и в придачу к нему аспирантуру Института Солнечной системы на Венере, получив диплом эколога, специализировавшегося на освоении новых планет.

Он командовал нашей разношерстной компанией индивидуалистов, не повышая голоса. Настоящему лидеру вовсе не обязательно прибегать к силе.

Но вернемся к нашей разведке. Я мало что видел, поскольку по уши зарылся в кастрюльки и сковородки, но знал, что происходит. Долина, в которой мы высадились, была выбрана на основе сделанных с «Паникера» фотографий, и теперь в задачу Поля входило решить, насколько идеально она подходит для колонизации. Одно из преимуществ заключалось в том, что долина находилась в прямой видимости энергостанции номер два, но оно не имело особого значения – передаточные станции можно было разместить в любом месте в горах (пока безымянных) к югу от нас. В большинство новых поселений энергию в любом случае пришлось бы передавать посредством ретрансляторов. За исключением фактора безопасности для тепловой ловушки, создавать дополнительные энергостанции не имело смысла – всей планеты бы не хватило, чтобы использовать потенциал единственного преобразователя массы.

Все занялись делом – инженеры изучали возможность прокладки дренажной системы и оценивали вероятные водные ресурсы за год, топографы снимали рельеф местности, химики и агрономы исследовали различные каменные образования на предмет их пригодности в качестве почвы, а архитектор составлял проект будущего города, фермы и космопорта. В команде были и другие специалисты, вроде минералога мистера Вильи, который занимался поисками руды.

Поль, будучи «специалистом общего профиля», осмыслил все полученные данные, что-то посчитал на логарифмической линейке, долго таращился в небо, а затем выдал окончательный ответ. Для данной долины ответ оказался отрицательным, и мы переместились в следующую по списку, водрузив на спины все наше снаряжение.

У меня появился один из немногих шансов осмотреться вокруг. Ведь мы высадились на восходе солнца – на этой долготе он приходился примерно на пять утра среды, – и наша цель заключалась в том, чтобы сделать как можно больше за время каждой светлой фазы. Свет Юпитера хорош, когда работаешь у себя на поле, но от него нет никакого толку, когда разведываешь неизвестную территорию, а здесь не было даже света Юпитера, только Каллисто каждую вторую темную фазу, или, точнее, каждые двенадцать с половиной суток. Соответственно, мы трудились всю световую фазу не прерываясь, принимая таблетки для бодрости.

Вот только человек, который сидит на таблетках, ест вдвое больше, чем тот, который регулярно спит. Говорят, у эскимосов есть поговорка: «Поспать – все равно что поесть». Мне приходилось готовить горячую пищу каждые четыре часа, круглые сутки, и на осмотр достопримечательностей просто не оставалось времени.

Прибыв в лагерь номер два, мы поставили палатки, я соорудил на скорую руку поесть, а Поль раздал снотворное. К тому времени солнце уже зашло, и мы в буквальном смысле свалились замертво часов на двадцать, разложив подстилки из стеклоткани и накрывшись прорезиненной стеклотканью.

Я снова покормил народ, Поль раздал очередную порцию снотворного, и мы опять заснули. Поль разбудил меня днем в понедельник. На этот раз я приготовил легкий завтрак, а затем развернулся на всю катушку, намереваясь устроить пиршество. К тому времени все как следует отдохнули, и снова ложиться спать никто не собирался. В итоге все наелись до отвала.

После мы несколько часов сидели и разговаривали. Я достал свой аккордеон, который взял с собой по просьбе народа – или, вернее, по предложению Поля, – и сыграл несколько мелодий. Потом мы еще поговорили.

Начался спор о том, как возникла жизнь, и Джок Монтэг, химик, вспомнил старую теорию, что солнце когда-то светило намного ярче.

– Попомните мои слова, – сказал он. – Когда мы соберемся исследовать Плутон, окажется, что жизнь была там до нас. Жизнь постоянна и неизменна, словно закон массы-энергии.

– Чушь, – очень вежливо ответил мистер Вилья. – Плутон даже не настоящая планета; когда-то он был спутником Нептуна.

– Ну, значит, Нептун, – настаивал Джок. – Жизнь существует во всей вселенной. Попомните мои слова: когда проект «Юпитер» наконец доведут до ума и он заработает, жизнь найдут даже на поверхности Юпитера.

– На Юпитере? – взорвался мистер Вилья. – Брось, Джок! Там сплошной метан с аммиаком, он холоднее, чем тещин поцелуй. Или ты шутишь? Да на поверхности Юпитера даже света нет – одна тьма кромешная.

– Говорю и буду говорить, – ответил Монтэг. – Жизнь постоянна и неизменна. Везде, где имеются масса и энергия и есть условия для возникновения крупных устойчивых молекул, будет жизнь. Взгляните на Марс, на Венеру, на Землю – самую опасную планету из всех. Взгляните на Разрушенную планету.

– Что скажете, Поль? – спросил я.

– Ничего, – мягко улыбнулся босс. – У меня недостаточно данных.