Таким образом, для активации безусловного рефлекса достаточно лишь специфического внешнего раздражителя, тогда как для активации инстинкта требуется сочетание внутренних условий организма и того самого внешнего раздражителя.

Что интересно отметить, ещё современник Павлова талантливейший зоопсихолог Владимир Александрович Вагнер проводил довольно чёткий водораздел между рефлексом и инстинктом, но Павлов остался к нему глух. А выглядел этот водораздел примерно так, как мы и обозначили выше: рефлекс – это врождённое движение только органа или органов, в то время как инстинкт – это целая врождённая система действий, то есть врождённое поведение в целом.

Вагнер писал об этом: "основное отличие инстинктов от рефлексов заключается в том, что первые из них представляют собою унаследованные реакции организма как целого, тогда как рефлексы представляют собой унаследованные реакции частей организма". Или "выражаясь иначе: инстинктами называются действия животных, которые представляют реакции его поведения; тогда как рефлексы представляют собой реакции отправления животного организма" (Вагнер, 2005, с. 15; выделено мной – С.П.).

Такое разделение очень важно понимать, иначе действительно можно с лёгкостью прийти к заключению, что у человека имеются какие бы то ни было инстинкты. В свете данного разделения, к примеру, эрекция мужчины в ответ на тактильное раздражение есть не что иное как безусловный рефлекс, а никак не половой инстинкт, поскольку представляет собой лишь реакцию одного органа, но никак не реакцию всего поведения в целом.

У прочих же животных, как увидим дальше, имеется именно половой инстинкт , и в ответ на специфическое раздражение возникает не только эрекция пениса самца, но и сам самец принимается автоматически (слепо) совершать целый поведенческий акт по спариванию (даже вхолостую, без результата, т.е. даже без введения пениса в самку).

Таким образом, важно понимать различие между инстинктом и просто безусловным рефлексом, несмотря на то, что в составе инстинкта обязательно содержится один безусловный рефлекс или даже целая их серия. Все эти определения рефлексов и инстинктов также в известной степени касаются вопроса понимания и разграничения текстуры и структуры поведения, поскольку путаница в обоих случаях возникает из неумения отличить одно от другого, что по внешним чертам оказывается весьма схожим.

Заранее замечу, что в дальнейшем в качестве синонима инстинкта я всё же буду порой употреблять термин "безусловный рефлекс", чтобы подчеркнуть обязательную врождённую двигательную составляющую инстинктивного акта.

Вся беда в том, что если стадия наивного антропоморфизма довольно быстро изживает себя, то следующая за ней стадия наивного натурализма задерживается в умах людей всерьёз и надолго. Как уже было сказано, так происходит во многом благодаря использованию научной терминологии, что придаёт тезисам псевдонаучный окрас. Когда человек начинает использовать в речи профессиональные термины, это непременно создаёт впечатление, что он сам профессионал и знает, что говорит. Люди с ограниченным кругозором верят терминам, они цепляются за все эти фразы и затем сами активно применяют их в обиходе для повышения своего рейтинга у окружения.

Именно на этой стадии и остаются все эволюционные психологи и социобиологи, оценивающие поведение животных и людей по одной лишь его текстуре, то есть смотрят очень поверхностно. Как известно, социобиология изучает биологические основы взаимодействия животных, способы формирования ими групп, прайдов, стад, стай. Целью данной науки является определить именно генетические причины того или иного группового взаимодействия, определение того, как в ходе естественного отбора сформировались видовые качества, необходимые для реализации социальных контактов. У животных действительно удалось обнаружить и гены, и гормоны, участвующие в регуляции их группового поведения. Особенность того или иного типа такого поведения оказалась у животных наследуемой, то есть имеющей биологическую природу.

В какой-то момент социобиология решила распространить свои подходы и на человека. Конечно, тут всё оказалось гораздо сложнее. Но выход нашёлся – отнестись ко всему как можно более поверхностно. Для социобилогов это действительно был единственный выход. Они так и поступили. И социобиология, и эволюционная психология смотрят на человека исключительно как на очередное общественное животное, поведение которого почти всецело обусловлено генами и гормонами. Именно представителей этих наук мы и условились с самого начала называть немного пренебрежительным словом "эволюционисты" в силу того, что все особенности поведения человека они стремятся свести к набору наследственно закреплённых качеств, выработанных родом Homo в ходе эволюции.

Для эволюциониста сказать, что у человека есть инстинкты, это как съесть пирожок – и быстро, и вкусно. Влияние научения и тотальное воздействие культурных факторов эволюционистами в лучшем случае просто сильно недооценивается, но очень часто фактически и вовсе не берётся в расчёт. Культура рассматривается ими не как способ формирования общества, а скорее как обрамление, внешняя его оболочка, а само же общество якобы организуется и управляется именно в силу генетически предопределённых "инстинктивных" механизмов, передаваемых по наследству. С точки зрения эволюциониста, культура – это элемент декора, случайность.

Вернёмся к понятию инстинкта и попробуем разобраться, что в научном понимании скрывается за этим термином, которым журнальная психология привыкла сыпать направо и налево. Как было сказано выше, между поведением высших обезьян с их сложнейшей психикой и поведением всех прочих животных существует эволюционный водораздел, выраженный в качественно отличном формировании и осуществлении этого поведения. Формирование поведения при более сложной психике происходит существенно иными путями, чем у животных с психикой более простой (это и логично, иначе зачем бы тогда в ходе эволюции психика вообще усложнялась?). Этот факт подводит к мысли, что при изучении поведения высших обезьян (и человека) принцип всем известной бритвы Оккама (гласящий, что всё нужно стремиться объяснить с самой простой позиции) требует преодоления и допущения того, что для объяснения поведения животных требуется натуралистический подход, а для поведения человека – антропоморфный. Любая попытка применения конкретного подхода по отношению к ненадлежащему объекту переводит этот подход в ранг наивного, а его методы – в ранг неадекватных.

В своё время (1910-1913) ещё В.А. Вагнер, основатель сравнительной психологии в России, занимался тем же вопросом и указывал, что изучение поведения животных должно коренным образом отличаться от изучения поведения человека, должны отличаться сами методы этого изучения. Подходы в духе наивного антропоморфизма Вагнер называл монизмом "сверху"(читателю: монизм – подход, утверждающий, будто всё разнообразие явлений можно свести к одному началу и, следовательно, объяснить через один общий принцип) – то есть попыткой объяснить поведение животных, используя термины человеческой психологии (психологии высшей, потому и монизм "сверху"), вооружаясь мерками человеческой природы. В таком случае животные непременно оказываются "умными", "понимающими", "добрыми" или "злыми", "альтруистичными", "честными", "моральными" и т.д. Таким образом, монизм "сверху" обязательно очеловечивает животных, вплоть до простейших одноклеточных, усложняя объяснения явлений там, где они на самом деле просты. Монизмом "снизу" Вагнер называл то, что мы называем наивным натурализмом, то есть попытку объяснять поведения сложнейших организмов путём использования линейки, наработанной на простейших организмах. В данном случае монизм выступает как бы "снизу" – принципы поведения низших животных применяются и к высшим животным, что на деле получается весьма громоздко (или, проще говоря, не получается вовсе). Применение к поведению человека таких терминов, как рефлекс или инстинкт, сразу же невероятно упрощает картину и упрощает её настолько, что фактически делает её ложной.