— Можно просто Маргарита, — легкая улыбка касается губ оперативницы, она оглядывает всех и позволяет всем изучить себя, а через некоторое время садится за единственное свободное место в кабинете со стеклянными стенами — рядом с Антоновой. — Для тебя можно Марго, — легкий шепот раздался у самого уха Вали.

Ее больше нет. Ее больше нет. Ее больше нет.

— Cherchez la femme, pardieu! cherchez la femme, — вновь ее идеальный французский, приятная поглощающая хрипотца и тихое горячее дыхание, становящееся все ближе и ближе. Власова самодовольно улыбается. Наклоняется ближе, сокращая расстояние до считанных миллиметров.

— Ну, давай уже, — нетерпеливо произносит Валентина ей практически в губы, буквально шипя и не открывая глаз. Легкое касание рук, трепетное и чуть боязливое.

Почти незаметное движение головой, и их губы уже соприкасаются в продолжительном и сладком, словно тянущаяся карамель, поцелуе. Нарочито медленно брюнетка наклоняет голову, продолжая поцелуй. Не делает его ни легче, ни глубже. Так, как есть. Чувственно и по-настоящему. Чуть прикусывает нижнюю губу — тихое аханье вырывается из груди. Из чьей? Разве это важно сейчас?

— Хочешь повторить?

— Хочу, — коротко и быстро; понятно, как никогда раньше. Удивительная резкость для Антоновой. — Всегда теперь буду хотеть.

Этому больше не бывать.

— Ты же понимаешь, что я теперь никогда не уйду?

— Понимаю. Я и не отпущу тебя. Никогда.

Обе тихо смеются, крепче прижимаются друг к другу и прикрывают глаза. Слишком прекрасен этот миг, когда они только вдвоем. И только слегка нагловатые лучи солнца проникают в комнату, чуть грея спину Маргарите.

Ложь. Все ложь.

Валентина тяжело вздыхает, медленно закрывает глаза и сминает в руке треклятую бумажонку. Пальцы чуть дрожат от напряжения, а дышать становится практически невозможно.

— Уходи, — сквозь плотно сжатые губы процеживает женщина, не открывая глаз.

Несчастный, смятый в комок и ненавидимый, кажется, всеми, листок с шумом падает на пол.

— Уходи, я сказала! Почему ты жив, а она нет? Почему ты ее не защитил?!

— Валюш, я…

— Не подходи ко мне! Ненавижу тебя!

— Неправда, родная, нет, — Сережа сделал несколько быстрых шагов в ее сторону и крепко обнял. — Тебе больно, но ты не ненавидишь меня, ты знаешь, что ни ты, ни я в этом не виноваты.

Антонова утыкается лицом в широкую мужскую грудь и тут же, прерывисто вдохнув, позволяет эмоциям выйти наружу. Слезы, не прекращаясь не на миг, текут по ее щекам, добираясь до подбородка. Руки сами собой сжимаются в кулаки и уже почти бессильно врезаются в тело спецназовца едва ощутимыми ударами, но боль приносит совсем другое. Чувства всегда ранят сильнее.

Сергей выносить не мог женских слез, с детства, с тех самых пор, как красивая девочка, словно из сказки, девочка его мальчишеской мечты, плача рассказывала о том, что делал с ней отец. С тех самых пор, пробуждающих в его душе ужас, он не может, когда рядом кто-то плачет. Сердце сразу замирает в ожидании жутких новостей, а если эти новости известны, то все еще хуже. Как сейчас помочь Вале? Никак. Стоять рядом, прижимать к себе, гладить по светлым волосам и говорить, что… Все будет хорошо? Нет, это была бы ложь. Они будут молчать.

Лишь спустя несколько часов, уже лежа в своей комнате, но точно так же прижимаясь к Сереже, Валентина, кажется, успокоилась. По крайней мере, перестала плакать.

— Как ты? — с осторожностью и даже некой мягкостью обратился к женщине Сергей. — Я хочу тебе помочь, что я могу сделать?

— Не знаю, — отстраненный и безучастный голос принадлежал, кажется, совсем не Вале. Сейчас она была не здесь, ее мысли было очень-очень далеко, в тех моментах, где они с Ритой были счастливы и любимы.

— А что такое Любовь? — смотрит на женщину Валентина, ожидая какого-то долгого и приятного ответа о высоких чувствах, о том, какое тепло друг к другу они чувствуют и о том, что…

— Имя женское, а чё? — быстро, прерывая поток нежных мыслей, выдает Маргарита и непонимающе смотрит на собеседницу.

— Дурочка, — вздыхает Валя и встает. Легкая обида закрадывается в ее сердце. Не может она быть такой бесчувственной. А если может?

— Не, ну, чё не так-то? — Маргарита смотрит на нее.

— Я чувство имела в виду… Ну, вот, — Антонова вздыхает. — Вот у нас с тобой что?

— Типа любовь, — кивает Рита.

— Типа или любовь? — смотрит на нее Валентина.

— Любовь, — опять кивает Рита и встает, подходя ближе. — Я не могу понять: чего ты хочешь?

— Что такое любовь? — Валя оборачивается и вглядывается прямо ей в глаза.

— Любовь? — сглатывает Рита. — Это когда я смотрю твои тупые сериалы, ем чертовы овощи на пару и делаю генеральную уборку по воскресеньям, улыбаясь тебе, как будто уборка — моя страсть. Любовь — это когда я целую тебя в морге, а тут кто-то заходит за результатами экспертиз, и мне нужно отпустить тебя, — она прерывисто вздыхает, вспоминая о периодической необходимости отпускать любимую. — Это когда ты закидываешь на меня ногу во сне или стаскиваешь одеяло, пытаясь скатиться с кровати. Это то, что я не могу передать словами. Это ты, — Маргарита притягивает Валю к себе за талию и особенно чувственно целует.

На глазах снова выступили слезы, но Валентина беспощадно стерла их рукой, выдавливая из себя очередной и невероятно тяжелый вздох. Хотелось перестать дышать, перестать видеть и чувствовать, перестать быть. Она поднимается с кровати, подходит к окну и усаживается на подоконник. Медленно берет из-за симпатичного горшочка с орхидеей пачку сигарет, которые всегда курила Рита.

Щелчок — зажигалка искрится, появляется пламя. Дрожащими руками она подносит ее к забавно торчащей между губ длинной крепкой сигарете. В спешке подкуривает и так же быстро выпускает первый поток струящегося дыма, прикрывая глаза. Удивительно, но не кашляет. Сергей подумал о том, что, вероятно, курит она уже давно, но говорить ничего не стал, смысл в этом? Да и говорить сейчас как-то совсем уж боязно.

— Уходи, пожалуйста, мне нужно побыть одной, — начала Валя, делая очередную затяжку. — Я ничего творить не буду, ты же знаешь, я даже не пью практически.

— Хорошо, я понял, если тебе что-то нужно будет, ты же знаешь, я всегда…

— Знаю, Сереж, уходи.

Валентина, потеряв интерес к этому разговору, отвернулась к окну, безучастно рассматривая проезжающие машины. Майский вздохнул, поцеловал ее в макушку и быстро покинул квартиру, аккуратно закрывая дверь.

Как же она ее отпустила? Почему не уговорила остаться? Чувствовала же, что на сердце неспокойно, что что-то идет не так.