Светлана не видела Костю, но ей было слышно каждое слово.

– Отчего же не отпущу? – спокойно ответила Наталья Николаевна и громко позвала: – Светлана!

Светлана сорвалась с места, но в дверях остановилась и медленно вошла в переднюю.

– Так вот, – сказал Костя, пожимая маленькую руку, – поскольку Наталья Николаевна разрешает, нам надо поторопиться.

Наталья Николаевна сказала:

– Одевайся скорее. – И повернулась к Косте: – Ведь вы ее до самого дома доведете?

Косте стало смешно и грустно.

Он посмотрел сверху вниз на свою крошечную даму.

– Ну разумеется! Если позволите, вам в залог свои вещи оставлю.

Когда они вышли на улицу, Костя спросил:

– Что ж, за руку мне тебя вести или отпустить на честное слово?

Он с удовольствием заметил, как изменилась внешность девочки. Новое драповое пальтишко, красный берет, который был ей очень к лицу…

– Вы меня будете ругать? – спросила Светлана.

– Обязательно. Была бы ты в моем взводе – суток десять получила бы, никак не меньше! Вот уж не думал, что Наталью Николаевну таким сокровищем награжу! Главное, не ожидал, что ты можешь с такой хитростью людей обманывать.

– По-вашему, обманывать нехорошо?

– Не только «нехорошо», а очень плохо!

– А вы меня сами обманули.

– Я – тебя?!

– Да. Вы. Меня. Обещали писать – не написали. Обещали заходить…

Костя постучал себя в грудь:

– А это кто – я или не я?

– Да уж… перед самым отъездом. Капитан-то ваш небось спросит, как вы меня устроили!

– Ну, знаешь!.. – Костя даже остановился от удивления и не сразу нашелся, что ответить. – Ты что же думаешь, меня в Москву послали, чтобы я с визитами расхаживал?

– Так вы ни к каким знакомым не ходили с визитами?

Яркая афиша над входом в кинотеатр помогла Косте сделать вид, что он не расслышал щекотливого вопроса. Светлана забеспокоилась:

– А мы не опоздаем?..

В фойе играла музыка.

– Зайдем в буфет, – сказал Костя. – Чего ты хочешь?

Светлана вдруг ахнула:

– Ой, Костя! Смотрите, пирожные!

Пирожные, настоящие, прямо как довоенные пирожные, были тогда новинкой даже для москвичей, продавались без карточек и стоили еще очень дорого. Даже те, кто их не покупал, радовались, на них глядя. Затейливая красивость розовых и белых кремов как бы предсказывала переход от суровых военных лет к мирному изобилию.

– Не надо, не надо, Костя! Смотрите, какие они дорогие!

Но Костя, с тем великолепным презрением к деньгам, которое бывает только у молодых военных, уже расплачивался с буфетчицей и занимал место за круглым столиком у окна.

– Костя, это «наполеон», мое любимое!..

У Светланы на щеках уже появились белые сахарные усики. Забыв обо всех огорчениях и тревогах этого дня, она наслаждалась минутой.

– Костя, а вы сами что же не берете? Костя, оно такое вкусное!

Костя не был уверен, полагается ли по хорошему тону, угощая пирожными свою даму, есть их самому. Но дама-то у него была такая маленькая! А пирожных он так давно не ел!

На всякий случай Костя все-таки огляделся. За соседним столиком сидел полковник с бронзовым лицом, весь в орденах, а рядом с ним – настоящая, взрослая и даже весьма красивая дама. И оба ели пирожные, причем полковник поглощал их с завидным аппетитом.

Костя, уже не сомневаясь больше, положил себе на тарелку «наполеон».

– Что же ты? Бери еще! – сказал он.

Светлана прошептала со счастливым вздохом:

– «Эклер» – тоже мое любимое! – и стала есть «эклер», но уже гораздо медленнее.

– Хочешь еще ситро?

– Хочу, пожалуйста…

Светлана выпила полстакана, отломила еще кусочек «эклера» и вдруг сказала с отчаянием:

– Костя, знаете, я не могу его доесть!

Костя засмеялся:

– Не можешь, так не ешь, что же делать.

У девочки был виноватый и умоляющий вид.

– Костя, я его не кусала, я его просто разломила пополам… Костя, может быть, вы… что же ему зря пропадать-то!

Костя не сомневался, что доесть пирожное с тарелки своей дамы – поступок, явно противоречащий хорошему тону. Но Светлана так серьезно огорчалась… К тому же «эклеры» были тоже его любимые. Сейчас начнется сеанс – люди потянулись в зал. Никто не обращает внимания.

Небрежным жестом Костя переставил тарелки и взял оставшуюся половинку «эклера». Когда вставал с набитым ртом, он заметил, что полковник и его дама тоже встали, смотрят на них и улыбаются оба.

Ох, эта ребячья способность краснеть по всякому поводу и без всякого повода!

Когда потух свет, пирожные были забыты. Картина действительно была стоящая. Светлана и Костя вполголоса обменивались впечатлениями. Светлана смеялась именно там, где нужно смеяться, и очень верно подмечала удачные детали.

Перед последней частью вдруг оборвалась лента и на минуту в зале стало светло.

Девочка осторожно дотронулась до Костиной левой руки, лежавшей на ручке кресла:

– Какой у вас большой шрам. Больно еще?

– Нет, – Костя подвигал пальцами. – Самую чуточку.

– А вы теперь почти уже не хромаете.

– Да. Говорят, пройдет совсем.

Светлане стало грустно и страшно за Костю. Отсюда – прямо на вокзал. И увезет его поезд навстречу пылающему закату, навстречу войне…

Опять потемнело в зале, осветился экран. Но Светлана не могла уже с такой непосредственностью волноваться за судьбу героев фильма. К тому же было ясно, что у них-то все кончится хорошо.

– Ты что скучная такая? – спросил Костя, когда они выходили из зала. – Или не понравилось?

– Очень понравилось. Спасибо вам.

– Так в чем же дело? Боишься, что тебе попадет за все твои подвиги?

– Костя, а вы сейчас прямо на вокзал?

– Как же я могу прямо на вокзал? А обещанная доставка на дом?

– Костя, а почему ваша мама не поехала вас провожать?

– Она нездорова, я ее отговорил. Если бы еще знать, на какой поезд попаду… Устала бы очень, а обратно одной возвращаться.

– Так вас никто на вокзале провожать не будет?

– Отчего же никто? Будут провожать…

Костя сделал едва заметную паузу и хотел сказать: «товарищи», но Светлана мягко докончила:

– Знакомые?

Это звучало уже не насмешливо, а сочувственно и грустно.

Костя подумал, что Светлана обеспокоена своими школьными и детдомовскими делами.

– Ничего, Светлана, не робей, как-нибудь обойдется… Это что, школа твоя?

– Нет, здесь мальчики учатся, а наша вон там, в переулке.

– Как твоего учителя зовут? Иван Иванович?

– Да, он у нас по арифметике, пока Евгении Петровны нет…

– Странно, – сказал Костя, когда они вошли во двор. – Я читал об этом, но никогда не видел в Москве. У вас под крышей ласточкины гнезда. Правда, здесь уже окраина и садов много…

– Да, да, – оживилась Светлана. – И знаете, Костя, они каждый год сюда прилетают, птенчиков выводят. Ребята рассказывали, сначала было только три гнезда – вот эти, над окнами, – а весной прилетели молодые ласточки, бывшие птенчики, и четвертое гнездо построили. Они его из глины… Им далеко приходилось за ней летать, вон туда, на огороды. Очень старались, долго его строили. Станет тепло – опять к нам вернутся. Было три ласточкиных семейства, а теперь четыре…

В детском доме Светлану и Костю уже ждали.

Дверь широко раскрылась. На пороге стояли маленький светловолосый мальчуган и светловолосая девочка, немного побольше. Мальчуган бросился в угол передней, где на стуле лежал Костин вещевой мешок, и ухватился за него обеими руками, пытаясь поднять. Девочка крикнула.

– Славик, не поднимай! Надорвешься! Дай мне!

И сама была сейчас же отодвинута в сторону одним из старших мальчиков:

– Оля, не поднимай, тяжело! Товарищ лейтенант, вот ваш мешок!

В переднюю из всех дверей высыпали ребятишки (удивительно, сколько поместилось их на такой небольшой сравнительно площади!), и все желали Косте счастливого возвращения. Так как он поцеловал Светлану, пришлось поцеловать еще нескольких мальчиков и девочек – из тех, которые стояли поблизости и которым уж очень этого хотелось. А потом его самого поцеловала Наталья Николаевна.