- Тут рядом с нами казахи живут, - жаловался Валера, - так они не успеют прибыть, тут же плакать начинают. Корова у них там осталась, лошадь, пришлось знакомым продавать, жалко, мол скотину! Вот заботы тоже!

- Да-а! - я задумчиво покачал головой. - Может мы там тоже должны были корову завести, так, глядишь и остались бы...

- Не-е! - шери уже схватывало его голову и она качалась вовсе не в такт словам. - Мне корова ни там ни здесь не нужна. Вообще, у меня там все было! По правде! Вот тут и наши сядут вечерком и плачут - у них все было! А ни хрена у них там не было! Только придумывают теперь. Друг перед другом выпендриваются. И плачут, что здесь нехорошо, а там все будто было. Не поймешь их, жидов этих... А я не страдаю! Что еще надо? Вот ни работать тут не надо, ничего. Пособие капает, жить дают.

- И не скучно тебе?

- Скучно! Поговорить почти не с кем... - он вяло махнул рукой. - Все пьем да пьем! У меня библиотека багажом идет, да все никак не доберется, черт бы их драл!

- Так иди работай. Какие у тебя проблемы? Разрешения на месте. Может на работе не заскучаешь...

- Заскучать не заскучаю. Но на какой мне хрен та работа? Я так за штуку имею в месяц и ничего для нее не делаю, на курсах появлюсь только. А работа что? Там нужно пахать и заплатят чуть больше той штуки, учитывая налоги.

- Ну ты прав, - а что? Он прав! Так вот.

Время медленно бежало, глаза мутнели от этого красно-кровяного шери. Скорбь по оставленной родине уже исчерпали по паре раз, так перешли на полный разнобой. Со мной делились опытом, я слушал.

- У меня есть страховка, - заплетающимся языком рассказывал мне Валера, - что, если мне адвокат нужен - пожалуйста. У меня есть страховка... Тоже одна есть. Я прихожу, к примеру к Игорю домой, повернусь и хлопну его вазу об пол, а ему денег за нее заплатят.

- Так иди скорее поперебей все к чертовой матери! И пусть мне денег дадут, - радостно предложил ему Игорь.

- Нет, нет, нет! Я сейчас пьян: нельзя! - он отрицательно помахал головой.

Мы помолчали, обдумывая преимущества жизни здесь. И вправду, кто в совке за разбитую вазу платить станет? Потом Валеру осенило и он уставился в мою сторону.

- Павел! - его языком, как и мозгами, явно игрались сейчас спиртные пары. - Вот ты, когда был хозяином фирмы, скажи сейчас: тогда ты был доволен?

- Я не знаю, Валера! Мне было об этом некогда думать.

- А я сейчас доволен! Мне пока ничего не надо! У меня на счету пятнадцать тысяч марок лежит, я ничего не делаю - и хорошо!

- Молодец! - я тупо на него посмотрел.

- Вот - Леня! Ты помнишь Леню?

Леню я помнил, немотря на выпитое шери. Он был нашим общим другом. Я кивнул.

- Вот Леня имеет под тысячу марок в месяц, там в Киеве. А носится для этого по всему Советскому Союзу, как дерьмо в проруби, рэкетирам деньги платит. Ты, кстати, рэкетировал?

- Ага!

- И как?

- Хорошо.

- Вот, посмотри на него Игорь, он - деловой человек. Был большой человек, а сейчас сидит здесь на азюле, в Германии.

- Да-а, повезло, - согласился Игорь.

- Это чем мне полезло? - поинтересовался я на всякий случай.

- А Бог его знает! - мы чокнулись.

- Я тебе Паша, только одно сказать хочу. Знаешь, я вот все сюда рвался. Скорей, скорей... А теперь мне назад хочется, не совсем, а так, побывать, посмотреть...

Утром следующего дня я мог с полной уверенностью заявить, что развеятся удалось на полную катушку. Так, что больше просто уже не лезло.

Вернувшись в лагерь, я нюхом почувствовал что-то неладное. Оно просто висело в воздухе невидимым предупреждением, как паутина. Все, вроде, так, как обычно. Лагерь живет, в половине комнат пьют водку, в половине протрезвляются. Но седьмое чувство не дает покоя.

Загадка разрешилась в рекордные сроки. Дверь в соседний номер, тот, что обычно пуст, была приоткрыта. Она оказалось первым необычным признаком. Но ужасным было не это, ужасным было то, что оттуда слышалось. Это была... русская речь.

Беда! Я не знаю почему, но уже всеми кожными рецепторами почувствовал неладное. "Nix gut!" - вот так принятоо оценить подобную ситуацию у нас, азюлянтов.

Ничего не имею против русских, но нередко предпочитаю от некоторых держаться подальше. Опять то же седьмое или какое там чувство предлагало мне поступить именно так. Русские иммигранты за границей своих соотечественников, вообще, не очень жалуют. Причин тому очень много, хоть и ни одной веской. Я быстро зашел домой, плотно закрыл дверь на ключ и, вместо приветствия, спросил Катю обеспокоенно:

- Правда?

- Что ты? - удивленно посмотрела она на меня, предположив, видимо, влияние вчерашней передозировки.

- Русские? - отчаянно пояснил ей.

- Нет - осетины.

- О, Боже! Это еще лучше! - моя рука схватилась за голову.

Я не успел закрыть рот, как в дверь постучались. Мы отворили. В дверь просунунулась плотная девушка с исключительно некрасивым лицом. Такое, даже если поискать, не всегда найдешь.

- Катя, можно я... - начала она с радостной интонацией, но прервалась на полуслове, заметив меня.

- Нельзя, а что именно, - поинтересовался теперь я, не давая ей повода предположить, что я в восторге от визита.

- Ой! А мы - новенькие, - по ее голосу было поянтно, что на этом месте в мои обязанности входит бросится плясать лезгинку от восторга.

- А-а... Вижу, - энтузиазма во мне не прибавилось ни внешне, ни, тем более, внутренне. - Ну гут. Откуда вы, из Осетии?

Она кивнула.

- Мы хотели только печку попросить для чая... - нерешительно начала она наконец пояснять цель своего появления.

- Лучше для чайника: вкусней получится. Бери и будь, как дома. Может вам кровать нужна? - указал я на "второй этаж", но та отказалась.

Катя, отпаивая и откармливая меня от вчерашней работы в гостях, рассказывала о новостях последних суток. Их было не много, точнее всего одна, но ее хватало за десять других.

Итак, они - осетины из Владикавказа, а по человечески из Орджоникидзе, хотя, впрочем, все равно с трудом представляю, где это. Они перешли речку вброд в мороз. Пришлось прокомментировать, что "дуракам закон не писан". Здесь, в Швальбахе мужики стали говорить, что женщины их жены, но документов нет. Азюлянту с женщиной после одиннадцати не положено, и комнаты выдали для парней и девушек разные. Они это тяжело переживают. Я сказал, что это у них только первая проблема в Германии, она же и самая простая. Еще они приходят у нас попросить то печку, то зеркало, то еще чего. Последнее обстоятельство меня, по понятным причинам, обрадовало больше всего. Я поинтересовался, не надо ли кому-то и колыбельную перед сном спеть или просто с кем-то поспать. Получив отрицательный ответ, удалился в 33-ий.