-- Ух, ты! Так наш воробышек теперь стреляный воробей! -- восхитился

   Кальмар. -- И что? Снова встал на борд? Так быстро!

   Мы наблюдаем, как Денис медленно съезжает почти до самого трам-

   плина. Глядя на него, я думаю, что он просто не сможет набрать скорость,

   но в последний момент Денис ставит борд по ходу склона и подпрыгивает

   на кочке, ловко подтягивая колени почти к подбородку. В шлеме вспыхи-

   вает блик от фонаря. В голове у сына явно имеется тетрадный лист с нуж-

   ными расчетами, называемый опытом.

   -- Он стал бояться. Ездит очень осторожно. -- Кальмар шмыгает но-

   сом, задумчиво наблюдая за мальчиком.

   -- Может быть, так и нужно, -- продолжаю я. -- Пусть себе ездит по-

   тихоньку.

   -- Так и нужно, -- подтверждает Кальмар и невразумительно машет

   рукой в варежке. -- Для воробышка это перестало быть игрой. Это экс-

   тремальный спорт, мужик. И главное слово здесь...

   -- Экстремальный? Да, понимаю...

   -- Спорт. Нужно уметь сращивать конечности, и быть готовым оказать-

   ся как можно скорее снова на доске. Нужно уметь бояться потерять ква-

   лификацию. Навык. И -- допускать возможность, что однажды ты слома-

   ешь себе шею.

   Пока я осмысливаю его слова, он прибавляет:

   -- Я сегодня пьян, мужик, вот почему я без доски. Те лакаботы думают,

   что сноуборд особенно хорош под винишко. Никак не вобью им в голову,

   что, если они хотят развлечься, пускай оставляют доску дома и приходят

   сюда с санками. Никогда не позволяй своему воробышку пить на склоне.

   Договорились?

   Кальмар хлопает меня по плечу и неверной походкой идет прочь. Ва-

   ленки на его ногах больше не кажутся такой уж нелепицей. Отойдя на по-

   рядочное расстояние, он оборачивается и кричит:

   -- Пройдет время, и он будет гонять не хуже, чем в прошлом году! Не

   выпуская из головы ту боль. Это ведь на самом деле больно, мужик!

   -- Но необходимо, -- бормочу я себе под нос и, опускаясь на корточки,

   жду, пока поднимется Денис.

   -- А где Пашка?.. Видел, как я прыгнул?

   Точно... а я и забыл, что Кальмара зовут Пашей.

   -- Слушай, -- говорю я. Наши с ним глаза на одном уровне. -- Я дей-

   ствительно не буду возражать, если ты забросишь сноуборд. Это ведь

   очень опасно. Я буду гордиться, если ты будешь участвовать в каких-

   нибудь соревнованиях и победишь, но буду тобой гордиться еще больше,

   если ты сейчас скажешь мне правду -- хочешь ты кататься или делаешь

   это просто, чтобы я тебя не ругал.

   Денис замирает. Нижняя губа его подрагивает, словно демонстрируя

   растерянность, но я вижу по глазам, что ответ у него давно уже готов.

   -- Если я вдруг что-нибудь еще себе сломаю... -- Он долго переводит

   дыхание, словно раздумывая, закончить ему фразу или нет, но все-таки

   заканчивает: -- Я хочу, чтобы мое имя тоже писали на досках. "За Дениса

   Сухова". Вот будет круто, да?

   Услышь все это Наташа, она нашла бы, что сказать. Например, что та-

   ким образом я переложил ответственность на сына. "Он же еще малень-

   кий, -- сказала бы она. -- Как он может решать?" Но Денис гораздо се-

   рьезнее меня, в этом я с ней согласен.

   Конец

   По ту сторону холста

   Выходной день подошёл к концу и казался самым мрачным пятном в жизни Анны. Сначала разбушевалась мама, буквально из-за ничего, и Анна выскочила из квартиры, хлопнув дверью. На неё даже обидеться по настоящему нельзя - не поймёт! Потом друзья умотали на природу без неё. Могли бы позвонить по мобильнику... Ах да, она же сама его отключила, чтобы мама не звонила.

   Сплошная невезуха!..

Темнело. Она сидела на качелях и грустила. Вокруг одинокого, неровно горящего фонаря, вились мошки. Анне все время казалось, что огромный жёлтый глаз ей подмигивает. Но сейчас от этого становилось только тоскливее.