доску себе, будет желания побольше. А ты займешься чем-нибудь другим.

   Например, шахматами или рисованием комиксов.

   Я отбираю у него сноуборд и выкидываю его в сугроб. Разворачиваюсь

   и иду к машине. Мне кажется, я делаю все правильно и очень взвешенно,

   но в боку просыпается ноющая боль. Так внезапно может начать болеть

   только пустое место, заполненная кровью полость. Такие боли преследо-

   вали меня во время моих конфликтов с миром десять лет назад.

   Я загружаюсь в машину. Тихий, как тень, Денис открывает заднюю

   дверь и пристраивает на пол доску. Сам заползает на сиденье. Лицо оку-

   тано паром от сочетания слез и морозца, но он не издает ни звука.

   -- Прости. Я не хотел на тебе срываться, -- говорю я.

   "Такое впечатление, будто тебе вырезали мозги", -- сказал бы Петр.

   В следующий раз мы приходим сюда почти неделю спустя, вечером, когда

   я освобождаюсь с работы. Склон освещен несколькими прожекторами, да-

   ющими оранжевый свет, отчего он похож на танцплощадку начала девяно-

   стых. Никого нет, только несколько подростков восседают на своих досках

   и передают друг другу коробку с вином. Они напоминают тропических по-

   пугаев, каким-то невероятным образом очутившихся в русской зиме.

   Одного из них я знаю. Кличка у него Кальмар, он подходил к нам знако-

   миться в прошлом году. Этот парень мне сразу не понравился, несмотря

   на то, что стоит на доске, как Бог.

   Он, и правда, похож на кальмара. Вялый, с глазами потомственного

   наркомана, в которых плещется странная смесь спокойствия и безумия.

   С бесцветными, в меру длинными волосами, которые неизменно пристают

   к уголкам его рта.

   Он видит нас и машет рукой, предлагая подойти, но я веду Дениса

   в другую часть склона.

   -- Это же Кальмар, -- оживляется Дениска и машет в ответ.

   После знакомства с Кальмаром мой сын долго выбирал себе звучную

   кличку, стал носить шапку так, чтобы она едва закрывала уши, и обзавел-

   ся парочкой идиотских жестов. К счастью, сейчас все это позабылось.

   В этой части склона небольшой трамплин, на котором Денис в прошлом

   году освоился буквально за неделю. Теперь же он подходит к нему с осто-

   рожностью, будто наездник к лошади, которая сбросила его на землю.

   Смотрит на меня, и я одобрительно киваю:

   -- Хочешь? Давай, у тебя замечательно получалось в прошлом году.

   Лицо его светлеет, я в своем воображении уже беседую с сестрой о

   том, как важно иногда так вот словесно погладить сына по голове, но тут

   замечаю, как к нам подходит Кальмар.

   -- Привет! -- кричит ему Денис.

   -- Привет, воробышек. Ну, как, еще не раздумал стать профи?

   Дениска застенчиво пожимает плечами. Садится на снег и быстро, в

   четыре движения, застегивает крепления. Я с горечью отмечаю, что одно

   панибратское выражение из уст кумира явно оказывает влияние большее,

   чем все мои направляющие пинки.

   -- До Олимпиады еще пара лет, как раз успеваешь подать заявку, --

   говорит Кальмар.

   Что-то в облике Кальмара меня настораживает. Дурацкая шапка, об-

   щая помятость и синяки под глазами -- все как всегда... Вот оно! Валенки

   на ногах никак не вписываются в общую картину.

   -- Это твои новые ботинки? -- спрашиваю я. -- Креативно. Кто это при-

   думал? Форум? Или Бертон?

   -- Я сегодня не катаю. Так что у твоего воробышка есть все шансы ме-

   ня нагнать, -- ухмыляется Кальмар.

   -- Он ломал руку, -- сказал я. -- Всего полгода назад. Сложный перелом.

   Говоря "сложный перелом", я имел в виду не только тяжесть самого

   перелома, но и совокупность последствий. Кирпич, в который они срос-

   лись, я разбивал головой, и для меня он был действительно сложный.