«Целый мичман, сука!» – обиделась она на обращение.
Ну, то есть она знала, разумеется, что если не приглядываться, вполне может сойти за мальчика – худая, плоская, без бедер и задницы, да еще и с короткой стрижкой, и к тому же одета по-мужски в штаны и куртку, – но ей все равно стало обидно.
– Так точно, дяденька, – подтвердила она тоненьким голоском. – А долго ли учиться?
– Долго, – улыбнулся мичман, переведя взгляд на мемориальную доску, посвященную адмиралу Юфереву. – Но сначала тебе, братец, придется закончить гимназию, или ты в реальном учишься?
Парень явно повелся на ее невеликую хитрость («Вот же тупой баран!») и как ни в чем не бывало продолжал вести разговор с «любопытным подростком».
– В реальном училище. Через год заканчиваю, – «похвасталась» Ара, вживаясь в роль. Она и в гимназии порой прикидывалась мальчиком. Подружки говорили, что из нее получался просто замечательный паренек лет четырнадцати-пятнадцати. «Красавчик и умничка» – по определению Маши Засекиной.
– Ну вот и молодец, – похвалил ее мичман. – Закончишь училище, приходи. Нам такие люди нужны. Только ты сначала спортом займись. А то ты мелкий пока. Могут не принять. Авиаторам сила нужна.
«И мозги!»
– А вы, дяденька, авиатор? – сменила Ара тему.
– Да, – подмигнул ей парень. – И ты станешь, если захочешь.
– Я-то захочу.
– Ну, вот и славно, – улыбнулся ей мичман. – Удачи тебе, приятель! Может, еще и свидимся!
И пошел себе куда-то в сторону. Судя по всему, двигался он к проходной, располагавшейся справа от главного здания Академии и, значит, служил он здесь же, инструктором или бери выше – преподавателем.
«Да, – вдруг с горечью подумала Ара, – вот такому я бы дала. Да только он не возьмет…»
Она тяжело вздохнула и хотела было отвернуться от уходящего вдаль красавчика, но тут неожиданно припомнила слова отца о том, что она по сути единственный – кроме него, разумеется – мужчина в семье. А как ведет себя настоящий мужчина, встретив незнакомую красивую девушку, которой до него и дела нет?
«Он ее завоевывает!» – решила Ара, наблюдая, как исчезает за проходной так понравившийся ей мичман.
«Придется постараться, – призналась она себе. – Но кто не рискует, тот не пьет шампанского!»
Мысль эта разом подняла ей настроение, и Ара едва ли не вприпрыжку отправилась искать харчевню или кухмистерскую. Ей надо было пообедать, а заодно и поужинать, и уже затем идти гулять по одному из красивейших городов республики Себерия.
2. Филиппова Гора и далее везде
Сентябрь-декабрь 1944 года
Мытарь появился у ворот Филипповой Горы в полдень. То ли специально так подгадал, то ли попросту случай вышел. Виктор его почувствовал загодя, издалека, с поворота дороги, уловив «образ целенаправленного движения», но прятаться не стал. С чего бы? Татей он не боялся, знал, что если не отобьется, то уж наверняка убежит и скроется в тайге, а больше ему – так он считал по наивности – опасаться в этом медвежьем углу было некого. Поэтому, пока незнакомец медленно преодолевал подъем, Виктор продолжал рубить дрова. До зимы было уже рукой подать, а крепостица ему в наследство досталась старая и ветхая, и починить жилые помещения в одиночку нечего было и думать. Поэтому жил он на бывшей кухне, перетащив туда из горниц и светелок «красного терема» кое-что из уцелевшей мебели. Кухня находилась в цокольном этаже и отапливать ее было проще, тем более что махонькие оконца под потолком Виктор заложил битым кирпичом, заткнув щели мхом. Но все равно дров на зиму требовалось много, вот он и старался.
– Есть кто живой? – окликнул молодой мужской голос из-за закрытых наглухо ворот.
Человек был один и приехал верхом. Это Виктор уже знал. Теперь вот определился и с возрастом.
– Погодь, мужик! – откликнулся Виктор. – Сейчас на стену выберусь, поговорим.
– А калитку открыть не судьба?
– С чего бы? – Виктор бросил топор-колун рядом с колодой и бегом взбежал на стену. Со стороны двора она была едва ли выше двух метров, и пары нетолстых бревен с зарубками, положенных в виде аппарели, вполне хватало, чтобы подняться на оборонительную галерею.
– Здоров будь, отрок! – приветствовал его мужчина, одетый в темно-зеленый мундир гражданского чиновника.
– И вам доброго дня! – вежливо ответил Виктор, вставая на край стены. – С чем пожаловали, сударь?
– Хозяина позови! – Ну и то сказать, одет Виктор, как крестьянский сын, в домотканые порты и рубаху, и это чиновник еще не видел его босых ног.
– К твоим услугам, – усмехнулся Виктор в ответ, переходя с вежливого «вы» на спесивое дворянское «ты».
– Хочешь сказать, ты дворянин Петр Якунов? – прищурился мужчина.
– Хочу сказать, что я его внук и наследник, – зло, как и подобает «взбрыкнувшему» шляхтичу, объяснил Виктор. – Я Виктор Якунов, плоть от плоти посадника Захария Якунова, дворянин и владетель. А ты кто таков будешь, мил человек?
За многие века войн и торговли Новгород, превратившийся позже в Себерию, воспринял немало терминов и понятий, существовавших в европейской культуре и германских языках. Так в русском языке появились «дворяне», «графы» и «бароны», «замки» и «феоды» и многое другое, чему не было соответствий в восточнославянских языках.
– Я служащий мытного приказа Иван Ануфриев, – представился мужчина.
– Мытарь, значит.
– Можно сказать и так.
– Ну, и чего тебе надобно, господин мытарь? – задал Виктор закономерный вопрос. – Дед от налога был освобожден за свои геройства, а с меня, как с несовершеннолетнего, тем более нечего взять.
– Это да, – не стал спорить мытарь. – Но я здесь, господин Якунов, не только из-за налогов. Чиновники да ваших краев нечасто добираются, так что я заодно и перепись произвожу, жалобы принимаю и объявляю указы.
– Хорошо, – не стал спорить Виктор. – Можешь записать. Я, стало быть, Виктор, сын офицера Ильи Хромова и девицы Софьи Якуновой, по завещанию деда своего и по старшинству в роду дворянин Якунов владетель Филипповой Горы, замка и прилежащих земель.
– Кто еще живет в замке? – Мытарь тщательно записал в блокнот все сказанное Виктором и теперь вновь смотрел снизу вверх на крепостную стену.
– Я живу один.
– Тогда позвольте задать вам вопрос, ваше благородие, – переходя на «вы», продолжил чиновник. – Сколько вам лет, господин Якунов?
– Шестнадцать, – ответил, не подозревая подвоха, Виктор.
– То есть, – уточнил чиновник, – вы, Виктор Ильич, несовершеннолетний гражданин республики Себерия, живете один и не находитесь под частной опекой?
– Зачем бы? – пожал плечами Виктор. – Я и сам с усам. Справляюсь помаленьку.
– А затем, – отвечая на риторический вопрос Виктора, улыбнулся ему чиновник, – что по закону несовершеннолетние выходцы из благородного сословия в обязательном порядке берутся под опеку государства.
– Что это означает на практике? – понимая уже, что попал в переплет, уточнил Виктор.
– Это означает, что вы, Виктор Ильич, поедете со мной в Усолье Камское, ну а там уже градоначальство решит куда дальше, в Пермь или в Хлынов[20]. В гимназии вам положено учиться, ваше благородие. Да и в любом случае до восемнадцати лет одному вам жить никто не позволит. Таков закон.
«Вот пример посрамления гордыни, – тяжело вздохнул Виктор. – Назвался бы разночинцем, никому бы до меня дела не было!»
Но кто мог знать, что в республике Себерия действуют настолько «прогрессивные» законы? Никто и никак. Виктору за годы его скитаний ни разу не пришлось сталкиваться с законами республики Себерия или сопредельных государств. Другие у него были интересы, да и возможности так себе. Первым делом надо было выживать и устраиваться под суровыми северными небесами, да и потом, когда он пришел в Филиппову Гору, не до того было.
* * *
Виктор попал в этот мир шесть лет назад. Как и почему, он так до сих пор и не разобрался. Не знал, не помнил, не понимал. И о прошлой жизни, как назло, не вспоминалось ничего конкретного. Память вообще работала из рук вон плохо. Иногда что-то вдруг всплывало. Чаще всего какие-то необязательные вещи, типа выборов президента или выхода на рынок нового корейского мобильника, но зато вся конкретика его прежней жизни оставалась недостижима. Впрочем, кое-что он все-таки знал. По факту случилось вот что: взрослый мужик, каким, по-видимому, был Виктор «до того, как», оказался вдруг в теле десятилетнего беспризорника, пришедшего в себя на товарной железнодорожной станции города Кунгур. Где-то там, позади, остался двадцать первый век – в этом Виктор был абсолютно уверен, – но при всем при том он даже настоящего имени своего вспомнить не мог, не говоря уже о точном возрасте и стране проживания. Вспоминались очень разные пейзажи, города и интерьеры, из чего можно было сделать вывод, что он в свое время много где побывал и много чего повидал. Вот только никак не вспоминалось, были это рабочие поездки или он просто путешествовал для развлечения. Однако казус заключался не только в том, что он неожиданно сменил тело взрослого человека на тело ребенка. Судя по всему, он умудрился попасть не просто из «настоящего» в прошлое, но и в совершенно иной мир. Во всяком случае, он твердо знал, что никакой Себерии ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке на старушке Земле не было и быть не могло. Так распорядилась история, и в мире, где он жил прежде, Новгородская республика проиграла в борьбе за выживание Московскому княжеству. А вот в мире, где он жил теперь, это было нормальное государство, вроде той же Англии или еще какой-нибудь долбаной Пруссии. Новгород, правда, побогаче Пруссии, но дела это не меняет. Другой мир, другая история. Так что он не только «упал назад», оказавшись в начале двадцатого века вместо начала двадцать первого, но, похоже, умудрился «отступить» при этом куда-то в сторону, попав, как кур во щи, в иную реальность, в другую историческую последовательность.
