Он жил в интернате при гимназии на полном пансионе, и надо сказать, Павел Игнатьевич Головин не зря старался, подыскивая для Виктора подходящее по всем статьям место. Воспитанников здесь хорошо одевали, - гимназическая форма из хорошего сукна и ботинки из натуральной кожи, - неплохо кормили, имея в виду, что пусть не всегда вкусно, но всегда досыта, и спали гимназисты в теплых дортуарах на шесть кроватей со своей уборной и общими на четыре спальни душевыми. Однако полными сиротами являлись здесь лишь трое гимназистов, остальные были попросту иногородними или происходили из хороших, но обедневших семей. А так, чтобы вообще ни одной родной души на всем белом свете, не имевшим никаких, пусть даже самых дальних родственников, являлся один лишь Виктор. Ему никто не слал писем и не выдавал денег на карманные расходы. Тем не менее, учитывая его возраст, - все-таки шестнадцать лет как никак, - по выходным и праздничным дням его отпускали в город, так сказать, давали увольнительную на берег. И вот здесь наличие собственных денег оказывалось крайне важным фактором. Сиротам и детям из обедневших семей полагалась, разумеется, стипендия, чтобы, выходя в свет, гимназисты могли себе «ни в чем не отказывать»: выпить, скажем, стакан сельтерской воды, съесть мороженое пломбир или сходить на дневной сеанс в синематограф. Однако небольшой личный капитал, в этом смысле, значительно расширял список удовольствий, которые, отправляясь в город, мог себе позволить Виктор. Ну, а нынешнее богатство, упавшее на него, что называется, прямо с неба, еще больше расширяло горизонты, позволяя думать о вещах, о которых ученику старших классов гимназии обычно не приходилось и мечтать. Выпить кружку хорошего пива, пообедать в ресторации, сходить на представление в бурлеск[42]. Там конечно косо смотрели на гимназическую форму, но капитал тем и хорош, что открывает множество закрытых, вроде бы, дверей. Сначала – за мелкую мзду, - ему позволяли посмотреть на полуголых девиц из темного угла близ кулис, а потом он купил себе нормальный костюм, в котором не выглядел уже безусым юнцом, и стал выходить в город в «гражданском». Теперь на него косились уже в гимназии, но, в конце концов, оставили в покое. Так что Виктор вплотную задумался над посещением борделя. Желание «спустить пар» совершенно нормально для физически здорового шестнадцатилетнего парня, но ведь на самом деле Виктор был куда старше и знал о сексе отнюдь не понаслышке. И томление в чреслах, возникавшее у него все чаще и чаще, в особенности, в виду красивых дам и полураздетых танцовщиц, он понял сразу и однозначно. Однако возможности начать в городе настоящий роман, как это делала молодежь в «будущем прошедшем», у него попросту не было. Негде познакомиться, не с кем, да и результативность этого метода, учитывая его юный возраст, а также имевшую место историческую эпоху, стремилась к нулю. Так что для удовлетворения полового инстинкта оставались одни лишь шлюхи.

Обдумав эту мысль, Виктор решил отложить посещение публичного дома до летних каникул. Поскольку ехать ему все равно было некуда, он на все лето оставался в своем интернате при гимназии, но получал при этом гораздо большую свободу, чем в обычное время. Была возможность иногда даже не возвращаться ночевать. Этот интересный факт поведал Виктору Михаил Корчемкин, как раз завершавший свое пребывание в 8-й гимназии и уезжавший учиться – он получил стипендию от богатого мецената, - в Шлиссельбургскую Академию – лучший университет Новгородской республики.

- Дашь смотрителю серебряный рубль, и он тебя целый месяц будет покрывать. И выпустит, и впустит, и начальству доложит, что ты спал в дортуаре аки агнец божий. Но, если есть деньги, я бы тебе, брат, посоветовал сходить в шведский ночной клуб или на франкский стриптиз. Одухотворяющее зрелище, да и кого-нибудь из танцовщиц можно снять. Но это, знаешь ли, стоит дороже, чем простая профура[43]…

Слова старшего товарища пробудили у Виктора какие-то смутные воспоминания о его прежней жизни, в которой он, похоже, бывал в ночных клубах и видел вожделенный танец-стриптиз. Вспомнил он и то, что в питейных заведениях, - кажется, там и тогда они назывались барами, - ближе к ночи можно было подцепить не только проститутку, но и вполне добропорядочную шлюху, которая приходит туда не ради денег, а ради половых излишеств. Существуют ли такие женщины в этом мире и в эту эпоху, Виктор не знал и знать не мог, но признавал, что идея хороша, и ее, как минимум, следует проверить. Так что на лето у Виктора имелись весьма серьезные планы, но, как оказалось, он с ними несколько поторопился. За неделю до окончания семестра ему пришло неожиданное письмо.

«Дорогой Виктор, - писала ему некая Екатерина Владимировна Рязанцева, - к сожалению, мы лишь совсем недавно узнали о вас и о том, что вы наш родственник. Я прихожусь вам двоюродной тетей, так как являюсь родной племянницей вашей бабушки Елены Васильевны Якуновой в девичестве Урванцевой. Я дочь ее сестры Ксении и в раннем детстве была знакома с вашей покойной матушкой. В дальнейшем, так уж распорядилась жизнь, наши семьи отдалились друг от друга, и связь между нами была потеряна. Соответственно, мы ничего не знали ни о судьбе Софьи, ни о том, что у нее родился сын. Теперь, когда мы узнали о вас, - нам сообщил об этом чиновник из МВД, - мы бы хотели возродить наше родство. Третьего июля я буду в Новгороде и, если вы не возражаете, хотела бы забрать вас на лето из вашей гимназии и познакомить с некоторыми из наших общих родственников. Я предполагаю взять вас с собой в Шлиссельбург и далее в Печеру. Близ Шлиссельбурга находится имение, принадлежащее жене моего дяди по отцу – генерала Рощина, а в Печере его собственное обширное имение. И там, и там по летнему времени ожидается много гостей, среди которых немало людей интересных, и я бы даже сказала, значительных. Будет там и много молодежи близкого к вашему возраста. Думаю, такие вакации позволят вам хорошо отдохнуть перед новым учебным годом и наконец познакомиться с вашей родней.

С уважением, Екатерина Владимировна Рязанцева»

Это был неожиданный поворот, но, разумеется, поворот положительный. Родственные связи еще никому не повредили, тем более, если среди вновь обретённой родни числится даже настоящий генерал. И еще одно немаловажное обстоятельство: это явно были не те родственники, которые хотели прибрать к рукам его громкий титул. А это, согласитесь, многое меняет.

Родственники у Виктора оказались, и в самом деле, зачетные. Не то, чтобы богачи и помещики, но, в то же время, люди отнюдь непростые и, наверняка, не бедные. Начать с того, что тот самый Рощин, к которому в Шлиссельбург повезла его Рязанцева, оказался генералом-лейтенантом пластуном и совсем недавно принял командование армейским корпусом. Однако имение «Кобонский Бор» – на самом деле старинный замок с современными пристройками посреди девственного леса, - принадлежал не ему, а его жене баронессе Елизавете Аркадиевне фон дер Браге, которая на поверку оказалась контр-адмиралом Флота и носила почетный титул «княгиня Виндавская» за невероятные свои подвиги «на поле брани и в сложнейших экспедициях в неизведанные земли». Виктор читал о ней в книжке про Себерско-Киевскую войну, которая по случаю завалялась у «деда» в замке на Филипповой Горке, и позже, в журналах, которые просматривал от скуки в поездах, путешествуя по Себерии в поисках подходящего интерната. Интересная женщина, но и гости у нее оказались не менее интересные.

На второй день пребывания в Кобонском Бору, Виктор познакомился с Настей Берг. Берги – брат адмирала генерал-лейтенант Григорий Берг, его супруга профессор медицины Полина Берг и дети, Настя и ее братья Дмитрий и Глеб, - приехали ближе к вечеру. Виктор как раз вернулся из леса, куда ушел исключительно от скуки, - и увидел, как въезжает во двор замка или, как здесь говорили, мызы, - роскошный локомобиль. Огромный, черного лака, с никелированными, сияющими, как начищенное серебро, деталями, на высоких обутых в натуральный каучук колесах, он был попросту неотразим. И, видит бог, Виктор, умевший ценить прекрасное, готов был залюбоваться этим чудом технического прогресса, если бы не стройная темно-русая девушка, вышедшая из просторного, отделанного кожей салона. Наверное, ей было лет шестнадцать-семнадцать. Очень женственная, высокая и зеленоглазая, она произвела на Виктора мгновенное и очень сильное впечатление. Он попросту не мог оторвать от нее глаз, хотя и заметил, что девушка та еще кокетка. Она ведь видела Виктора и наверняка заметила его к себе интерес, - не могла не заметить, - но делала вид, что не знает об этом, или, что ей это безразлично. Однако на самом деле ей это было интересно и приятно, иначе зачем бы ей было совершать все эти простые и, вроде бы, случайные движения, которые, тем не менее, позволяли увидеть то плавный изгиб бедра, то обтянутый тонкой тканью аккуратный зад, а то, и вовсе, рисунок груди в три четверти. Это чтобы у него не осталось и тени сомнения относительно того, насколько полная и высокая у нее грудь. В общем, представление получилось запоминающееся и продолжалось минут пять, пока его не позвали знакомиться.